Владимир Серебряков - Из Америки – с любовью Страница 19

– Да вообще-то не должен, – с некоторым сомнением откликнулся Заброцкий. – Видно же, что дело дохлое Просусолят его, сколько по уставу положено, и отправят в архив. Но это по моему скромному разумению.

– Не надо самоуничижения, – попросил я. – Вы еще не настолько знамениты.

Секунду Заброцкий непонимающе смотрел на меня, потом осознал, что это шутка, и улыбнулся.

По случаю послеобеденного времени в здании полицейской управы было малолюдно – кто разошелся по домам, кто разъехался по местам преступлений. В коридоре же перед дверями кабинета г-на Ковальчика вообще не было ни души.

Даже эхо стука наших шагов по паркету звучало как-то свободно и гулко.

Я для проформы постучался в тяжелую дубовую дверь – вряд ли по другую ее сторону слышался хоть звук – и, с натугой повернув начищенную львиную голову, отворил упрямую створку.

Господин Ковальчик сидел за своим монументальным столом и решительно подписывал, не глядя, одну за другой бумажки, перекладывая их из внушительной горки входящих в жалкий холмик исходящих. На меня он поднял взгляд только когда я подошел к столу почти вплотную, причем во взгляде этом не читалось ни приязни, ни даже вежливого терпения.

– Добрый день, Сергей Александрович, – проговорил Ковальчик с натянутой улыбкой тоном, подразумевающим, что мы очень не вовремя. – С чем пожаловали?

В абстракции я ему даже сочувствовал – мне и самому куда больше времени приходилось проводить, принося жертвы на алтарь чиновного бумагомарания, чем на заданиях, но и соразмерять свои планы с количеством бумажек на столе губернского чинуши я не намеревался.

– Добрый день, Михаил Иванович, – поздоровался я в ответ.

– И что вы собрались мне сообщить по делу? – последние два слова Ковальчик выделил, подразумевая, что если я пришел не по делу, то лучше бы мне не занимать его драгоценное время.

– По делу фон Садовица? Что оно приобретает весьма неожиданный оборот, – ответил я. – Мы с Андреем Войцеховичем выявили подозреваемого.

– Очень интересно, – проговорил Старик саркастически. – Весь отдел третьи сутки трудится не покладая рук, а вы, Сергей Александрович, в одиночку нашли убийцу.

– Подозреваемого, – поправил я.

Старик отложил перышко. Я начал понимать, почему Андрей относился к нему с таким испуганным почтением. Тот внушал уважение одним своим видом – могучий, серьезный. Слуга царю, отец солдатам. Правда, я давно научился не судить о людях по внешности, и все же аура суровой благости немного подействовала и на меня.

– И кто же ваш, с позволения сказать, подозреваемый? – поинтересовался Ковальчик. – И где прикажете его искать?

– Искать его бесполезно, – ответил я, немного раздражаясь. Хождение вокруг да около, столь популярное в чиновной среде, меня, как человека в глубине души военного, отталкивало до последней возможности. – Этот человек, если он действительно виновен, покинул Ригу в день убийства, пределы империи – на следующий. По документам он проходит как Гильермо Мартин, но это скорее всего не настоящее его имя. Действовал он как профессиональный убийца – мы даже не можем как следует зацепиться. Поэтому жизненно необходимо, чтобы ваш отдел, Михаил Иванович, подключился к поиску улик.

– И чего же вы, Сергей Александрович, ждете от уголовной полиции?

– Необходимо детально восстановить все обстоятельства убийства, – спокойно начал я, машинально загибая пальцы для памяти, – выяснить, каким образом подозреваемый вышел на покойного профессора, с кем тот общался в городе – короче, все то же, чем отдел особо тяжких преступлений занимался и так, но в три раза тщательнее. Всеми силами. Остальные версии, думаю, можно отбросить с ходу.

В этот момент я поднял взгляд от столешницы с разбросанными бумагами на господина Ковальчика. Произошедшая с тем перемена меня поразила. Куда девалась суровая благообразность, где снисходительно-добрая улыбочка и проницательный взор? Старик синевато побелел лицом, точно упырь, пальцы его цеплялись за стол, точно пытаясь вырвать у того хоть немного твердости.

– Анджей, – произнес он куда-то за мое плечо – Заброцкому, надо полагать. О своем напарнике я как-то позабыл, думая, что тот по свойственной ему ненавязчивой деликатности остался за дверями. – Анджей, оставьте нас с господином Щербаковым одних. Немедля.

На окраине Тон-Джанкшна, федеральная территория Аляска,

14 марта 1975 года, пятница.

Сергей Щербаков

Пулеметная очередь вспорола стену, как консервный нож – банку тушенки. Рваные края разреза вворачивались внутрь ангара, словно застывшая жестяная волна, с пеной, бурунчиками и барашками.

