В. Бирюк - Шантаж Страница 19

Тамошние жители находили в лесу молодую стройную липу и по весне вбивали в ствол её клинья. Дерево продолжала расти, образуя в месте раскола ствола — своего рода как бы дупло. Ежегодно клинья заменялись новыми, в подходящего для того местах, и выемка сия увеличивалась. Быстрый рост липы в 20–30 лет давал дерево достаточного размера, представляющее собой едва ли не готовую, но всё ещё и растущую лодию. Тогда оставалось жителям местным лишь срубить сей, выращенный природой и искусством человеческим, корабль. И, очистив его от коры, заострив нос и корму, да сделавши уключины в требуемом количестве, присоединиться к очередному походу князей Киевских на Царьград или в иные, благодатные для поживы, места. Ныне же, после распространения в той, прежде славянами заселённой местности, племён поганских, секрет выращивания сих лодий-скедий утерян.

— Чарджи, откуда ты это знаешь?

— Ты думаешь, что в степи нет рек? Или что степь — пустое место?

Какие они все… Детка, я в степи по-более твоего прожил! У меня и другая жизнь была, и в ней много чего поместилось. Я знаю степные реки, я по ним и на лодках, и на байдарках ходил. То, что для тебя — «Дикое Поле», то для меня, как бы там погранцов не расставляли — Новороссия. Но я — пешеход, а ты — верховой, принц кобыльский.

— Я понимаю… Но откуда ты знаешь: как надо смотреть на воду?

— Есть три вещи, на которые можно смотреть бесконечно: на текущую воду, на горящий огонь, и на любимую женщину.

— Да, кстати. В Рябиновку заходить будем?

— ? А… Нет, не кстати. Но… надо. Я слышал, что тебе говорили о вире и розыске. Надо или бежать, или придумать что-то… Ха! Вы, руссы, жадные до чужого серебра, вы придумали себе свои законы, вы поставили над собой всяких начальных людей. И теперь ни один храбрец не может просто взять и убить плохого человека. Или гнать его плетью перед собой, ездить на его коне, ласкать его женщин, и наполнять свой живот мясом его скота.

Мда… Формулировки Чингизовой яссы звучали в Великой Степи и до принца Темуджина.

— Да, боярич, слуги говорят разумно — надо идти в Рябиновку. Надо спросить совета у твоего… отчима. Ваша ссора… Но если сюда придут княжии — и Рябиновке тоже будет худо.

Просить совета у этого вздорного старика? Просто потому, что он старше, что у него уже выросла волосня на подбородке? И в этой шерсти уже нарушена пигментация, от чего ожидается ну прямо фонтан мудрости и гейзер осмысленности. Но в голос голосит мудрость народная: «Возлюби ближнего своего! А то придёт дальний и полюбит вас обоих». Как раз мой случай.

— Эй, на кормиле! Поворачивай к берегу!

Мы не стали разгружать лодию. Оставили двух часовых и потопали внутрь усадьбы.

Ворота закрыты, но не заперты. Сторожа нет. Во дворе — никого, все попрятались от дождя. Караулы — не выставлены, периметр — не контролируется, сигнализация — не включена. Разруха и разгильдяйство. А если бы это были прежние хозяева лодочки? «А если б он вёз патроны? — А если б он вёз макароны?».

На поварне… Ни Домны, ни Светаны. Ну и ладно — печь тёплая, в горшках каша есть — пусть ребята обсохнут да подкормятся. А я… э-эх… пошли, Ванюша, к Акиму. Мирится.

«Мирись, мирись, мирисьИ больше не дерись».

А то придёт властный, княжий. И будет «любить» нас обоих. Всеми доступными правоохранительной системе способами. Если не до смерти, то до полного разорения. О-хо. хо…

Всё-таки наше появление не прошло незамеченным. По усадьбе пошёл кое-какой шумок и шевеление. Но в столь достопамятные мне сени господского дома со стороны шестиугольной бревенчатой гайки акимовского недостроя, я заявился нежданно.

Ну вот, пришёл, ну сапоги от грязи об доску на крыльце очистил. Ну, постоял… Мда… Пошли хлебать. И расхлёбывать. Ладно… Постучал в дверь. Может, нет никого? Может, Аким по грибы, по ягоды ушёл? Ага, в дождь…

— И хто тама в двери колотит? Головой своей дурацкой постучи.

Нехорошо, однако. Неловко получилось: тут в двери постучаться — не принято. Колотят в закрытые. А я… Толкнул ручку — дверь и открылася.

Немая сцена. Те же и ублюдок. Те же — это Аким и Яков. Яков лежит на господской постели. И под рукой у него что-то… Наверное — метательное. За спиной держит. Меня углядел, отпустил и назад на подушки откинулся. Это хорошо: «метало не прилетело». Пока.

Справа на лавке — вторая постель. Наверное — Акима. Поскольку он на ней сидит. И читает книгу. Ну, дела! А батюшка-то у меня того… библиотекарь. Гридень-библиофил. Да что ж я так ёрничаю-нервничаю?!

