Валерий Елманов - Крест и посох Страница 19

— Тоже мне, нашел о чем печалиться! — насмешливо фыркнул Константин и поинтересовался: — А кстати, как твоего папу звали?

— Михаилом.

— Тогда вообще никаких проблем, — пожал плечами Константин. — Если появится необходимость, сможешь преспокойно его назвать.

— А… не вычислят? — усомнился спецназовец. — Что-то я не припоминаю на Руси князей с такими именами. Тут же в ходу все больше Изяславы, Ярославы, Святославы, ну и Вячеславы тоже. Получается, либо Михаилов нет вовсе, либо одна-две штуки, так что расшифруют на раз.

— Балда, это ж все княжеские имена, а крестильные совсем другие, — принялся втолковывать Константин. — Того же Владимира Красное Солнышко на самом деле надо было звать Васяткой, Ярослава Мудрого — Жорой, то бишь Георгием, святая Ольга в крещении была Еленой, а Владимир Мономах тоже Васька, ну и так далее.

— А у меня тогда что выходит? — нахмурился Вячеслав. — Значит, я тоже какой-нибудь Фе-едя, — протянул он с иронией.

— А вот это, чтоб враги тебя не нашли, мы сохраним в тайне, равно как и княжье имя твоего отца, — заявил Константин.

— Погоди-погоди, так у тебя-то имя вроде христианское. Или я путаю? — недоуменно поинтересовался Славка.

— Сейчас ситуация изменилась, хотя и не до конца, — авторитетно пояснил Константин.

— То есть как?

— А так. Например, и сейчас некоторые князья больше известны под языческими именами. Допустим, недавно скончавшийся великий владимирский князь Всеволод Большое Гнездо. Да вот, чтоб далеко не ходить, возьми моих двоюродных братьев. У кого чаще в ходу княжьи — Святослав, Всеволод, Ингварь и так далее, а у других — Глеб, Константин и прочие — христианские. А кто-то сразу под двумя рассекает, вроде Кир-Михаила. Бывает и вовсе намешано — отчество христианское, а имя княжье, то бишь языческое, или наоборот. Например, Роман Игоревич или… да что далеко ходить, вот он я, перед тобой стою, Константин Владимирович.

— А княжеское имя у тебя тоже есть? — полюбопытствовал Вячеслав.

— Есть, только… Честно говоря, я сам о нем услыхал совсем недавно, — улыбнулся Константин. — Да и то спасибо Ратьше, который эти крестильные не больно-то жалует. Нет, на людях он тоже меня величает, как и все другие, то есть строго Константином Владимировичем, а вот когда наедине, то только Ярославом.

— Во как! — удивился Вячеслав. — Так ты тоже Славка! Стало быть, тезка мой получаешься.

— Стало быть, — согласился Константин. — Так вот, возвращаясь к твоему отцу: предположим, что он всем известен под княжьим именем, а ты, якобы в целях конспирации, решил использовать крестильное имя батюшки, о котором мало кто знает. Если кому-то очень захочется, пусть гадает, а ты продолжай хранить гордое молчание.

— Значит, вычислить никак?

— Замучаются, — усмехнулся Ярослав-Константин. — Здесь ведь Русь тринадцатого века, так что запрос в другое княжество не пошлешь — самому катить придется, а кому оно надо? Разве только мне, но я-то как раз делать этого не собираюсь. Вот так… Фе-едя, — подвел он итог.

— Ну да, батюшка мой был великий князь больших и малых княжеств, а имя его слишком известно, чтобы… — начал Вячеслав, но Константин бесцеремонно перебил его:

— Все, кончай ёрничать. Тебе теперь по статусу не положено. Цитаты из гайдаевских кинокомедий — это замечательно, только в отличие от липового князя Жоржа Милославского тебе, друже, здесь предстоит провести не день, а минимум лет десять, поэтому свои приколы…

— Что, совсем завязывать?! — возмутился Вячеслав.

— Да нет, — успокоил его Константин. — Если наедине, вот как сейчас, то пускай. Оно даже хорошо, для разрядки обстановки полезно и вообще. А вот при честном народе лучше почаще вспоминай, что ты княжич и, следовательно, вести себя должен подобающим образом.

Ратьша же, узнав о княжеском происхождении Вячеслава, стал смотреть на спецназовца совершенно иначе, а вот теперь это его замечание про «породу».

Правда, воеводу по-прежнему несколько смущали два обстоятельства, чем он откровенно поделился со своим князем. Уж больно этот Вячеслав, как бы это деликатно сказать, молод, а проще говоря, если б, разумеется, речь не шла о княжиче, соплив.

