Андрей Ерпылев - Имперский рубеж Страница 17

— Клянется, что Ибрагима.

— Врет, — отрезал полковник. — Господин Лисицын, не спорю, инженер грамотный и человек образованный, но выдумщик, каких поискать. Если бы вы сказали, что Махмуда, я бы поверил…

Саша с тоской подумал, что два его новых знакомца разговаривают на китайском языке — настолько непонятны для него были местные коллизии, хорошо известные «аборигенам». И снова укорил себя, что не удосужился еще в Петербурге прикупить пару-тройку книг о стране, где твердо решил сложить голову, или хотя бы проштудировать подшивки газет из отцовского кабинета. Но к чему человеку, едущему погибать, лишние знания? И вот теперь юноша чувствовал, что не раз и не два еще попадет впросак, а то и станет посмешищем в чужих глазах, чего он всегда особенно боялся.

— Ага! Вот он где, — прервал полковник разговор и устремился сквозь толпу, будто ледокол, легко раздвигая щуплых афганцев. — До свидания, Геронтий Фомич! До встречи, Саша! — крикнул он уже издали, покрывая зычным голосом разноязыкий гомон толпы. — Встретимся на днях…

— И как мне добраться до штаба? — уныло спросил Александр, озираясь вокруг: такого столпотворения он не встречал даже на масленичных гуляньях в Москве, где был как-то с родителями в детстве и потерялся в толпе, почему приключение это и отпечаталось накрепко в его памяти.

— А мне вот с вами как раз по пути, — любезно сообщил господин Калистратов. — Сейчас возьмем местное такси и — с ветерком… Если повезет, конечно.

— Но это, наверное, дорого? — опасливо спросил поручик, после «карточного инцидента» давший себе слово быть осторожным в финансовых вопросах — по старому доброму принципу «Обжегшись на молоке…». — А я не поменял еще рубли на местную валюту…

— И не торопитесь, — махнул рукой «миссионер». — В местных банках вас непременно обжулят — обсчитают или подсунут фальшивку, а то и с абсолютно честными глазами выдадут настоящие, но вышедшие из оборота купюры. Дело в том, — пояснил Геронтий Фомич, — что здесь денежные реформы почти так же привычны, как у нас розыгрыши государственного займа. И последняя была буквально в позапрошлом году. А поскольку о цивилизованном обмене тут и не слышали, то все реформы до единой — конфискационные. Меняют населению по тысяче-другой афгани на лицо и — трава не расти. Хочешь — стены красивыми бумажками оклеивай, хочешь — печку ими топи. А на «невостребованные» суммы списывают государственный долг. Поэтому местные жители свои родные деньги не слишком уважают, но с радостью принимают любую иностранную валюту — от персидских томанов до российских рублей. И предпочитают, заметьте, звонкую монету…

— Иннокентий Порфирьевич мне уже говорил.

— Да что он может знать — принципиальный бессребреник! — всплеснул руками «миссионер», ловко отвешивая попутно щелбан юркому мальчонке, пристроившемуся сбоку, якобы с невинными намерениями: постреленок ничуть не обиделся и, отбежав на несколько шагов, принялся строить рожи — точь-в-точь цыганенок на любом российском рынке. — Кстати, берегите карманы, Александр… Его и на рынок или в духан не вытащишь — сидит в своем госпитале, режет и шьет направо и налево…

— А что такое «духан»? — поинтересовался Саша, ни о чем подобном никогда ранее не слышавший.

— Да местный магазин, — махнул рукой господин Калистратов. — Сами увидите…

Мужчины подошли к стоянке.

— Это — такси? — изумился Бежецкий, разглядывая странный агрегат, который роднили с привычным его глазу автомобилем лишь четыре колеса, и то — передние и задние явно принадлежали разным типам самоходных экипажей.

Много раз мятый-перемятый, латаный и заваренный кузов был там и сям утыкан всякими фарами, ручками, антеннами, которые, по мнению владельца, придавали его машине «фирменный» вид. А в довершение всего, «таксомотор» травмировал глаз аляповатой раскраской, намалеванными там и тут надписями арабским шрифтом, латиницей и кириллицей и картинками. Нечто подобное Саша видел на стенах домов в спальных районах Петербурга, но тамошние «наскальные росписи» хоть претендовали на звание произведения искусства, а местное же такси казалось вышедшим из рук банды сумасшедших художников, в перерывах между занятиями живописью не брезговавших скульптурой.

— Самое что ни на есть, — заверил его Геронтий Фомич, перекинувшийся между делом парой гортанных фраз с владельцем этого паноптикума на колесах. — Садитесь-садитесь, не думайте. Здесь три четверти авто такие.

