Надежда Попова - Natura bestiarum. Страница 17

— Я вам не подчиняюсь, майстер инквизитор, — все так же не скрывая неприязни, проговорил тот неспешно. — Приказывать себе не позволю. Оставляю за собою право ваши решения оспаривать; я не стану делать вид, что вы пророк Господень, я не буду вам поддакивать. Однако буду помогать вам в том, что вы сочтете нужным сделать — просто для того, чтобы у вас не зародилось подозрений на мой счет, дабы вы не вывели, что я пытаюсь мешать вашей работе, что наказуемо. Обвинения от Инквизиции мне ни к чему.

— Итак, перемирие, — согласился Курт благодушно. — И, уж коли вы так рветесь принять участие во всеобщей мобилизации, вам поручается сопровождение наших дам, которые после завтрака отправятся на заготовку воды. Прочие запасаются топливом под охраной Бруно. Под надзором одного охраняющего находятся не более двоих разом, иначе в охране мало толку. Господина фон Зайденберга через четверть часа сменит Ян, моего помощника — я: сопровождающий должен быть в силах, бодрым и не закоченевшим. Вопросы?

Глава 5

Вопросов задавалось немного: нелегкая работа по обеспечению их вынужденного маленького форта необходимым для возможной осады была немудрена и однообразна. Три выхода на звенящий зачерствелым снегом мороз, неподвижное стояние подле объекта присмотра, отогревание застывшего тела внутри, и снова в снег…

Альфред Велле суетился, силясь разложить запасы дров и угля и расставить емкости с тающим снегом так, чтобы не сотворить хаоса в его до вчерашнего вечера тщательно вылизанном уютном гнездышке, Берта пыталась заниматься стряпней, неизменно натыкаясь в не особенно просторной кухне на очередного водоноса, а притихший фон Зайденберг одарял майстера инквизитора все более недружелюбными взглядами. Максимилиан Хагнер взирал на происходящее из-за дальнего стола с заметной обидой: этим утром парень явился в трапезный зал с нездорово покрасневшими щеками, блестящими глазами и глухим кашлем, посему даже у Курта, обыкновенно не отличавшегося излишней любовью к ближнему, не повернулся язык выгнать мальчишку на мороз, невзирая на его заверения в собственном здравии. Трактирщик, то ли продолжая гнуть линию неправдоподобного человеколюбия, то ли опасаясь за и без того нарушенный порядок в своих владениях, отверг и его предложение помощи по хозяйству, и теперь в глазах парнишки читалось неприятие ко всему миру вообще и наличествующему здесь взрослому люду в частности.

Обед пришелся на время, более приличествующее ужину, когда световой день почти иссяк, а мутная белая пелена за окнами стала пеленой тусклой и мглистой, и Курт после сопровождения каждого постояльца в монументальное здание бывшей башни наложил veto на любую деятельность вне стен. Обитатели трактира расселись за столами в молчании, утомленные принудительными работами и холодом, и поданный им обед-ужин смели в одночасье, лишь чуть расслабившись, когда от снеди перешли к поглощению напитков, в этот вечер особенно многообразных. Призыв охотника не увлекаться был выслушан всеми, всеми пропущен мимо ушей, и Ван Аллен умолк, судя по всему, предпочтя не нагнетать обстановку.

Фон Зайденберг, до сего вечера восседавший в одиночестве, перебрался к крестьянину за стол, заведя с тем беседу столь долгую и нехитрую, что Курт мысленно сделал ставку на то, что, скорее всего, знает, какие в своих скитаниях кичливый ратоборец перепробовал способы добычи пропитания — в последнее время увидеть рыцаря, в полуголом виде копошащегося на крестьянском огороде за мзду, было делом пусть не обычным, но все ж нередким…

Ван Аллен, точно не видя испепеляющих взглядов Карла Штефана, перебрасывался с окончательно осмелевшей девицей невзначай общими фразами и весьма откровенными шутками; торговец Феликс, косясь в быстро темнеющие окна, кажется, пытался молиться, хотя, с тем же успехом его бормотание могло быть и выражением иных, более простых и приземленных мыслей и слов. Амалия Хагнер, сидя рядом с сыном, обеспокоенно поглядывала вокруг, по временам прикладывая ладонь к его лбу и что-то тихо ему выговаривая. Максимилиан хмурился, кивая, и в тарелке с несъеденной кашей ковырялся неохотно и равнодушно.

— В такую минуту случается что-то вроде озарения, — тихо заметил помощник, подолгу останавливая взгляд на каждом присутствующем. — Сейчас понимаешь, что вот это — последний раз, когда возможно увидеть всех… вот так. Завтра кого-то из них здесь может уже не быть. Или, как знать, всех нас.

— Да ты optimista, — хмыкнул Курт. — Умеешь поддержать в трудные времена добрым словом.

