Сергей Арсеньев - Пионер Советского Союза Страница 18

Ну, одежда, понятно, вся на выброс, включая носки. Волосы тоже не отмыть, пришлось ему наголо стричься. Но краска хорошая была, Вальке кожу до конца оттереть так и не смогли, сколько его в бане ни скребли со скипидаром. И ходил Смирнов после этого почти два месяца с лицом и руками такого нежно-голубого оттенка. С тех пор за ним и приклеилось прозвище Голубой.

Вот, вышли мы с Ленкой из дома, я Смирнова издали заметил и ору ему: «Валька! Голубой! Давай сюда!!». Ленка же тихо так спрашивает: «А почему голубой?». Я и ответил правду: «Потому что он голубой, только сейчас внешне это незаметно».

Валька подбежал к нам, здоровается, Ленка же ему вместо «здравствуй» какую-то кривую полуулыбку изобразила, да рукой так возле бедра чуть шевельнула. Это поздоровалась так? Сама же она от него бочком-бочком, за меня прячется и старается в его сторону не смотреть. Мне прямо стыдно за её поведение стало. Люди точно скажут, что ненормальная.

Ну, и Валька обиделся. А как ещё, тут любой на такое бы обиделся, и я тоже. Подошёл человек поздороваться, а ему такое. Развернулся он, да и ушёл. Я же Ленке шепчу, чего, мол, ты? А она вякает, что терпеть парней голубого цвета не может, её тошнит от таких. Да, какой он голубой, говорю, всё слезло давно, ведь два года назад было. И волосы у него отрасли на голове. Ничего не заметно уже. И рассказал ту старую историю с ведром синей краски.

Ленка же стоит, рот открывает и закрывает, покраснела вся. Потом смотрит в сторону Вальки, а тот ещё не совсем ушёл. Так она как заорёт на весь двор: «Валька! Валенька, прости!!». И бегом к нему, останавливать. Потом ещё минут десять извинялась, и чуть ли не целоваться к нему лезла. И что это было? Как такое понять? Почему в будущем не переносят людей, вымазанных в голубой краске, но стоит им лишь узнать, что на самом деле краска была не голубой, а синей, то всё резко меняется. Значит, синей краской можно мазаться сколько влезет, а голубой нельзя? Или я чего-то не понимаю?..

После того, как недоразумение с синей краской успешно разрешилось, начали постепенно и другие ребята и девчонки подтягиваться. И даже не только из нашего двора, из соседних тоже. Все помнили, как меня тут два дня искали, да найти не могли нигде. Многие и сами в поисках помогали. И все, конечно, знали про девочку, потерявшую память.

Сначала, девчонки утащили Ленку играть в «классы». Думали, это поможет ей вспомнить себя. Но Ленка в «классы» играть не умела, она даже и правил-то не знала. Ей минут десять хором бестолково правила игры объясняли, только попрыгать на асфальте толком она так и не успела. Дело в том, что подошло уже ну слишком много ребят, человек сорок, если не больше. И все хотели обязательно посмотреть (а лучше поговорить) со странной девочкой без памяти. Или хотя бы со мной, что мне уже через десять минут жутко надоело.

И тогда, раз нас уже так много собралось, кто-то предложил пойти за сараи на наше место и поиграть во что-то, во что сразу такой толпой играть можно. Толик за мячиком и кольцами побежал домой, а мы всей толпой отправились за сараи, площадку размечать.

Ленка, правда, играть ни во что не умела. Вообще ни во что. Все удивлялись, как это так, до тринадцати лет дожила, а в такие известные игры не играла никогда. Ленка же говорила всем, что раньше, наверное, умела, да забыла потом. Её жалели и дружно помогали «вспомнить» правила игр, о которых Ленка до этого дня и слыхом не слыхивала…

— … Глупости это всё, — неожиданно вякает Ленка, перебивая Вальку, который увлечённо пересказывал содержание недавно прочитанной им новой книжки.

— Чего это глупости? Никакие не глупости! — возмущается Валька.

— Ерунда, — повторяет Ленка, хватает меня правой рукой за плечо, снимает одну туфлю и принимается вытряхивать из неё песок. Уже почти стемнело, мы всей толпой возвращаемся к нам во двор. Нас ещё много, человек двадцать осталось. В основном мальчишки, девчонок, кроме Ленки, всего трое, остальные раньше разошлись по домам. А мы самые стойкие, играли до тех пор, пока площадку видно было. Сначала девчонки уговорили нас в «тройки со скакалками» играть и мальчишки им позорно продули. Если бы не Ленка, нас вообще разгромили бы, но Ленка спасала. Она за девчонок играла, понятно, но прыгала со скакалочкой хуже всех, даже хуже меня. Впрочем, и с Ленкой-тормозом девчонки всё равно с позорным для нас счётом выиграли. Потом мы в «через лес» играли, но там уже по дворам делились. А под конец в «с колышка на колышек» раз пять сыграли. И вот там-то Ленка отыгралась. Все к тому времени её тютей считали, но она показала, что тютей является не всегда. Оказывается, кольца метать Ленка лучше всех умеет, вообще почти не промахивается. Самой же Ленке так в игры наши играть понравилось, что она чуть не визжала от восторга. Ей даже не важно было, что она проигрывает, для полного счастья просто участия в игре вполне достаточно. Наигрались мы по самое не могу, к дому идём.