И правда: остальные такси были еще краше первого, да и те автомобили, что медленно катились, проталкиваясь между пешеходами и непрерывно сигналя на разные голоса, ничем от них не отличались. Художественная банда, видимо, была чудовищно работоспособна.

Делать было нечего, и поручик с сомнением взялся за бронзовую дверную ручку в виде львиной лапы, приклепанную к расписному борту…

Похоже, решительно все сегодня было призвано изумлять Александра.

В штаб российского экспедиционного корпуса он попал едва ли не проще, чем до того прошел таможенный контроль в аэропорту. Господин Калистратов попросту, не мудрствуя лукаво, остановил такси рядом с ничем не примечательным зданием в «колониальном» стиле, затерявшимся среди подобных в европейском квартале, сердечно попрощался с юношей за руку, пожелал удачи и скорого свидания и вознамерился было укатить.

— А куда дальше? — всполошился поручик, не увидев ни часовых у подъезда, ни российского флага.

— Да прямо туда и ступайте, — указал «миссионер» пальцем. — Вон в ту дверь. Там вам объяснят…

И оставил недоумевающего Бежецкого посреди небольшой, мощенной по-европейски брусчаткой площади. Делать было нечего, и путешественник направил свои стопы в указанную сторону.

К его глубочайшему удивлению, охраны не было и внутри. Лишь пехотный фельдфебель лет сорока (а может, и больше) на вид, с пышными усами и обвязанной платком щекой, мающийся за маловатым для него столиком с телефоном в глубине вестибюля. Вскакивать из-за стола при виде офицера, тянуться и молодцевато гаркать что-то вроде «Здра-же-ва-бро!!!» он совсем не спешил. Наоборот, смерил вошедшего взглядом с головы до ног и доверительно сообщил, видимо, посчитав достойным:

— Болит, зараза, — спасу нет! Видно, застудил. Что теперь делать — ума не приложу. Рвать надо бы, да разве тут вырвешь где? Одни шарлатаны. Расковыряют только да заразу какую-нибудь занесут. Сдохнешь еще… В госпиталь бы пошел, да Иннокентий Порфирьевич в отъезде.

Саша открыл было рот, чтобы одернуть зарвавшегося «нижнего чина», заставить его приветствовать офицера по уставу, но внезапно увидел, что из-под стола торчит замотанная бинтом и оттого толстая, как у слона, нога, а за спинкой стула к стене прислонено два костыля. А кроме того — два солдатских «Георгия» и еще десяток наградных колодок на камуфляжной груди. И гневная отповедь замерла не родившись…

— Полковник Седых в Кабуле, — неожиданно для себя сообщил он страдальцу. — Мы с ним одним самолетом сегодня прибыли.

— Правда? Вот это дело! — обрадовался фельдфебель. — Тогда я этого мучителя, — он ткнул пальцем в щеку, — враз в расход пущу! А то капитан Гимпель — заместитель Иннокентия Порфирьевича одно твердит, немецкая душа: «Очередь на месяц вперед. Если острая боль — прошу в гражданскую клинику». А какая там у туземцев клиника? Коновалы одни сидят и рук отродясь не мыли. А в посольскую кто меня, сиволапого, пустит?… Вы к Василию Никитовичу, ваше благородие?

«Слава богу, — с облегчением подумал Саша. — Дотумкал…»

— Да, с представлением. К командующему корпусом генералу Мещерякову.

— Значит, к нему, — удовлетворенно заметил фельдфебель. — Это прямо наверх по лестнице. Там увидите — сидят перед дверью офицеры и штатские… Приемный день сегодня. Удачно вы попали. А чемоданчик можете оставить здесь — чего вам лишний груз вверх-вниз тягать? Не пропадет ваш чемоданчик — у нас все по-честному.

«Да и чему там пропадать-то особо…»

Поручик поставил чемодан к столу и налегке взбежал по лестнице, слыша вслед:

— Вы уж извините, ваше благородие, что по форме не приветствую, — зацепило малость в прошлом месяце. А Василий Никитович меня сюда и пристроил. «Чего тебе, Иваныч, — говорит, — без дела валяться?…» Вот и сижу — встречаю-провожаю… Эх, чего бы на зуб положить, на заразу эту…

Перед требуемым кабинетом действительно чинно, будто на приеме к врачу, сидели двое офицеров — капитан интендантской службы и драгунский подполковник — и трое штатских самого представительного вида. Один — явно местный, отличающийся от коллег-«русаков» орлиным профилем и смуглым лицом. Чувствовалось, что перед Сашиным появлением тут шел оживленный разговор — слишком уж неестественной была тишина.