Андрей Бондаренко - Северная война Страница 19

Выйдя из погреба, Егор велел Солеву и Апраксину:

– Освободите от пут этого Фролку! Не обижайте больше, накормите, поднесите чарку. И вообще, присмотритесь к мальцу. Наблюдательный очень уж! Может, его в нашу Службу определить? Подумайте на досуге…

Возле амбара Алешка Бровкин старательно лил из ведра колодезную воду на голые руки и плечи Петра, изображавшего из себя неуклюжую букву «Г». Царь по-мальчишески взвизгивал, громко фыркал и довольно отдувался…

Когда вода в ведре закончилась, Петр выпрямился, взял из рук подбежавшего Гаврюшки льняное белое полотенце, начал усердно растираться, покосился на Егора и сообщил, недовольно скривившись:

– Молчит, гад упрямый! Все терпит, орет благим матом, зубами скрипит, плюется во все стороны, волком воет, но… Не отвечает на вопросы, гнида! Ничего, я сейчас малость отдохну, перекурю, и – по новой… У тебя, Алексашка, есть что-нибудь?

– Есть, мин херц, есть! Предложение одно дельное – есть. Чего время терять?

– Так предлагай, чего молчишь? – нахмурил брови Петр.

– Помнишь, мин херц, как ты Якова нахваливал в Амстердаме-городе? Мол: «Побольше бы нам – таких Брюсов! Не деньги и богатство – главное в этой жизни! А стремление к разным знаниям, стремление – первым быть во всем!» Помнишь?

– Ну помню! И что с того?

– Брюс, он действительно немного ненормальный. Для него главное – возможность постоянно получать новые знания, – начал терпеливо объяснять суть своей идеи Егор. – Ради этих мифических Высших Знаний он душу продаст свою! Причем нашему Яшке совершенно все равно – кому конкретно продавать эту душу… Вот я и предлагаю: воспользоваться этим и предложить Якову сделку, от которой он не сможет отказаться…

– Какую еще сделку? – взревел Петр. – Да я ему, уроду рыжему, сейчас вставлю в задницу раскаленный прут, а после этого…

Минуты через четыре, дождавшись, когда царь полностью выговорится, Егор продолжил:

– Суть сделки проста. Брюс рассказывает: кто и куда увез царевича Алексея. Он же за это получает – свою заветную мечту. А именно, в Москве мы его тайно (и пожизненно!) поселяем в большой специальный дом – с крепкими решетками на окнах, под строгой охраной. Оснащаем там всякие лаборатории, какие он пожелает, закупаем в Европах любые книги, какие он скажет. Захочет телескоп – как у Галилея – будет ему телескоп… Указом настоящим все это оформим, прямо при нем. Пусть там будет прописана и сумма, ежегодно выделяемая на всякие Яшкины чудачества. Скажем, тысяч сорок рублей в год, или там – семьдесят… Брюсу это непременно понравится: полный покой, охрана, ничто не отвлекает – от получения разных знаний. Подумай, мин херц! Попробуй… Нам сейчас дорога – каждая минута![18]

Надо отдать царю должное: для принятия важного решения ему хватило секунд сорок—пятьдесят.

– Василий! Срочно бумагу, перо и чернила! – велел Петр Волкову. – Немедленно, бегом!

Через двадцать минут царь вышел из амбара и сообщил:

– Алексей находится в карете англичанина Сиднея, его сейчас везут в Европу – через Брянск и Киев. Под задним сиденьем кареты есть тайник… Меньшиков и Волков, вперед! Вот вам моя грамота сопроводительная, дорожная. Освободите сына – утоплю в золоте! Маркиз, останешься при мне…

Быстро шагая в сторону дома, Егор расслышал, как Петр давал Бровкину последние строгие указания:

– Указ этот – соблюдать тщательно! Брюса доставить на Москву, поселить в дальнем крыле Преображенского дворца, оборудовать там все – под надежную темницу, навесить крепкие решетки на окнах…

Несмотря на то что уже смеркалось, они решили выезжать в погоню немедленно.

– Только так и можно нагнать этого Сиднея! – объяснил Саньке Егор. – Надо скакать и день и ночь, постоянно меняя уставших лошадей на свежих. У меня бляха охранная с собой, да и грамота царская – дорожная, по идее, сменных коней должны безотказно давать под это дело, но и денег мне собери в дорогу – рублей пятьсот– шестьсот, на всякий случай, одежку сменную…

– Саша, только одевайся потеплее! – заботливо советовала жена. – Морозы могут ударить внезапно. Вот этот кафтан – на лисьем меху – надень, рукавицы прихвати с собой. Да и валенки низкие, портянки байковые я тебе положила в дорожную сумку…

Егор, Волков, Иван Солев, Никита Апраксин и восемь драгун ехали всю ночь. Когда луна пряталась за низкие тучи, то зажигали яркие факелы, один раз сделали полуторачасовой привал, разожгли костер, накормили лошадей, сами перекусили – на скорую руку.