Книга толстая, здоровенная. Обложка чёрная, глухая. Картинок нет. Какие-то узоры. Что ж ты в темноте-то глаза портишь? Лампочку бы тебе, Аким Янович. Хотя бы — от Ильича.

В сенях темновато. Тут-то и на улице из-за дождя серо. Я пока пригляделся… молчим. Аким дёрнулся. То в книгу, то на меня, то на Якова. Снова в книгу воткнулся. Демонстративно. Занятые они. Читают-с они. Губами шевелят-с. Старпер малограмотный. А я, значит, мелочь мелкая, внимания недостойная. Дед, а дед. Я уж не про то, что я на восемь с лишним веков тебя старше. Нам же обоим здесь головы по-отрывают. И мою — лысую, и твою — седую. Ладно — я. Я сам по себе — попадун-попадист. Что в той жизни, что в этой. Перекати-поле. Мне «с асфальта подыматься»… — «плавали-знаем». А вот тебе-то и идти некуда. У тебя тут и жена похоронена, ты и сам к этому месту прирос, тебе-то с отсюда подняться — душу рвать.

Ага. А теперь, Ванюша, проглоти-ка все эти ценные и, безусловно, правильные мысли, и давай по обычаю и традиции. Как оно эти, такие-сякие, туземцы-аборигены, понимают. Потому как цель твоя сейчас — не истина, во всём её ослепляющем великолепии, а тёпленькое взаимопонимание, с его накатанными и разношенными, как старые сапоги, ритуалами. Господи, да хорошо бы ещё их знать!

— Поздорову ли поживаешь, Аким Янович?

— Хр… гр…

Ноль внимания. Даже головы не поднял. Видать, книжка интересная попалась. Неужто — порнушка? Как у них в средневековье с этим делом? Что первые буквы на странице в разные цвета раскрашивали — помню. Доводили буковки даже до состояния многоцветных миниатюр. А вот каких сюжетов — не интересовался. Миниатюры-то разные бывают. С разными… персонажами.

Как-то раньше я на алфавит с этой точки зрения… Хотя — почему нет? При достаточно широком поле ассоциаций… Художественное видение, извините за выражение, мира… Буква «А», к примеру, в англоязычных странах нашивалась на одежду женщин лёгкого поведения по приговору суда. И что с того, что не похоже? Вы на ножки её посмотрите — видите? Раздвинуты! А вы говорите… А уж наш юс йотированный…

«Психиатр обследует сексуального маньяка:

— Вот лист зелёной бумаги. На нём чёрная точка. Что вы видите?

— Голая негритянка загорает на лугу.

— Понятно. Вот лист синей бумаги с жёлтой точкой.

— Голая китаянка очень далеко заплыла от берега.

— Ну ладно. Вот чистый белый лист…

— Обнажённая норвежка замерзает в ледяной пустыне. Ей же холодно!

— Да, вы — типичный маньяк.

— Я?! Это ещё надо узнать — где вы такие картинки берёте!».

Хороший анекдот. О релятивизме в познании и влиянии субъективного в восприятии объективно существующего мироздания. Но, как не откладывай, а процедуру примирения пройти придётся. Пошли в Каноссу, Ванюша? Не только же императорам германским на коленках ползать…

Я уже говорил, что первым примирение после ссоры предлагает самый умный. В нашей ссоре с Акимом самым умным оказался Яков.

— Сказывай.

Охо-хо. Лаоканисты… они… такие лаконичные. Ну, алаверды вам.

— Побили.

Ага, сработало. Аким аж взвился. Книжку бросил, рот раскрыл… и остановился. Лишь бы он этим талмудом закусывать не стал — я тоже картинки посмотреть хочу. Ротовое отверстие у Акима ещё не занято, но спрашивает Яков — владетелю невместно.

— Всех?

— Ага.

Не мужики, вы зря со мной в эти игры играть надумали. Я начинал в те времена, когда двоичные коды ручками писали. Я в этой логике могу даже думать: «да», «нет». «Нет», «да». И — инвертирование просто для поиграться. Когда килобайты в ноликах и единичках пишешь — они очень… лаконичные получаются.

— И торка?

— Что — «торка»? Чарджи со мной пришёл. На поварне отогревается.

— А говоришь — «всех побили».

— Пришлых — всех.

— Чего?! Грхк…

Мда. Не выдержал батюшка мой родненький такого вопиющего безобразия — не может быть у Ваньки-ублюдка славных побед и боевых успехов. После отеческого изгоняния, порицания и вдаль посылания.

Так он решил, что это нас побили?! А я струсил, убежал и теперь прошусь к нему спрятаться? Ну извини — не оправдал твоих родительских надежд. Аким, остынь — глазами такого размера можно не только книжки в темноте читать, но и радиоволны онлайн разглядывать.

— Своих-то много положил?

— Ни одного.

— Врёшь!

Снова прозвучало «мудрое слово отеческое». Назовём это выражение — глубоко эмоциональным проявлением в акустическом диапазоне чувств восторга, восхищения и изумления. Этаким гуманоидным аналогом церемониального свистка паровоза, и не будем оскорбляться глупым подозрением в недостоверности изложенной информации. Я врать не могу, и все местные насельники уже в курсе. Или нужно повторить персонально владетелю?