Валерий Самохин - Мой милый жандарм Страница 19

– Аннушка, может не стоит тебе ворошить без нужды осиное гнездо? – неожиданно вмешался Петр Трофимович. – В наших кругах промышленник этот почетом особым никогда не пользовался… Сущую правду скажу, слава идет о нем дурная. В делах фабричных у него убыток сплошной и запустенье, но капиталом прирастает изрядно.

– Как это может быть? – невольно вырвалось у меня.

Купец степенно огладил бороду и нехотя произнес:

– Слухи разные ходят, один пуще другого. Говорят, что на откупе у него и судейские есть и чины из полиции немалой должности. Коль неладны у кого дела торговые, жди его скоро в гости. Последнее обманом отнимет, да тебя же еще виноватым и признают… Словом, негодный человек и до крайности бессовестный. И к роскоши неуемной пристрастен без меры, ни в чем себе отказа не ведает… Не лезла бы ты, дочка, к нему, беды потом не оберешься.

У меня много разных достоинств, но самое главное из них – это мое неистребимое упрямство. И коль втемяшится что, увещевания бесполезны. Вот и сейчас, небрежно отмахнувшись от предостережения, я задумалась вслух:

– Роскошь, значит, любит… Долги, интересно, у него есть?

– Как же им не быть? – едва ли ни хором воскликнули мужчины. – Они у всех есть, без них в делах коммерческих никак невозможно.

– О, как! – изумилась я. – У меня, к примеру, их нет… – повернувшись к Жоржу, я строго спросила: – Вы сможете узнать состояние банковских счетов нашего друга?

– О каком друге вы говорите? – недоуменно переспросил кассир.

– О промышленнике Астафьеве, – терпеливо разъяснила я. – И еще меня интересует, обращался ли он в последнее время за крупными ссудами в какой-либо банк.

Жорж потеребил пятерней затылок, закатив глаза к потолку пожевал губами и наконец выдал:

– Обещаться не могу, но сделаю все, что в моих силах.

– Постарайтесь, голубчик, это в ваших интересах… Кстати, если его фабрика убыточна, отчего он ее не продаст?

Мужчины переглянулись. Жорж снисходительно ухмыльнулся. Петр Трофимович смущенно покряхтел в кулак и осторожно, взвешивая каждое слово, пояснил:

– Если простые акционеры проведают, что владелец основного пакета пытается найти покупателя, то добром это не кончится. Пока фабрика на плаву, пущай и нет дивидендов, но терпят и ждут, авось все уладится. Да и маклеры продажные курс держат за мзду невеликую. Но стоит во всеуслышание объявить о продаже, бумаги враз обесценятся, а следом и кредиторы прибегут, нож к горлу приставят… Такие дела в тайне делаются, чтоб ни одна живая душа не прознала. А вот когда найдется покупатель, тогда совсем другой расклад наступит, тогда можно с чистой совестью о сделке миру поведать. Новый хозяин и порядок наведет, и деньжатами подсобит, все в прибылях будут.

Это у вас капитализм со звериным лицом, а у нас беззащитная советская власть, – мрачно пошутила я про себя. Нам все эти акции, биржи, котировки только в теории известны, из лекций студенческих. Впрочем, мы тоже не лыком шиты – теории не на пустом месте создаются, за ними практика стоит. Но наша практика опытом без малого сотней лет старше будет, и против вашей всегда верх возьмет.

Идея зашевелилась разбуженным тигренком: еще сонная, зевающая, но уже с клыками и острыми коготками. Поднявшись с диванчика, я непререкаемым тоном заявила:

– Ждите моего возвращения, я скоро вернусь!

– Ты куда собралась, Аннушка? – всполошился купец.

– Хочу в гости наведаться к плуту нашему. Глядишь, и выведаю что-нибудь интересненькое.

Жорж с горячностью принялся отговаривать от необдуманной затеи. Договорился до того, что ждут меня неминуемое разоблачение и страшные пытки в сыром подвале фабричного изувера. Пары-тройки язвительных реплик хватило, чтобы погасить его страстный порыв. Но где-то в глубине души я было тронута его заботой. Все-таки, он далеко не пропащий человек, и моя помощь должна вернуть его на путь истинный.

С этими возвышенными мыслями я покинула особняк. Во дворе застала уже привычную картину: кучер Пахом на пару со своим вороным жеребцом сотрясали окрестности могучим храпом. Впрочем, кто-то из них фыркал, но кто именно я определить не смогла. Жаль было нарушать идиллию, но другого транспорта под рукой не имелось.

– Куда изволите путь держать? – очнувшийся от моего свиста Пахом широко зевнул, перекрестился и спрыгнул на землю, помогая мне подняться в коляску. – По магазинам направимся, аль иные приказания будут?

– В контору промышленника Астафьева поедем, – с важным видом приказала я, пристраиваясь на мягком кожаном сиденье.