К тому же, и это во-вторых, судя по всем ухваткам юноши, до того как он попал сюда, ему было явно не до изучения воинского мастерства, которое чтоб как следует освоить нужны не месяцы — годы.

Если же ставить на пост тысяцкого необученного недоросля, то как же его смогут уважать бывалые, старые воины? Да будь он при этом хоть трижды княжич, а все одно, авторитета ему у них не добиться!

Но тут Константин был непоколебим, уверенно заявив, что все остальное возлагает на плечи своего тысяцкого, тем более что для воеводы главное — это умелое руководство боем, а все остальное…

— Да ты и сам видел, как он быстро все хватает, — добавил он.

— Это да, — сумрачно подтвердил Ратьша. — Прямо-таки на лету, зато прочие вои…

И тут же огорчил Константина, заметив, что больше половины отроков годятся лишь в курощупы, ибо в настоящем бою тут же погибнут или вообще сбегут без оглядки, намекнув, что и всех прочих тоже не помешало бы проверить в настоящем деле.

— В настоящем… — рассеянно повторил Константин. — Настоящее — это война. И с кем же ты собрался воевать?

Вот тогда-то старый воевода и выдал идею опробовать своих лучших воинов совместно с викингами ярла Эйнара в небольшом набеге.

Хотя речь шла не о рязанских князьях, не о соседях из Новгород-Северского или Владимиро-Суздальского княжества, и даже не о далеких половцах, а о подозрительно активизировавшихся в последнее время мордовских племенах, поначалу Константин решительно запротестовал.

Воевода не спешил настаивать, но день спустя вернулся к этому разговору вновь.

На сей раз Константин не был столь категоричен, поскольку на ум ему пришли дополнительные аргументы, говорящие в пользу этого набега.

Дело в том, что он, кое-что припомнив, сделал нехитрый расклад, касающийся той же мордвы, которая сейчас пока что была враждебно настроена по отношению к Рязанскому княжеству.

Отличие имелось лишь в том, что часть племен, именующих себя мокшами, из числа тех, что располагались западнее, то есть непосредственно граничили с землями Рязани, все равно держалась стороны Руси, вот только сотрудничать они предпочитали с Владимиро-Суздальским княжеством, которое в свою очередь давно, со времен Всеволода Большое Гнездо, завистливо косилось на плодородные земли своего южного соседа.

Другая же часть племен — светлые синеглазые эрзя — больше тяготела к Волжской Булгарии.

И получалось, что пес с ними, с эрзя, а вот ближних соседей, смуглую черноволосую мокшу наказать за набеги следовало.

Заодно тем самым, возможно, удастся пусть не оттолкнуть, но аккуратненько, плечиком, эдак вежливенько отодвинуть в сторону владимирцев.

Нет-нет, никакой враждебности, тем более пока там правит его тезка, но показать мокше, кто в доме хозяин, все равно лишним не будет.

Правда, Константин все равно еще колебался, держа в уме необходимость соблюдать в столь тяжелое время мир с беспокойными соседями, которые к тому же его ожских земель не касались, предпочитая не углубляться столь далеко, а орудовать на приграничных, что восточнее самой Рязани.

Но после некоторого раздумья ему в голову пришло еще несколько доводов в пользу эдакой боевой тренировки.

Во-первых, вести с ними переговоры о мире он не мог — выступать от имени князя Глеба и еще двоих двоюродных братьев — Святослава и Ростислава Святославичей, сидевших в приграничных Кадоме и Городце Мещерском — ему полномочий никто не давал.

А во-вторых, устроив набег, он тем самым не на словах, а на деле выказывал самое искреннее дружелюбие по отношению ко всем троим.

Вот, мол, я каков. Не звали меня на помощь, так я не гордый, сам пришел, да так примучил, что они теперь на вас еще лет пять, а то и десять посягать не осмелятся.

Конечно, в идеале лучше всего было бы проделать все это общими силами — и эффект больше, и дружба после такого совместного предприятия куда крепче, но поджимало время. Пока станешь договариваться, переписываться, то да се…

Правда, с Глебом он все равно потолковать успел, но безрезультатно. В ответ на грамотку Константина рязанский князь раздраженно отписал, что им ныне не до мордвы, и вообще брат думает совершенно не о том, о чем бы следовало.

Окончательную точку в сомнениях Орешкина поставил Вячеслав. При встрече тет-а-тет именно он убедил его в целесообразности такой акции, причем с точки зрения… психологии.

— Это же дикари! — горячо говорил он внимательно слушающему его Константину. — Они сразу решат, что ты слабый, поэтому просишь о мире. Им никогда не понять, что ты не хочешь воевать, — решат, что не можешь.