— Ерунда, — повторяет Ленка, надевая свою туфлю обратно на ногу. — На Луне нет никакой жизни и быть не может.

— Так я же про обратную сторону говорил, её с Земли не видно!

— Чего я, дура, что ли? Поняла я, что про обратную сторону, только это не важно. На обратной стороне тоже жизни не может быть, потому что там атмосферы нет.

— А может, есть? Не видел ведь никто.

— Валь, сам-то головой подумай! Как такое быть может? Это всё равно, что у тебя в комнате в одной половине есть воздух, а в другой нет, так что ли? Была бы на обратной стороне атмосфера, она и на видимую сторону приползла бы, кто бы остановил её?

— Ну… Не знаю, может там растениям воздух не нужен.

— Глупости. Нет, тут автор схалтурил явно. Конечно, в фантастике это не главное, он всё равно про людей писал, но всё-таки мог бы что-то более достоверное в своей «Звезде Кэц» придумать. Вот, заменил бы он Луну на Марс, для развития сюжета то не столь и важно, а правдоподобности куда как больше. Хотя на самом деле и на Марсе тоже нет жизни.

— А ты-то откуда знаешь? Проверяла, что ли?

— А я… я забыла.

— Трепло ты, Ленка. Валька так рассказывал интересно, а ты влезла. Сама бы попробовала такое придумать, прежде чем других хаять.

— Да я и не такое ещё придумать могу!

— Можешь? Ничего ты не можешь! Языком просто болтаешь, как помелом метёшь.

— Не могу? Я — не могу?!

— А что, можешь, можешь? Ну, расскажи что-нибудь!

— Ах так, ладно, расскажу вам, питекантропам, кое-что. Только это длинная история, долго рассказывать надо.

— Неважно. Завтра продолжишь.

— Сесть бы где, стоя неудобно.

— Вон, столы пустуют, где днём в домино играют. Пошли туда.

— А дома искать не будут нас?

— Чего нас искать, мы вон, во дворе, в окно выглянул, нас и слышно. А если кто молчит и в темноте не видно, так всегда окликнуть можно. У нас каникулы, чего, хоть до утра сидеть можем.

— Ладно, пошли.

Мы гурьбой подошли к вкопанным в землю лавочкам, расселись на них (на двух парах лавочек, что возле вкопанных рядом столов были), сама Ленка взгромоздилась на один из столов, сложила на коленях руки и, болтая в воздухе ногами, принялась рассказывать:

— Давным-давно, в далёкой, далёкой галактике…

(а в это время в замке у шефа)

[15.07.1940, 07:12 (брл). Окраина Берлина, старый одноэтажный дом]

Хлеб, кусок шпика, две луковицы, пакетик с солью. Всё как всегда. Фрау Марта ещё раз оглядела разложенный на свежей, пахнущей типографской краской, газете обед, собранный ей для своего младшего сына, после чего аккуратно, стараясь ничего не помять и не испачкать, свернула газету в аккуратный свёрток.

Курт уезжает сегодня, наверное, ночевать не придёт, он и сам пока не знает, куда поедет. Куда начальник скажет — туда и поедет. Надо же, как время-то летит! Кажется, совсем недавно фрау Марта качала его на руках и пела ему колыбельные песни, а вот гляди ж ты, вырос как-то незаметно. Работать пошёл. Шестнадцать лет уже, пора. Работник.

Вот и ему теперь обед собирать приходится. Конечно, в дороге покушает где-нибудь горячего, найдёт. Не всё же время они ехать будут, остановки-то у них тоже случаются, хотя бы для того, чтобы воду залить в паровоз. Ну, а если уж никак еды нормальной не достать, вот тут-то свёрток и пригодится. Шпик свежий совсем, фрау Марта сама его приготовила, он у неё очень вкусный получается, все три сына очень шпик её любят. Младшенькому, Курту, она половину куска в дорогу отрезала, а вторая половина старшему останется. Проснётся — покушает. А то он пришёл сегодня, даже и есть не стал, сразу спать завалился, устал сильно. Адольф её обычно по ночам работает. Правда, что он там, в типографии делает, Марта так и не поняла, хоть Адольф и объяснял ей. Да на что ей это надо? Она и читает-то кое-как, по слогам. Не женское это дело, книжки всякие читать. Книжки мужчины пусть читают, она и без книжек обойдётся. Вон, Адольф пару газет свежих притащил, из числа тех, что они напечатали этой ночью. Так что, фрау Марта читать их будет? Нет, конечно. Одна на растопку пойдёт, а во вторую она Курту покушать завернула в дорогу.