Александровскiе кадеты (СИ) - Перумов Ник Страница 18

Фёдор заметил, как подполковник Аристов глядит на строй преподавателей словно бы с недоумением. Как будто он кого-то не ожидал там увидеть, или, напротив — не увидел. Командиры же самого младшего возраста остались со своими воспитанниками и в общий строй не встали.

Учителей запоминать Федя не стал. Успеет ещё наглядеться. Гораздо больше интересовали его — как и прочих кадет — красиво сервированные столы в середине зала.

…Подавали еду простую, но вкусную. Свежайшие французские булки, наваристый суп с лапшой, можно было и выбирать — рубленные мясные котлеты или капустные голубцы, а то и то вместе; на третье вынесли роскошные сахарные плюшки, ещё тёплые, только что из печи, миндальное «блан-манже», кисель, тёмный хлебный квас в стеклянных графинах[1]. Кадет Воротников нацелился было поближе к Пете Ниткину, но тут подполковник Аристов что-то, видать, заподозрил, очевидно, назревающее лишение кадета Ниткина сладкого или даже второго блюда и железным голосом велел Воротникову сесть рядом с собой.

А возле Феди и Пети неожиданно оказались Костя Нифонтов, настороженно зыркающий исподлобья и тот самый кадет по имени Лёва, что ввалился в их комнату раньше в компании, надо понимать, своих новых приятелей.

— Привэ-эт, — растягивая последнюю «е» и превращая её в некое подобие «э», проговорил мальчишка. — Ле-эв. Ле-эв Бобровский, к вашим услугам.

При первом знакомстве он, помнится, говорил несколько иначе. Тут, видно, решил показать форсистый «говор» гвардейских школ, над которым папа искренне потешался.

— Очень приятно, — радостно выпалил Петя, прежде чем Фёдор успел его остановить; выпалил с таким щенячьим восторгом, что кадет Солонов мысленно застонал. — А я Пётр, Петя Ниткин…

— Зна-аю, — снисходительно бросил Лев Бобровский. — А это Костя Нифонтов. Верно, Костя?

Тот немедля и часто закивал.

— А вы, господин кадет?

— Солонов. — Феде этот самый Лев Бобровский сразу же не понравился.

— Федор его зовут, — вылез Нифонтов. — Я, мы, в общем, папка мой его знает!..

— Кэ-эк интэрэ-эсно, — протянул Лев, пристально глядя на Федора. — Так вот, сударь мой Пэ-этр, я вот слушал вас в физиче-эском кэбинэтэ…

Фёдору ужасно хотелось гаркнуть Бобровскому «да говори ты нормально, не можешь, что ли?!», однако он заметил пристальный взгляд Константина Сергеевича и поскорее уткнулся в собственную тарелку. В конце концов, что мне за дело до этого Льва? Пусть себе гнусавит, как хочет!

Но бедный Петя совершенно растаял. Снисходительная похвала Бобровского — и он уже взахлёб рассказывал, что да, он очень любит физику, и химию он тоже любит, но мама не разрешала ставить опыты дома в ванной; а ещё он географию любит, и историю, и даже латынь!

— Хорошо, Пэ-этр! — прервал его излияния Бобровский, хлопнув Ниткина по плечу. — Думаю, мы, э-э, подружимся. Так, Костя? Полезно ведь будет дружить с Пэ-этей?

— Спрашиваешь, Лёва, — хихикнул Костя, и добавил вполголоса, — он нам подскажет, в случае чего. Верно, Петь?

Ниткин вдруг покраснел. Он вообще легко краснел, словно девчонка.

— Под-подсказывать нехорошо, господин Нифонтов.

— Нэхорошо? — вдруг развеселился Бобровский.

— Нехорошо, — твёрдо ответил Петя. — Если я кому-то подсказываю, а он урока не знает…

— Ему хороший балл ставят, — перебил вполголоса Нифонтов. — Все довольны. Карланы —

— Это ещё кто? — не выдержал Фёдор. Словечко ему совсем не понравилось.

— Не знаешь, что ль, Солонов? — зыркнул Костя. Зыркать у него получалось очень неплохо, несмотря на худобу и тонкокостность, взором он был свиреп.

— Не знаю, — Федя не опустил взгляда.

— И кто такие халдеи, не знаешь?

Это Федор, само собой, знал. «Халдеями» звали учителей, обычно — плохих учителей, но в местах, подобных Елисаветниской военной гимназии, где между начальством и мальчишками шла тихая, но беспощадная война, так звали всех наставников без разбора. Иные заслуживали этого прозвища, иные — так вовсе нет и за них Фёдору было обидно.