– Где засела эта сволочь? – прошептал Князев. – Ничего не видно отсюда.

– Понятия не имею, – ответил я почти неслышно. – Но надо его как-то достать. Иначе позору не оберешься.

Еще бы. Один американец против двух взводов знаменитого Северного полка. Под водительством штабс-капитана Щербакова и поручика Князева. С заданием взять и удержать наблюдательный пост и высотку над автострадой близ Тон-Джанкшна. Один американец. А то, что у нас – безответные «сударевы» северной модификации, а у американца – скорострельный станковый пулемет «джерико», никто разбираться не станет. Хотя ведь прикрывает он этим своим пулеметом, зараза, все подходы.

А взять высотку надо. Городок Тон-Джанкшн, куда нас перебросили из взятого Платинума, стоит на развилке, где сходятся три автострады – на Анкоридж, на Фэрбенкс и на порты Хейнс и Скагуэй, откуда отходят паромы на еще не захваченную нами столицу штата – Юнону. Здесь же, через Тон-Джанкшн, проходит нефтепровод. Оставив город в руках разрозненных американских частей, так и не сумевших оправиться от сокрушительного удара, мы, с одной стороны, давали им шанс отступить в порядке, не сдаваясь на нашу милость, а с другой – рыли сами себе яму. Если американцы решат все же контратаковать, основной сухопутный удар им волей-неволей придется нанести здесь. Хваленая морская пехота, как говорят, уже оправившаяся после аргентинского фиаско, не сможет высадить десант с моря – побережье контролируется Тихоокеанским флотом. Воздух тоже наш. Анкоридж, крупнейший порт Аляски, взят. Остается одно – сгружать живую силу в Хейнсе и Скагуэе и перебрасывать по той самой автостраде.

Вот поэтому в Тон-Джанкшна сосредоточивались такие силы – почти весь Северный полк, эскадра штурмвинтокрылов, артиллерия, части поддержки. А мы сидим в снегу за пустым ангаром, теряем драгоценное время и никак не можем выкурить из укрытия одного-единственного янки!

Кто-то, видно, шевельнулся неосторожно – «джерико» снова грянул очередью. Выстрелы сливались в сплошной рев. Я уткнулся лицом в снег. Посыпались жестяные щепки.

– Он так палит, будто у него там патронов три ящика, – заметил Князев.

– Трех ящиков ему на час не хватило бы, – отозвался – Кроме того, сколько я знаю янки, у него там тридцать три яшика.

Князев хмыкнул. В Платинуме мы насмотрелись на американскую запасливость. Кто-то в сердцах обозвал их «белками». Те, как известно, тоже держат подчас орехи в кладовках, пока те не сгниют. Количество боеприпасов на складах превосходило всякое воображение, но большая часть – к устарелым «кольтам» и «ремингтонам». Поговаривали, что один ретивый шериф в каком-то городке выбежал давать отпор захватчикам со «Спрингфилдом» образца аж 1903 года. Я представил себе российского… нет, лучше малороссийского городового с трехлинейкой и фыркнул про себя.

Смешного в этом на самом деле мало. Наша высадка вызывала у американцев или паралич, или приступ истерической отваги, заставлявшей их с белыми от ужаса глазами кидаться на пулемет с пистолетиком. Создавалось впечатление, что воевать они как бы не собирались, – но тогда зачем им армия? На всю Аляску, думаю, набралось бы не больше двух дюжин «джерико». Вот же, называется, не повезло.

Пулемет заговорил вновь.

– Кажется, у нашего стрелка начинают нервы сдавать, – откомментировал Князев.

Огневая точка была расположена идеально. Думаю, кто-то изрядно потрудился над ней. Кстати, вот загадка – кто и когда? Успели так замаскировать за два дня, что прошли с начала вторжения? Верится с трудом. Пулемет стоит на вершине скалы, за естественным выступом. Сзади подхода нет – точней, есть, но только для альпиниста. Почти отвесный склон, на котором даже снег не удерживается. Я бы на месте американцев его еще водичкой полил для надежности. Единственный подступ – со стороны дороги. А туда смотрит пулемет.

Будь в том пулеметном гнезде я, никто из наших двух взводов не ушел бы живым. Я бы дал нападающим подойти поближе, расслабиться… и потом полоснул бы очередью, не жалея патронов. Янки же оказался не то глуповат, не то неопытен. Он открыл пальбу, едва первые бойцы вывернули из-за поворота, и мы успели рассыпаться и драпануть в лес, под прикрытие тяжелых еловых веток и стен полуразваленного придорожного ангара. Впрочем, против «джерико» никакая хитрость не поможет. По убойной силе эта железка не уступит пушке. О чем убедительно говорят кровавые пятна на снегу у обочины.