Вячеслав Сизов - Мы из Бреста. Ликвидация Страница 19

Спустя два дня меня уже в Докшицах ранил снайпер, когда наш взвод вместе со штурмовым отрядом по улицам продвигался. Я из танка вылез и с парнями из штурмбата обсуждал, как нам лучше дальше действовать. Они мне каску на всякий случай дали и стали показывать, что и как они хотят сделать. Тут меня снайпер и достал. Я даже успел заметить немецкого стрелка, но ничего не успел предпринять. Пуля попала в каску, разорвалась, кусочки шлема посекли голову, плечо. «Штурмовики» среагировали мгновенно, забросав снайпера гранатами и расстреляв из пулемета. Меня же отправили в медсанбат, оттуда в полевой госпиталь, а через неделю самолетом в эвакогоспиталь, что был в городе Мичуринске.

Это было уже второе ранение за время войны. Первое я еще летом получил, до того как в плен попал. Под городом Бобр в мой танк попала болванка. Из экипажа я один в живых остался, отделался сквозным ранением плеча. Смог из «бэтэшки» вылезти, да вот дальше к немцам в плен попал. Спасибо, что перевязали да в лагерный лазарет поместили. Лечили нас наши врачи, из военнопленных. Лекарств, перевязочных материалов, еды не было. Местные жители помогали выживать, поддерживали и делились чем могли. Мне повезло, что осколок руку насквозь прошел. Кость, нервы задеты не были, перевязку вовремя наложили, да и организм крепкий был, потому и на поправку пошел. Бежать из лазарета не удалось, немцы всех, кто на своих ногах стоял, в лагерь увезли. Там, узнав, что я танкист, отправили на работу в танкоремонтные мастерские. Нас там, бедолаг, несколько тысяч работало. Большинство из танкистов, трактористов да автомобилистов было. Танки, трактора, тягачи, автомашины разные ремонтировали, новые заводские цеха вместе с местными жителями строили. Командовали нами немцы из организации Тодта и специалисты компании «Даймлер-Бенц». В принципе, к нам неплохо они относились, ругались, конечно, но по делу. Следили за чистотой и требовали делать все как следует, а не спустя рукава. На ночь в бараки отправляли. Охраняли нас солдаты из охранной дивизии и полицаи из местных жителей. Кормили плохо, больных сразу в лазарет отправляли, а оттуда в лагерь, что было равнозначно смерти. После восстания прошел «фильтр», а оттуда направили по специальности в танкисты, воевать на тех же танках, что для немцев ремонтировали. Доверили танком командовать, в звании восстановили. Потом по ранению в госпиталь за линию фронта отправили. Там замполит мне вручил первую военную награду – орден Красной Звезды.

Наших парней из Минской группы в Мичуринском госпитале много лечилось. Их самолетами и санитарными поездами туда доставляли. Самолетами напрямую, а поездами через Брянск или Гомель. Лечились наши и в Тамбове. В Мичуринске на вокзале, когда отправки поезда ждал, одного из знакомых «штурмовиков» встретил. Он как раз там и лечился…

(АИ) 1 февраля Ставка Верховного главнокомандования восстановила главнокомандование Западного направления. Главнокомандующим был назначен маршал Тимошенко (он же оставался и командующим Западным фронтом). Заместителем командующего Западным фронтом Ставка назначила генерал-лейтенанта Ф. И. Голикова. Ставка потребовала от главнокомандования Западного направления приложить все усилия к тому, чтобы в кратчайший срок решить первостепенную стратегическую задачу – завершить разгром основных сил группы армий «Центр». Одновременно Ставка приказала военно-воздушным силам обеспечить бесперебойное снабжение всем необходимым войск, действовавших в тылу противника.

(РИ) 2 февраля в дневнике Ф. Гальдера отмечено: «…Эти бои за линией фронта носят комически уродливый характер и показывают, что война как таковая начинает вырождаться в драку, далекую от всех известных доныне форм ведения войны».

