Александр Маркьянов - Сожженые мосты ч.4 Страница 19

— Интересно…

— Еще бы. Вы, как я понимаю — выступили?

— Можно и так сказать.

— И что вы им сказали?

— Ну… что Польшу разорвали по решению мирового сообщества, и теперь у меня нет повода верить, когда то же самое мировое сообщество предлагает Польше помощь. Что если даже Польша обретет независимость — она окажется зажатой между тремя империями даже без выхода к морю, и конец будет печальным. Примерно так.

— А они что?

— Эта… агитаторша смутилась. Ковальчек послушал, потом прекратил дискуссию.

— Как именно?

— Сказал, что время вышло, что сейчас будет обход охраной а он обещал закончить до вечернего обхода и сдать кабинет.

— А как остальные собравшиеся отреагировали на ваши слова?

— На удивление вяло. Мне вообще показалось, что некоторым наплевать на всё.

— Зачем же тогда они собрались…

И тут же родился ответ! Сразу! Правильно заданный вопрос — это уже половина ответа!

— Купить наркотик?

— Может быть и так. Что было потом?

— Потом… этот пан профессор меня на стоянке нагнал…

Улыбнувшись, пан Збаражский поднял руку

— Вы со своей пани объяснились?

— Объяснился — мрачно сказал граф

— И что?

— Да ничего! Какого черта вы спрашиваете!?

— Тут могут быть важны мелочи. Любые. Скажите, а как вам показалось — почему на это сборище пришла пани Елена? Она из-за политики пришла — или из-за другого чего то?

— Не знаю…

Он и в самом деле не знал. И сейчас корил себя за это — надо было обратить таки на это внимание. Но все его мысли в то время были заняты другим.

— Не знаю… — буркнул граф Ежи

— Хорошо, дальше. Профессор нашел вас на стоянке — что было потом.

— Он пригласил меня к себе поехать. Сказал, что я интересно выступаю… все прочее.

— И почему же вы поехали?

— Он сказал, что живет на Ягеллонов. Я сразу догадался.

— Ага! — полковник сделал еще одну пометку в блокноте — это хорошо. Вас видели вместе, как вы уезжали?

Молодой граф немного повспоминал — темно было…

— Темно было… под ночь уже расходились. Не знаю.

— Хорошо. Вы поехали в его машине?

— Нет, в своей.

— Какая машина?

— Фиат. Белый.

— Откуда она у вас?

— Прокатная.

— Это хорошо. А какая машина была у пана профессора?

— Альфа-Ромео Спайдер. Небольшая, красная.

— Хорошо. Вы приехали…

— Туда и приехали — авеню Ягеллонов, дворик такой темный. Поднялись к нему в квартиру…

— Двери он сам открывал?

— Да, сам. И внизу и вверху.

— Консьерж вас видел?

— Там не было консьержа.

— Хорошо, что было потом?

— Потом мы в гостиную прошли. Он музыку поставил, неприятную — рэп какой-то. Сказал, что скоро придет. Я за ним пошел, немного выждал и пошел. Нашел его в ванной — он в одном халате кокаин с какого-то подноса нюхал через деньги, бумажку свернул и нюхал. Ну я ему этот поднос — с ноги да прямо в нюхало… — вздохнул граф

— Хорошо. Дальше что было?

— Дальше я его побил. Сунул ему ствол револьвера в рот и сказал, что убью если он мне не покажет, где у него лежит кокаин. Он мне показал — там в ванной одна из плиток отходит и там тайник.

— Что было в тайнике?

Если бы граф и здесь был повнимательнее — он бы заметил, как насторожился полковник Збаражский, ожидая ответа на этот вопрос. К сожалению, граф не был кадровым разведчиком и не знал, что если ведешь разговор — всегда внимательно следи за невербальными реакциями своего собеседника.

— Пакет там был. Большой пакет и в нем порошок белый.

— Запечатанный?

— Да, запечатанный. Я его порвал, да весь этот кокаин в биде высыпал. Потом смыв включил, и этого… рожей туда. Потом спросил — откуда он взял этот кокаин. Он не говорил — тогда я еще несколько раз его ударил. Вот он и сказал… про Змиевского.

— Конкретно. Что сказал?

— Что наркотики, кокаин и синтетику ему давал на продажу пан Жолнеж Змиевский, он приказывал вовлекать как можно больше молодежи в университете в употребление наркотиков. Еще он сам покупал, героин — но немного, а у пана Жолнежа наркотик был очень дешевый, и он на нем хорошо зарабатывал. Он сказал, что у пана Змиевского квартира в Мокотуве, еще он подозревает, что тот в полиции или беспеке служит.

— Подозревает? — снова насторожился пан Збаражский или знает?

— Подозревает, он так сказал.

— А почему подозревает?

— Он не сказал. Да я и не интересовался.

— Хорошо. Что потом?