– Это которые на Варварке обитают? – уточнил кучер, взмахивая кнутом. – Раньше у них правление отдельно располагалось, в Верхних торговых рядах, но, слышал, недавно на фабрику перебрались.

Вот черт, дорогу-то я и не спросила. Но Пахом не стал переспрашивать, предупредив, чтоб держалась покрепче. Откуда, интересно бы знать, кучер знает фабриканта? Стартовали столь резво, что я только и успела взвизгнуть – протестующе, с испугом.

Коляска неслась по улицам Москвы мягко, бесшумно, лишь изредка щелкал в воздухе бич – звучно, по-разбойничьи. Да зазевавшиеся прохожие, вывернувшись из-под копыт вороного, сыпали вослед бессильные проклятья. Пахом хохотал во всю глотку, скаля крепкие зубы, да понукал и без того азартного в гонке жеребца.

Словом, красотами старины я полюбоваться не успела. Когда прибыли к месту назначения, на мне лица не было. Точнее, оно было бледным, без кровинки, с глазами, горящими от ярости. И ком стоял в горле – холодный, колючий. Мельком глянув в зеркальце на вампирку себя и высказав ухмыляющемуся кучеру все, что о нем думаю, я на подкашивающихся ногах вывалилась из коляски, озирая окрестности.

Фабрика оказалась именно такой, как я ее и представляла. Приземистое одноэтажное здание за массивными коваными воротами, да на проходной покосившаяся будка охранника со следами облупившейся краски. Группа рабочих, ожесточенно о чем-то спорящих, и скучающий урядник в сторонке. До меня донеслись обрывки фраз, несколько раз прозвучало "забастовка".

– Пахом, – негромко подозвала я кучера.

– Слушаюсь, барышня, – немедля откликнулся бородатый изверг.

– Поди узнай, о чем люд рабочий толкует.

– Дык, чего там узнавать-то? Знамо что гуторят: хозяин горб гнуть заставляет денно и нощно, а деньгу зажимает не по совести… У меня на ентой фабрике свояк в мастерах начальствует, даже он на скупость хозяйскую сетует изрядно.

– А где правление у них?

– Во-он в той стороне и будет, – кучер махнул кнутом мне за спину. – Там и склады и администрация ихняя.

На площадке перед небольшим аккуратным особнячком стояло несколько шикарных экипажей. Возницы, собравшись в кружок, лениво грызли семечки, сплевывая шелуху на чистенькую булыжную мостовую. Контраст с самой фабрикой был разительным: если от производства за версту несло упадком и разорением, то правление прямо-таки кричало о процветании и благополучии. Надраенная до блеска медная табличка с солидностью вещала: "Астафьева Луки бумаготкацкое товарищество мануфактуръ"

И вот чего ради, спрашивается, я тащилась в такую даль? Без плана, без подготовки. Тоже мне, разведка боем называется! Впрочем, кое-какие мысли все же появились, и натолкнул меня на них европейской внешности господин, с почестями провожаемый какой-то мелкой сошкой из администрации фабрики.

Приказав Пахому трогаться в обратный путь, я погрузилась в раздумья. Дорога пролетела незаметно, и даже сумасшедшая гонка в этот раз меня не испугала. Едва прибыв домой, я с порога огорошила мужчин:

– Мне срочно нужен иностранец! Желательно испанец, на худой конец сойдет и португалец… Не страшно, если по-нашему не бельмеса, но выглядеть должен солидно и важно.

С английским у меня всегда была напряженка, но на языке Сервантеса я могла общаться вполне сносно. Имелся еще один немаловажной фактор: в этой эпохе знание языков прививалось с детства, но испанский в обязательную программу не входил. В предстоящей афере это играло существенную роль.

– На кой ляд он тебе сдался, Аннушка? – пришел в немалое изумление Петр Трофимович.

– Для дела! – глубокомысленно поведала я.

На все дальнейшие расспросы я отвечала загадочными фразами. Жорж беспомощно хлопал пушистыми ресницами, взирая на меня с глуповатым выражением лица. Наконец, купец сдался. В задумчивости потеребив себя за бороду, он огласил:

– Будь по-твоему, тебя не переубедишь. Упряма ты, дочка, без меры… Есть у моего кума гувернер из Парижу, он многими языками владеет, и вид имеет презентабельный, что наш генерал-губернатор. Но что мне ему сказать?

Пришла пора задуматься мне. Всей правды говорить нельзя, дело все-таки с душком уголовным. Закон и справедливость зачастую находятся на разных полюсах. И если прежде я корила себя в душе за опрометчивое обещание, данное Жоржу, то сегодняшняя поездка на фабрику укрепила меня в правильности выбора. Мой противник-фабрикант, обманывающий всех и вся, и даже собственных рабочих, должен быть наказан хотя бы в малом.