Константин Минаков - Харьков 354-286 Страница 18

Ожидая, пока чай заварится, Берия несколько раз прошёлся по кабинету, задумавшись о всём том, что о нём стали говорить после ареста. Картина получалась неутешительная – слишком многие отреклись от него, как только представилась такая возможность.

— Лаврентий Павлович, ваш чай, — раздался голос секретаря, держащего в руках поднос с гранёным стаканом в подстаканнике.

Берия поблагодарил лейтенанта и, усевшись на своё место, отхлебнул горячий обжигающий напиток и вернулся к своим невесёлым мыслям.

Практически единственным, кто не отрёкся от наркома, был его сын Серго, написавший в девяностых годах книгу, в которой оправдывал отца. А ведь были ещё те, кого он считал друзьями, и кто после расстрела наркома обвинил его во всех смертных грехах начиная от измены Родине и заканчивая совращением чуть ли не тысяч женщин. Если бы он только мог… но Сталин однозначно дал понять, что пока не стоит принимать меры. Но Лаврентий Павлович ничего не забудет, и как только пройдёт Большая война, он расправится с ними со всеми.

Немного успокоившись и взяв себя в руки, нарком подумал, что Сталину пришлось ещё тяжелее – тяжело сознавать, что твой сын спился, а дочь как только представилась возможность тут же сбежала за границу.

Видимо, всё же, не всё благополучно в Датском Королевстве, раз уж самые близкие люди проклинают и предают анафеме, как только им представляется данная возможность. Так может, во всём этом нет никакого смысла? Ведь есть же выход – табельный ТТ лежит в ящике стола. Всего один выстрел, и не будет никаких проблем. Нет, так нельзя. Это будет проявлением трусости и предательством по отношению ко всем. Раз уж богом или судьбой представилась возможность всё переиграть, то стоит воспользоваться ею до конца. И сделать всё возможное, чтобы в этот раз не повторился декабрь пятьдесят третьего года.

Москва. 1 июля 1940 года

Старший майор госбезопасности Константин Алексеевич Кожухов с самого утра находился в приёмной главы своего Наркомата Лаврентия Павловича Берия.

Нельзя сказать, что Кожухов не догадывался, почему он находится. Наоборот – всё говорило о том, что цель, с которой его вызвал Берия, связана с совсем недавно свалившейся на головы граждан СССР целой областью из будущего.

— Эх, жаль, что я раньше научной фантастикой не интересовался, — подумал майор, — глядишь, почитывал бы Беляева того же самого и легче в голове уложился сам факт прямых контактов с потомками. Ну да ладно, раз уж это произошло, то никуда не деться. И нужно работать дальше.

— Товарищ Кожухов, — прервал мысли майора секретарь, — проходите, товарищ Берия вас ждёт.

Константин Алексеевич прошёл в кабинет наркома, окинув взглядом комнату, в которой ему до этого приходилось бывать всего пару раз – всё так же стоял Т-образный стол, обитый зелёным сукном, та же настольная лампа с зелёным абажуром, папки с бумагами лежащие на столе, портрет Дзержинского на стене, кожаный диван, несколько стульев и дверь, ведущая в комнату отдыха. Хозяин кабинета сидел на своём рабочем месте и читал какой-то лежащий перед ним машинописный документ.

— Здравствуйте, товарищ Кожухов, — произнёс Берия, подняв голову и сверкнув в свете лампы стёклами пенсне.

— Здравствуйте, товарищ народный комиссар, — ответил Кожухов, пожимая руку.

— Присаживайтесь, — сказал Лаврентий Павлович и, не дожидаясь, пока майор усядется, с ходу взял быка за рога, — товарищ Кожухов, как вы знаете, 22 июня к нам из будущего перенеслась Харьковская область с кусками соседних регионов. Вскоре после переноса нами, при участии коллег из Харькова, — обтекаемо сказал нарком, — была создана специальная комиссия, занимающаяся проблемами путешествий во времени, — тут Берия позволил себе усмехнуться, — сами понимаете, что срок прошёл небольшой, и комиссия существует всего неделю и то, большей частью на бумаге. Но, — нарком выдержал паузу, — нашим учёным уже удалось кое-что выяснить. Сначала мы считали, что мир, из которого прибыл Харьков, является будущим нашего мира. Тем не менее, некоторые факты заставили нас сомневаться в этой гипотезе. Вероятно, вы уже догадываетесь, зачем я вас вызвал, тем не менее, я озвучу ваше задание. Вы возглавите особый отдел, который займётся поиском расхождений между нашими мирами, а также установлением точных причин бифуркации. Это научный термин такой. Более подробно можете прочесть о нём в кратком отчёте, находящемся в папке, — не очень понятно пояснил Берия, но майор переспрашивать не стал. — Для облегчения задачи, ваш отдел получает права доступа как к нашим архивам, так и к архивам Харькова. Вот возьмите это досье. — Берия передал Кожухову пухлую папку с документами, — здесь приведены уже известные нам расхождения в нашей истории.