— Потом я сказал, что если он к Елене подойдет, и продаст ей что-нибудь, или кто-нибудь другой продаст — я его убью. Потом ушел.

— Ушли?

— Да, ушел. А что мне еще делать тут было?

Полковник погладил чисто выбритый подбородок, будто проверяя чистоту бритья

— Вы еще раз не заходили в гостиную?

— Нет, а что мне там делать?

— Вас видел кто-нибудь, когда вы уходили?

— Нет, ночь же была.

— То есть на лестнице вы никого не встретили?

— Нет.

— И пан Ковальчек был жив когда вы уходили?

— Да, я же говорю!

Збаражский покачал головой.

— Его убили, получается почти сразу после вашего прихода, по крайней мере в течение нескольких часов. В гостиной, несколько раз выстрелили в него.

— Может, этот пан Змиевский?

— Зачем ему это?

— Ну… может Ковальчек позвонил ему. Сказал, что у него проблемы. Змиевский узнал, что пропало столько кокаина, они поссорились и…

— На таком уровне не ссорятся, пан граф. На таком уровне договариваются о возмещении ущерба. Килограмм кокаина — это для вас бешеные деньги, для крупных наркоторговцев — не такие и большие.

Полковник махнул рукой, как будто делая отмашку на старте.

— Мне нужно несколько часов. Разберемся с первоочередными делами, потом вывезем вас отсюда. В Москву или еще восточнее. Потом будем разбираться. Из этого кабинета — ни шагу, запритесь и сидите, на звонки не отвечайте. Я как вернусь — стукну четыре раза подряд, только тогда откроете. На улицу — ни шагу…

Деятельная натура графа конечно же не вынесла и часа сидения в добровольном заточении. Он вышел спустился вниз — и увидел, что в здании объявлена готовность, приведет в действие план Набат — план действий в условиях особого периода. Тогда же он узнал — у дежурного офицера — что творится на улице.

Рокош…

Памятуя о наказе Збаражского, он вернулся к себе в кабинет и запер дверь. И только запер — на столе пронзительно зазвонил телефон.

Какое-то время граф просто стоял и смотрел на звонящий аппарат, решая брать трубку или нет. Потом все же решился…

— Комаровский, у аппарата.

— Пан поручик… — раздался знакомый голос дежурного офицера — тут вас настойчиво телефонирует какая-то дама, она телефонирует уже третий раз и ругается… простите, как пьяный возчик. Угрожает, что если вы не возьмете трубку — она приедет, и здесь все разнесет, устроит непотребный скандал. Вы не могли бы спуститься — я не могу держать линию столько времени занятой…

Хорошо, что по дороге не встретился отец — иначе было бы…

Едва не сшибая с ног встречных офицеров — те недоуменно смотрели на сошедшего с ума офицера лейб-гвардии и сына командующего округом, но воспитание заставило их воздержаться от комментариев — граф Ежи сбежал вниз, растрепанный, выхватил из рук одного из сидевших на коммутаторе казаков — дежурный офицер куда то отлучился трубку.

— Елена?!

— Приезжай… — в трубке пойманной птицей бился голос — мне плохо…

— Где ты?

— Я… ты знаешь где… у клуба…

Летающая тарелка!

— Я буду! Никуда не уходи, слышишь?!

В трубке забились гудки.

— Пан Комаровский! — крикнул казак

Не слыша его, граф Ежи побежал на выход. Через пять с небольшим минут подъедет его отец в сопровождении усиленной роты казаков — тогда еще можно будет пробиться к зданию. Еще через полчаса подъедет полиция.

Сама того не зная, Елена спасла его от верной смерти. Если бы граф Комаровский остался в здании — вместе с полицейскими, с отцом, со всеми — вместе со всеми и погиб бы.

Выйдя за рыночные ворота — на завершение и обмывание сделки ушло больше часа — русский, как и следовало ожидать в его ситуации, посмотрел на часы. Если считать по местному — то двадцать три-сорок, он рассчитывал уложиться быстрее. Но никакого значения это не имеет. Они должны успеть.

Потом русский нажал на своих часах незаметную кнопку — и экран сменился, вместо циферблата на светящемся в темноте экране показывалось расстояние в метрах. Посматривая на часы, русский пустился в опасный путь по ночного Джелалабаду, хоронясь от патрулей гвардейской стражи и ночных прохожих, каждый из которых мог замышлять недоброе. Ему было легко это делать, потому что освещение в городе было только на центральных улицах, сами улицы были широкими и во многих местах росли деревья, кроны которых давали тень, а стволы укрытие от любопытных и недобрых глаз. Поглядывая на часы, русский выбирал направление движения к месту, где укрылся другой человек, с такими же часами и тем, что им нужно. Проще некуда, если расстояние сокращается — ты идешь в правильном направлении, если увеличивается — в неправильном.