Тайная Миссия - Уильям Хорвуд Страница 17

— Это был мой долг, — просто произнес Спиндл.

— Ты сделал не только это — разве не так? — загадочно бросил Босвелл.

— Не понимаю, что вы имеете в виду, — с испуганной поспешностью проговорил Спиндл.

— Ты собирался рассказать об этом, но страх остановил тебя, — сказал Босвелл.

— Я... мне... — панически залепетал Спиндл с полными ужаса глазами.

— Тебе незачем нас бояться, — успокоил его Босвелл.

— Я боюсь вовсе не вас! — в отчаянии возопил Спиндл. — Не вас, а их! Не могу! Второй раз мне такого не пережить!

И тут Босвелл сделал то, что уже сделал однажды, в первые минуты встречи со Спиндлом: он с улыбкой положил на его лапу свою. Тотчас же Свет и Покой воцарились в Библиотеке, и Триффану вспомнились слова Босвелла о Спиндле: «Велики мужество и стойкость этого крота». Вновь, как и в тот момент, Триффаном овладела уверенность, что его дальнейшая судьба будет связана со Спиндлом, и он задрожал всем телом, ибо знал: теперь начинается его собственная миссия; трудна и опасна будет она, и еще не известно, достанет ли у него веры и сил, чтобы исполнить ее.

— Ты ведь не все поведал нам, Спиндл, правда? — продолжал Босвелл, испытующе глядя на бедного Спин-ил а своими мудрыми, много повидавшими глазами.

— Нет, не все,— проговорил тот упавшим голосом.

— Говори! — приказал Босвелл.

— Я... мне...— с трудом произнес Спиндл, задыхаясь от мучительных сомнений и страха. — Он велел не говорить об этом ни одной живой душе! Я не смею! Не должен! Не должен? — истерически выкрикивал он, словно этим криком хотел защититься от расспросов Босвелла и от его сверлящего взгляда.

Тогда Босвелл засунул лапу под складку на боку, торжественно извлек оттуда Камень Покоя и положил его перед ними.

Триффан, который последний раз видел этот камень в тот далекий день, когда Босвелл достал его из-под Данктонского Камня, смотрел на него как зачарованный. Спиндл, в свою очередь, взирал на него с испугом, хотя было ясно: он знает, что это такое. Если бы эту сцену наблюдал кто-нибудь посторонний, реакция Триффана и Спиндла наверняка показалась бы ему по меньшей мере странной: камешек был похож на обыкновенную гальку. Так, ничего особенного — местами гладкий, местами шероховатый.

Вдруг Камень стал лучиться, воздух наполнился звуком. Непередаваемо сладок был этот звук, и любой истинно верующий понимал, что это подлинный Голос Безмолвия.

— Убери его! Спрячь его? — одновременно воскликнули Триффан и Спиндл.

Но Босвелл лишь обвел обоих пристальным взглядом, словно, как и предчувствовал Триффан, то, о чем так упорно не желал говорить Спиндл, непосредственно касалось и его, Триффана. Затем Босвелл остановил взгляд на испуганном Спиндле и властно, голосом, который, будто эхом, прокатился по прошлой истории их племени и загремел в неопределенных далях их будущего, произнес:

— Подвиг твой велик, о Спиндл! Пройдет время, и прославлено будет в веках имя твое за то, что ты содеял, и за то, что тебе еще надлежит исполнить. Но с этой минуты воистину настал конец мучениям твоим и одиночеству твоему. Ношу твою разделят с тобою многие за пределами Аффингтона, и да поступят они по совести своей и сами решат, станет ли род кротов жить во мраке и во власти Звука Устрашения или в Сиянии и Безмолвии. Теперь же, о храбрый Спиндл, поведай нам о том, что ты действительно спас.

Какое-то время Спиндл хранил молчание; лишь свет Камня Покоя, что несет Безмолвие, тихо струился вокруг. Потом он прошептал:

— Убери его, Босвелл, ты один достоин видеть его, скрой его от наших глаз.

На этот раз Босвелл послушался его. Тогда Спиндл повернулся к Триффану, словно именно тот больше всего ждал его ответа, и промолвил:

— Лучше я вам покажу, чем буду рассказывать.

— Так показывай, — неожиданно для себя ответил ему Триффан, словно теперь распоряжения полагалось отдавать именно ему, между тем как Босвелл, чьим учеником и защитником он пребывал так долго, сам собою будто отступил на задний план.

— Да-да, покажу, обязательно покажу! — отозвался Спиндл с явным облегчением и при постепенно угасающем сиянии Камня Покоя повел их к выходу из разгромленной Библиотеки.

Глава четвёртая

Путь к Семи Холмам оказался долгим и нелегким; они шли все время под землей, не выходя на поверхность. Спиндл всю дорогу молчал, за исключением тех случаев, когда требовалось предупредить о неожиданном препятствии в виде вывороченного древесного корня.

После небольшого подъема дорога пошла под уклон. Сначала тоннели пролегали по меловым слоям, и на некотором протяжении сохранялся их величественный вид и прекрасный воздухообмен, свойственный всем постройкам Священных Нор. Затем дорога пошла по влажному темному тоннелю, пробитому в каменистой глине. Иногда они двигались под лесом. В таких местах выпиравшие из стен корни дубов и берез доносили до них знакомый вой северного ветра — того самого ветра, с которым, как казалось Триффану, он сражался уже тысячу кротовьих лет.

Они вышли в путь на исходе дня, перед тем как стало смеркаться, и через два часа, когда уже совсем стемнело, сделали остановку. Спиндл раз добыл несколько червяков, которых они съели в усталом молчании, после чего уснули под непрекращавшийся гул ветра. Едва забрезжил рассвет, они поднялись, подкрепились, почистились и вновь тронулись в путь.

Босвелл предпочел идти последним и, несмотря на то что они двигались быстро, поспевал за ними без особых усилий. Каждый раз, привычно оглядываясь назад, Триффан видел Босвелла, неутомимо, с ободряющей улыбкой ковыляющего следом; всем своим видом Босвелл показывал, что у него все в порядке и что можно продолжать идти с прежней скоростью. Из них троих он выглядел самым спокойным, даже довольным.

Спиндл, казалось, совсем не устал, и Триффан не переставал удивляться энергии, которая заключалась в этом столь слабом на первый взгляд теле. Подумать только: один-одинешенек, он день за днем перетаскивал по этой трудной дороге книгу за книгой — причем без малейшей надежды на благополучное завершение своего труда! Выносливость, сила духа, а также необыкновенная находчивость и ум — все эти качества Спиндла не могли не вызывать у Триффана уважения. Но важнее всего было другое: из всех встреченных им кротов — а за долгие годы странствий с Босвеллом он видел их предостаточно — Спиндл был первым, кто возбудил в Триффане искреннюю приязнь. Несмотря на комичность походки, Спиндл был даже по-своему