Глава 12

…Вскоре вновь началось наступление, и нас направили в бой. Наш командир полка комиссар товарищ Григорьев к тому времени на бригаду пошел, а новым командиром полка стал командир 1-го батальона майор Голов. Он тоже был, как и почти все мы, из побывавших в плену. Наступали тогда в сторону Глубокого. К месту назначения нас сначала доставили поездом, а потом выгрузили на каком-то полустанке и повели пешей колонной. Долго шли по заметенной снегом дороге. Все лесом шли, через какие-то замерзшие ручьи, болота переправлялись, по мосткам каким-то перебирались. Где линия фронта проходила, командиры то ли не знали, то ли направление потеряли. Заблудились, короче. Идем мы, значит, по дороге, а тут вдруг услышали впереди шум автомобилей, ну, командиры колонну от греха подальше в лес с дороги свели и разведку вперед послали. Ожидание продолжалось минут пятнадцать. Тут один из разведчиков прибегает и говорит, что впереди у моста немецкие грузовики стоят и мост ремонтируют. Командиры посовещались и решили атаковать немцев, когда они мост закончат делать. Нашу роту вперед выдвинули, а остальные в лесу стали засаду готовить. Пока мы по лесу к мосту шли, к немцам еще несколько машин приехало с подкреплением и через мост перебралось. А где-то правее и впереди что-то громыхало. Тут у моста несколько снарядов с громким грохотом разорвалось. Немецкие солдаты из машин повыскакивали и врассыпную бросились бежать с открытого места, в том числе и в нашу сторону. Вот здесь-то и началась пальба. Команды стрелять я не услышал. Но когда увидел нескольких немцев, бежавших в мою сторону, понял, что нужно действовать. Рядом лежал «зятек» и первым открыл огонь из своей «Мосинки». Ну, я к нему присоединился. Мы оба выстрелили по несколько раз. Один немец упал, а двое других, вскинув карабины и стреляя перед собой, продолжали бежать. Поняв, наконец, что в кустах засел противник, немцы повернули к дороге, вскочили в уже успевшие развернуться машины и умчались. Вдогонку им все рвались снаряды. Как нам потом сказал командир взвода, это наши разведчики вызвали по немцам огонь бронепоезда. Весь бой длился не более десяти минут. Никаких острых ощущений я не испытывал и действовал почти автоматически, повторяя поведение соседа-красноармейца. Возможно, именно поэтому тот, первый, выстрел в противника быстро забылся.

К Глубокому мы так тогда и не вышли. Немцы на подходах к городку сильную оборону построили и отбили наши атаки. Мы закрепились в нескольких селах неподалеку и оттуда пытались снова атаковать врага. Но каждый раз, теряя людей, откатывались на исходные.

Вот что я еще хочу сказать. Война отсеивает все лишнее. Снимает шелуху. Показывает людей такими, какие они есть. У каждого из нас есть свои страхи и причуды. Тут сразу видно, кто ты по жизни. В этом и есть правда войны. И знаете, что самое интересное? На войне плохие люди становятся настоящими подонками, гниль в душах разрастается и принимает уродливые формы человеческой подлости. А люди хорошие раскрываются, преобразуются, и красота их внутреннего мира поражает своей силой и божественной природой. Иногда даже страшно становится: а вдруг в трудный момент ты окажешься не таким, каким сам себя считаешь? И самое главное, что здесь нет права на ошибку – нельзя что-то изменить, переиграть, извиниться или простить. Здесь только есть сейчас и уже нет потом. Если рискуешь, то, может, последний раз, а если нет, то можешь всю жизнь не простить себе этого единственного малодушия.

Среди очередного пополнения, поступившего к нам в батальон из лагеря в Молодечно, оказался грузин огромного роста. Прямо богатырь из сказки. Все звали его Кацо. Назначили его вторым номером в пулеметный расчет «Максима». Вел он себя спокойно, разговаривал мало и, кроме больших размеров, ничем больше и не выделялся.

Как-то ночью после тяжелого боя бойцы дремали в окопах, а два санитара выносили с нейтральной полосы раненых. Нейтральная полоса была шириной всего несколько сотен метров и хорошо просматривалась. А тут светать начало. Неожиданно послышался стон раненого. Командир роты устало посмотрел на санитаров, но те только опустили головы – вылезать из окопа было слишком опасно. Несколько минут все молчали. Видимо, лейтенант не счел возможным посылать людей на верную смерть. На нейтралке снова кто-то застонал. Напряжение возрастало. Кацо, ни слова не говоря, вылез из окопа и, слегка пригнувшись, пошел в сторону стонавшего. Подхватив его левой рукой, он подошел к другому раненому и обоих волоком потащил к нашим окопам. Теперь он шел во весь рост и, конечно же, хорошо был виден противнику. Командир роты и санитары замерли. Но немцы почему-то не стреляли. Положив раненых, Кацо еще раз вернулся на нейтралку и принес еще одного. Только после этого он тяжело спрыгнул в окоп и пошел в сторону своего взвода. Потом, недели через две, я видел, как Кацо, молча сидя на земле и опершись спиной о березу, окровавленными пальцами пытался что-то достать из большой раны на животе. Вскоре его увезли в госпиталь, и больше мы не встречались. Вот такой был хороший человек.