— Но, судя по тому, что здесь написано, эти люди должны были находиться в Харькове в момент переноса, — сказал Кожухов, после того как бегло ознакомился с содержимым папки.

— Вот именно. И вы должны выяснить, почему их там не было. И я настоятельно рекомендую начать с первого человека в списке. Мы, конечно уже начали предпринимать шаги по спасению его жизни, но не следует отбрасывать возможность, что уже слишком поздно для каких-либо медикаментозных препаратов.

— Я вас понял, товарищ Берия. Теперь мне хотелось бы выяснить, кто входит в мой отдел.

— Список личного состава вы получите на выходе из кабинета. Затем, у дверей наркомата вас будет ждать автомобиль, который и отвезёт к новому месту службы.

Москва. 5 июля 1940 года

Михаил Ильич Кошкин лежал в больничной палате и смотрел в окно, за которым на ветке растущего рядом с больничным зданием дерева, весело чирикал воробей. Кошкину хотелось стать птицей, для того, чтобы прилететь в Харьков, и хотя бы одним глазом взглянуть на своё детище, которому он отдал все свои силы. Прошло уже больше двух недель с тех пор, как он оказался в Московской больнице. Его сюда доставили для проведения операции по удалению лёгкого из-за того, что, по словам врачей, другие средства были бессильны. Но, почему-то, операция откладывалась с каждым днём, а состояние больного, между тем, всё не улучшалось…

Уже прошла неделя, с того момента, как Михаил Ильич должен был оказаться на операционном столе, но врачи пока хранили молчание. Да и письма с завода перестали приходить. Кошкин уже начал было думать что, на заводе про него забыли. Хотя 21 июня, в пятницу, его навещал Александр Морозов, находящийся здесь в командировке для сравнительных испытаний Т-34, БТ-7М и немецкого среднего танка Т-III. С тех пор у Кошкина не было посетителей, и наблюдение за весёлым и жизнерадостным воробьём было сейчас единственным, что подымало настроение руководителю конструкторского бюро завода N183

Непроизвольно Михаил Ильич тал вспоминать последние годы своей жизни. Как он в рядах Красной Армии воевал под Царицыным и Архангельском. Как был ранен. Как пошёл учиться в Москву в Коммунистический Университет имени Свердлова. С улыбкой вспомнил о том, как работал начальником кондитерской фабрики, да было и такое в его биографии. Затем работа в парторганах и учёба в ленинградском Политехе. Когда он, ещё будучи студентом, пошёл работать в конструкторское бюро Ленинградского Кировского Завода и понял, что это его призвание. С головой окунувшись в работу, поучаствовал в разработке первого советского танка с противоснарядным бронированием. На тот момент являющегося прорывом в отечественном танкостроении. А затем Харьков. Тяжёлые времена. Принял завод практически обезглавленным. Его предшественник был арестован. Но всё равно все неприятности были преодолены, и ему удалось отстоять и построить свой танк. Потом были испытания и мартовский пробег из Харькова в Москву. Условия были тяжелейшими. В одном месте на очень узком мосту пришлось снимать с танков всё что можно, для того чтобы они вписались в ширину моста. Ремонт производили на ходу своими силами из запасов деталей взятых с собой из Харькова. Спешили успеть на Финскую войну, а оказалось зря. Когда приехали в Москву, узнали, что война уже кончилась. Уже на обратном пути, Кошкину пришлось лезть в реку, участвуя в вытаскивания оттуда упавшей тридцатьчетвёрки. Вернувшись в Харьков, просто было не до лечения – нужно было срочно организовывать производство. И вот, теперь, он лежит и смотрит на воробья. Хорошо ещё, что жена, Вера Николаевна, поехала вслед за мужем в Москву и периодически навещала Кошкина в больнице. Именно её визиты, вместе с дочкой Лизой радовали Михаила и вселяли надежду на выздоровление.

Нет, всё-таки не стоит становиться птицей. Ещё можно что-нибудь сделать, может ему повезёт, и он ещё вернётся в строй.

Кошкин и сам не заметил, как задремал. Разбудило его деликатное покашливание медсестры в палате – ему как очень важному пациенту выделили одноместную палату, хотя он и не хотел этого.