Михаил Логинов - Битва за страну: после Путина Страница 18

Пауза. Аудитория слегка напряглась. Напрягся и губернатор, ведь он тоже покинул «Единую Россию», едва партия «Вера» взяла парламентское большинство.

— Так вот. Обращаюсь к членам партии «Вера». К членам партии «Единая Россия». К членам партии КПРФ. Забудьте о партийности. Забудьте о том, что вы хорошего сделали для меня, для губернатора, вообще для любого должностного лица. Правила общие, живем по закону. Любимчиков не будет, и прошу в экспериментальном порядке это не проверять. Вот так, дорогие мои, хорошие. Вопросы будут?

Зал молчал. Конечно, свои связи, свои ходы-выходы есть у каждого, кто в бизнесе. И всегда думаешь: вдруг у конкурента схвачено лучше и надежней? Но новость о больших льготах перевесила любые опасения.

Поднялась рука. Пожилой дядя, небось был начальником еще при Хрущеве, спросил:

— Товарищ президент, а деньги-то откуда на все это? Чтобы и тарифы снизились, и налоги меньше стали, и беспроцентные кредиты?

— Стабфонд пригодился, — ответил Столбов. — Основа государственной стабильности — не миллиарды, работающие на иностранные экономики, а крепкая национальная промышленность. Плюс, возвращаем в казну разную украденную мелочь.

Кирилл Степанов стоял на площади перед крыльцом ДК. Конечно же, не один. Коллеги, прилетевшие из Москвы, местная ФСБ, бывшие коллеги — менты. А так же различные аборигены.

Во-первых, СМИ. Встреча была закрытой, поэтому телевизионщики, радийщики и пишущие журналисты ждали своей минуты. Импровизированные пресс-конференции Столбов устраивал изредка, но на четко заданные вопросы, по пути из здания к машине, отвечал всегда.

Во-вторых, новость о президентском визите распространилась по областному центру. Когда стало известно про совещание в ДК Машиностроительного завода, туда потянулась самая разная публика, — посмотреть на президента. Да и себя показать, как объяснили Кириллу Степанову.

Публика, как опять-таки объяснил Батяня, будет в основном безопасной. Но все равно, нужно следить, чтобы к президенту не подкатил какой-нибудь неадекват.

Милиция и ребята в костюмах образовали цепочку, шагах в десяти перед крыльцом. Отогнать народ подальше не позволял Столбов. Охрана на это изрядно ругалась, но последнее слово было за правителем, а не за регламентом. Степанов прохаживался с внешней стороны оцепления, среди толпы. В основном бабушки и дедушки, бабушек, как и положено, больше. Два красных флажка, портрет Сталина, стилизованный под икону — коммунисты. Чуть особняком — группа юнцов с национальным триколором.

Степанов пригляделся к загадочному субъекту, уверенно рассекавшему толпу. Парень лет тридцати, в свитере, свитер — в фольклорных орнаментах. Бороденка длинная, тощая, с двумя деревянными кольцами на крашеном кончике. В глазах — загадочная уверенность.

— Вы к президенту? — спросил его Степанов, когда парень протиснулся к милицейскому оцеплению.

— Я должен узнать, он это или не он, — напевно произнес парень.

Уточнять «Кто он?» не имело смысла, поэтому Степанов задал совершенно другой вопрос:

— А как вы узнаете, он это или нет?

— Я должен притронуться к его деснице. Тогда мне будет позволено увидеть, является ли он реинкарнацией Творога.

Степанов не смог удержаться от глупого вопроса: «Кого?».

— Творога, — вздохнул парень с интонацией училки начальных классов. — Творог — отец Сварога. Он сотворил твердь и зыбь, навь и явь.

— Он сумасшедший! — взвизгнула бабуся с иконой Сталина. Взглянув на нее, Степанов подумал, что приехавшая «скорая» забрала бы обоих.

Рация Степанова коротко пискнула: «Выходит». Журналисты, получившие сигнал по своему каналу, засуетились на подходе к крыльцу. Жрец Творога встал в стойку американского футболиста, готового занести мяч в ворота противника, опрокинув всех встречных.

Жреца следовало бы ухватить, но инструкция гласила — стараться без рукопашных инцидентов.

— А кто дал вам право прикоснуться рукой к Творогу? — уверенно вопросил Степанов.

— Я посвящен в руковидцы чертогыном второй степени, — торжественно ответил жрец.

— А какое имя носит этот чертогын среди непросвещенных?

— Дмитрий Федосейкин, из города Тверь, — с гордостью ответил парень.