– Как думаешь, подполковник, перехватим англичанина в Брянске? – спросил Егор на привале Волкова, грея озябшие ладони над приветливым костром.

– Даже не знаю, Александр Данилович, – недоверчиво качая головой, вяло ответил Василий. – Ведь этот ворог выехал почти на два дня раньше нас. Надо поторапливаться! Еще я беспокоюсь, как бы обман не случился… Вдруг он от Брянска повернет не на Киев, а севернее? Как узнаем про то?

Утром, проехав – без малого – тридцать пять верст, они остановились в усадьбе местного помещика Рязанцева, которого Егор знал достаточно шапочно.

– Государево дело, Дмитрий Ильич! – объявил соседу Егор. – Помогай, не зевай – царю серьезно и дельно услужить!

Поспали часа четыре с половиной, поели на совесть, тронулись дальше. Голенастые кони соседа-помещика резво бежали по среднерусскому проселку в западном направлении.

На ночь, проехав порядка шестидесяти пяти верст и чуть не загнав лошадок, они остановились на постоялом дворе при царском придорожном кружале. Здесь, после демонстрации бляхи и царской грамоты, также не возникло никаких проблем. Покончив с сытным ужином, Егор строго велел целовальнику – крепкому и широкоплечему мужику с шикарной русой бородой (носимой последним за отдельную плату в царскую казну):

– Любезный, к рассвету подготовь нам сменных коней! Чтоб сытыми были да резвыми! Оседлай к самому рассвету. А за час до этого всех нас разбуди, завтрак подай. Да смотри у меня, если что – на каторгу пойдешь…

Ранним утром в дверь комнаты, где ночевали Егор и Волков, тихонько поскреблись.

Василий шустро соскочил с кровати, бодро простучал голыми пятками по некрашеным доскам пола, звонко отомкнул щеколду, приоткрыл дверь, шепотом перебросился парой слов с кем-то невидимым, уже вполголоса приказал:

– Заходи внутрь, человече, сам все доложи Александру Даниловичу!

Егор сел на кровати, протер кулаками сонные глаза, уже понимая, что сейчас услышит что-то явно неприятное. В комнату вошел вчерашний целовальник, склонился в низком и почтительном поклоне.

– Давай, борода, рассказывай! – широко зевнул Егор, прикрывая рот ладонью. – Запряг уже лошадок?

– Никак нет, вашество! Снег на дворе, пурга метет всю ночь. Такая сильная пурга – не приведи бог…

– Запрягай! – велел Егор, вылезая из-под одеяла. – Завтрак подавай. Сильная пурга – это нам только на руку…

– Точно, Александр Данилович! – поддержал его Волков. – Эта морда иноземная отдыхать будет, ни за что в такую метель-вьюгу не поедет дальше! Сократим расстояние знатно, если его пурга тоже застигла…

Бородатый целовальник, чуть помявшись, скромно поинтересовался:

– Извините, господа высокородные, не мое это дело, конечно… Но, ежели не секрет, за кем погоня-то? Вдруг да и подскажу полезного чего…

– За английским кавалером Сиднеем, врагом государевым, гонимся, – кратко сообщил Волков. – Не заезжал он, часом, к тебе?

– Заезжал такой иноземец, как же! Переночевал, вчера утром и выехал. На Брянск отправился…

– А был при нем малец лет девяти-десяти?

– Не, не было! – уверил целовальник. – Сундук вот большой был, это да…

– Какой еще сундук?

– Большой сундук – я же говорю… Странный такой: в его крышке дырки были проделаны круглые. Зачем – те дырки? Вечером этот сундук слуги кавалера втащили в его комнату, утром – вытащили обратно.

– Слуги? – решил уточнить Егор. – Сколько их было? Каковы – из себя?

– Двое и было. Кучер да денщик. Здоровые такие из себя, молчаливые. У каждого за пояс по пистолету двуствольному запихано.

Пока остальные его спутники готовились к утреннему приему пищи, Егор вышел на крыльцо: за ночь навалило сантиметров пять снега, сильный северный ветер гнал снежные полосы – одну за другой, кружил повсеместно крутые снежные спирали… Но гораздо хуже было то, что очень сильно похолодало – вплоть до минус семи-восьми градусов.

«А все товарищи-то твои одеты совсем даже и не по сезону! – грустно усмехнулся внутренний голос. – Особенно драгуны в своих мундирах – на рыбьем меху…» Перед дверью в столовую Егор тщательно отряхнул с плеч и груди снег, вошел, уселся на свое место, из вместительного штофа налил в оловянный стаканчик перцовки, выдохнул воздух из легких, со вкусом выцедил хмельное, занюхал рукавом, крякнул, весело захрустел ядреной маринованной редькой.