— Не согласен?

— Все не так плохо. В конце концов, кое в чем ты вчера был прав: каменные стены, непрошибаемая дверь. Если никто из них не станет делать глупостей — мы здесь, прошу прощения за lusus verborum[22], как за каменной стеной. Или как у Христа за пазухой; хотя Ян, думаю, предпочел бы оказаться за пазухой Девы Марии.

— «Все не так плохо»? — переспросил Бруно с насмешливым недоверием. — Брось, я тебя знаю, Бог дал, не первый год; ты так не думаешь. Сегодня ты сидишь над своей доской в одиночестве и с упоением пытаешься разгромить самого себя, и ни разу за вечер я не услышал предложения сыграть. Такое с тобою случается лишь тогда, когда все твои мысли заняты чем-то серьезным; а с чего бы тебе так тревожиться, если б ты был уверен, что все в порядке?

— Почему он не вошел сюда? — не ответив, вопросом пояснил Курт. — Если дело в Яне, если он боится быть узнанным… Значит ли это, что, стряхнув охотника со следа, ликантроп стал выслеживать его сам? Что он здесь не случайно, что — с целью в этом тихом местечке избавиться от преследователя?

— И?

— И — это означает, что у него должен быть план. Грызть окованную дверь с ладонь толщиной, согласись, как план не годится. Поджечь ее невозможно, этот трактир снаружи вообще не снабжен ничем воспламеняющимся; ergo, выкурить нас отсюда нельзя. Пушка или тючок с порохом у него навряд ли завалялись в кармане. И, сколько б я ни думал, я просто не могу увидеть слабого места в нашей обороне — кроме, разумеется, самих обороняющих, могущих выкинуть какую угодно глупость — однако просто сидеть и ждать этого на его месте я бы не стал. А это означает, что у него припрятана пара меченых костей в кулаке.

— Или пара приятелей на подходе? — осторожно предположил Бруно; он вздохнул, неприязненно поморщась, и убрал битого коня своего alter ego с доски.

— Ян тоже это сказал, — не сразу отозвался Курт, глядя на двухцветную поверхность задумчиво. — Он сказал «возможно». А опыт показывает, что наиболее исполняемым в нашей жизни законом является закон подлости, и в соответствии с ним будет именно так: охотников мы не дождемся нам в помощь, а вот явление еще пары тварей вполне ожидаемо.

— Они собрались в стаю; быть может, в этом разгадка?

— Наверняка, более чем уверен.

— И для чего бы? Есть мысли?

— Ни единой. Ян не имеет представления об этом, и опыт зондергрупп ничего не подсказывает, но не думаю, что это просто сезонная миграция. Там, в их внутреннем круге, что-то происходит, возможно, что-то судьбоносное не только для их сообщества… Наравне с прочими я обдумываю и такую версию: задача нашего соседа состояла лишь в том, чтобы задержать здесь охотника, пока остальные совершат то, для чего собрались. Даже если метель утихнет, Ян не покинет этих мест, пока не убедится в том, что ликантропа здесь нет, или пока не убьет его.

— Не особенно радостная новость, — ввернул трактирщик, подступивший к их столу с кувшином, и осторожно установил пузатый сосуд меж стаканов и тарелок. — Не приличествует человеку моего занятия хаять постояльцев, но уж больно постоялец беспокойный.

— Думаю, опасаться тебе нечего, — утешил его Бруно. — Если такое и случится, этот наверняка соорудит себе ту самую берложку в ближнем лесу и ликантропа будет выслеживать оттуда… Постой, — удержал он, когда Альфред Велле со вздохом развернулся, и кивнул в угол на дальний стол: — Дай-ка парню мясного отвара с перцем. Ну, и его матери чего-нибудь, чтоб она ему в рот не смотрела. Я заплачу, не бойся, — оговорился помощник, и трактирщик с готовностью кивнул, отходя.

— Всякому человеколюбию есть пределы, — заметил Курт с усмешкой. — Все же разориться на нечто большее, нежели блюдо «Не дам подохнуть с голоду», его не хватает. Наш трактирщик праведник, но на поверку не святой. В отличие от тебя… Или бьешь клинья к мамаше?

— Отвали, — равнодушно откликнулся Бруно, наклоняя к стакану доверху наполненный кувшин. — Чего, по-твоему, можно ожидать, если ликантроп здесь именно для этого — просто не дать выйти отсюда в ближайшие… сколько? Дни? Неделю?

— Не знаю и, думаю, спрашивать совета в этом вопросе у нашего expertus’а смысла нет. Быть может, все ограничится тем, что он просто будет подъедать всякого, кто окажется снаружи в часы его бодрствования в зверином обличье, или станет отлавливать тех, кто решится уйти из трактира вовсе — ведь в любую сторону пешком прежде темноты не добраться.