«А, один бен, скрутить всегда успею, — подумал Степанов, — зато хоть развлекусь». И неожиданно даже для себя произнес торжественным голосом:

— А известно ли вам, что чертогын второй степени Федосейкин является коварнейшим отступником, а именно — диаконом Истинной Церкви Второго Пришествия, в городе Москве, по адресу Тверская улица, 198? Поэтому посвящение от этого лже-чертогына значит не больше, чем посвящение от меня.

Степанову казалось, что парень отмахнется. Или даже пошлет его. Но бедняга лишь вздохнул, прошептал: «Измена». Развернулся и заковылял прочь.

Кстати, вовремя. На крыльце ДК появился Столбов.

Лидер страны шел по быстро выстроенному живому коридору. Не останавливаясь, не оборачиваясь, отвечал на журналистские вопросы.

— Михаил Викторович, правда ли, что Ходорковский назначен вашим советником? — крикнул местный представитель федерального телеканала.

— Да, — коротко ответил Столбов.

— Что будет с нашим Машзаводом?

— Дадим шанс — правительственный кредит, спишем задолженность. Посмотрим до конца года. Если руководство будет грамотно работать, то выживет. Если нет — обанкротим, построим новый, людям найдем работу.

— Михаил Викторович, будет ли назначен новый губернатор? — выкрикнул пожилой дядька с древним кассетным диктофоном в руке.

Столбов приостановился даже. Забавно. То ли губернаторский враг со стажем — главред местной газеты, прикормленный прошлым губером и мстящий за отставку. То ли следствие полученной свободы — осмелели на местах.

— У губернатора есть шанс. Как работать, он знает, за что я снимаю — тоже. Его судьба в его руках.

— Правда ли, что скоро в России введут сухой закон? — перекричала своих коллег девица в алой куртке и столь же яркой косметике.

— Сухого закона не будет, — ответил Столбов. — Будет полусухой закон, чтобы пили, как в старой России — по праздникам. Кто умеет жить без водки, его не заметит. Остальным советую завязать уже сейчас.

Новость оказалась столь сенсационной, что новых вопросов от журналистов не последовало. Зато стали слышны выкрики пожилых, и не обязательно пожилых граждан.

— Товарищ Столбов… Михаил Викторович… Когда же… Вы обещали… Восемь лет хожу по кабинетам… Трудовому народу нет жизни… Министры на содержании у Госдепа… Что у нас будет — капитализм или коммунизм?

Люди не просто кричали. У некоторых в руках были бумажки: прозрачные папки-файлы с документами или пожелтевшие листы, чуть ли не архивные раритеты. Прежние льготы, наградные листы, отписки или, напротив, ободрительные письма из ведомств. Просвечивала желтая бумага, верно, собиралось все это еще с советских времен.

Внезапно надтреснутый языковой разнобой перекрыли выкрики с фанатской отбивкой. «Столбов! Столбов!» — выкрикивал молодняк с триколором.

— Ребята, чьи будете? — громко спросил Столбов.

— Мы «нашисты»! — ответил вожак, украшенный ленточками всех цветов радуги.

С начала года в России слово «нашист» перестало быть ругательством. Означало оно «Наши Столбова». Центральная организация Якеменко приказала долго жить, но на местах нашлись шустрые комиссары, решившие пригодиться новой власти. Переименовались и под новым названием практиковали патриотизм.

Столбов поинтересовался, откуда ребята. Выяснилось, что из местного университета (само собой, бывший педвуз), в основном с юрфака.

— Будущие юристы? Отлично. Только не надо орать — не на футболе. Любите меня — идите к бабушкам с заявлениями, возьмите их и постарайтесь помочь. Или идите по инстанциям, или дайте обоснованный отказ, почему государство не может помочь. Кто справится с поручением — получит хороший шанс на госслужбу.

«Нашисты» приумолкли. Добрая половина, включая командира, смылась. Но кое-кто несмело пошел к гражданам-просителям. До Столбова донеслись слова: «Дайте мне посмотреть, президентское поручение…».

— Кто сделает, или будут проблемы, — приходите в приемную рекора по области. Открывается на следующей недели, — сказал молодежи Столбов.

Но не все пришли с бумажками, отписками, заявлениями. Поэтому лидер остановился, громко сказал.

— Дорогие мои, хорошие! Проблем много, знаю. Обещаю, что не будет голода, дефолта и войны, можно спать спокойно. Будет ли лучше? Будет, но не сразу. Дайте хоть немного разобрать прежние завалы, тогда и спрашивайте результат. Разберем их быстро, на дурное наследство прошлого кивать не стану. Работа началась, это главное.