— Ну так «карланы» — они ещё хуже халдеев, — презрительно скривился Нифонтов.

— Это кто ж тут «карлан»? — Фёдор вдруг почувствовал, как кровь начинает закипать. Тощий и вроде бы весь такой заморенный, Костя Нифонтов глядел на него, нехорошо прищурившись и безо всякого страха.

— Да все они тут, — Нифонтов изобразил рукой нечто малопристойное.

Фёдору стало обидно. Это Константин Сергеевич-то «карлан»? С двумя мишенями, вытатуированными на щеках?

— Ничего-то ты, Нифонтов, не знаешь, а языком мелешь, как худая баба помелом! — припомнил он одно из маминых выражений, когда та сердилась на чью-то болтливость.

— Ты-то много больно знаешь, Солонов! — прошипел Нифонтов презрительно. — Начальство нашего брата кадета, солдата, офицера чином ниже — всегда душит, давит, измывается, кровь сосёт! Им то первая радость! Все они одинаковы! А этот… со щеками… — и Константин мазнул пальцем себе по лицу, словно рисуя круги, — откуда ты знаешь, как он это заработал? Может, в Одессе на Запорожке наколол, а ты рот и разинут, тетеря!

Фёдор сжал кулаки так, что ногти врезались. Ох, и двинул бы я тебе… Чужие слова повторяешь, что ли? Или книжки какие? Сам-то бы, небось, нипочём так не сказал…

— Оставьтэ, господа, оставьтэ, — с ленцой вмешался Бобровский. — Не из-за чэго тут ссориться. Мы всэ тут кадэты, всэм надо друг другу помогать. Верно, господин Солонов? Верно, господин Ниткин?

— Верно, господин Бобровский, — сразу же закивал Петя.

— Лэ-эв. Просто Лэ-эв.

— Верно, Лев!

Фёдор ничего не ответил. Молча отвернулся и от Нифонтова, и от Бобровского. Сложный десерт на блюдечке совершенно потерял изначальную привлекательность.

— Эй, Воротников! — вдруг сказал Фёдор, сам себе удивившись.

Тот удивлённо уставился на вставшего Федю. Подполковник Аристов слегка поднял бровь.

— На вот, ешь, если хочешь. — И Фёдор протянул Воротникову своё сладкое. Воротников лишь глазами захлопал.

— Делитесь с товарищем, кадет Солонов? — вопросительно улыбнулся Две Мишени. — А попросил ли вас ваш товарищ как подобает настоящему кадету?

— Никак нет, господин подполковник! — по-уставному вытянулся Фёдор. — Я просто вижу, он своё уже сло… то есть съел. А мне не естся что-то. Зачем же добру пропадать?

— Добру пропадать не нужно, это верно, — кивнул Константин Сергеевич. — Что ж, кадет Воротников, поблагодарите кадета Солонова. Это с его стороны весьма по-товарищески. Но, может, и другие захотят, не только вы, Всеволод?

— Не-не, — торопливо сказал Петя. — Мама мне вообще велела сладкого не есть, — он огорчённо уставился на пустую десертную тарелку перед собой. — А я всё забываю, — добавил он сокрушённо.

— А нам хватит, — поддакнул Бобровский. — Верно ведь, Костик?

Нифонтов мрачно кивнул, сверля Фёдора взглядом.

Фёдор поставил блюдце с десертом перед Севкой Воротниковым, тот, покосившись на подполковника рядом, ответил вполне человеческим «Спасибо, Федь!», услыхал укоризненное поцокивание Двух Мишеней и тотчас поправился:

— Спасибо, господин Солонов!

— То-то же, — одобрил Две Мишени.

[1] Автор решил просто и незамысловато позаимствовать меню праздничного обеда, имевшего место быть в реальном Полтавском кадетском корпусе в 1911 году нашей реальности.

Глава 2.4

После обеда состоялось знакомство с остальными классами и преподавателями, в том числе — с математиком Иоганном Иоганновичем Кантором, старым, сухим, словно древний можжевеловый корень; Иоганн Иоганнович враз ошеломил кадетов «простенькой, для разминки, задачкой, каковую задачку вы, meine lieben Kadetten[1], конечно же, все решите сейчас в уме», после чего на доске появилось:

«Купецъ продалъ 10 бочекъ масла. Каждыя три бочки съ масломъ вѣсили 22,47 пуда, а каждыя четыре пустыя бочки — 8,73 пуда. Сколько денегъ получилъ онъ на этой сдѣлкѣ, если за 1 фунтъ масла ему уплатили по 37,5 копейки, а за доставку каждаго пуда — еще по 22,5 копъ.?»