Кирилл Бенедиктов - Блокада. Книга 1. Охота на монстра Страница 19

Стрелять не начали вообще. Куда подевался высокий автоматчик, которому не шла штатская одежда, оставалось только гадать. Возможно, он не любил бегать по крышам. Прохожих на улице видно не было: всех распугала стрельба. Полицейские, впрочем, тоже запаздывали. Никто не помешал Жерому заглянуть за угол дома, где в маленьком грязном проулке валялось изломанное, как у тряпичной куклы, тело первого гестаповца. Метрах в трех от трупа лежал его желтый саквояж. Жером поднял его, отряхнул от пыли и быстрым шагом удалился в сторону улицы Шапон.

Тем же вечером, сидя в своей дешевой меблированной комнате на рю де Бюффон, Жером, активно пользуясь содержимым желтого саквояжа, составил объявление в газету. Выглядело оно так: «Молодой журналист с хорошими манерами (старинная аристократическая семья из Лиможа) будет рад знакомству с образованной, начитанной и немеркантильной барышней, интересующейся историей древней Финикии, Рима и Карфагена. Владение машинописью приветствуется. Совместная работа с 10 до 18.00, вечерами — обсуждение дальнейших творческих планов под сенью уютных кафе и ресторанов Парижа. Возможны поездки на море (Нормандия). Связь по телефону номер 5-16-77. Раймон».

В желтом саквояже находились самые обычные книги — «Восстание ангелов» Анатоля Франса, «Саламбо» Флобера, «Деньги» Золя и «Тартарен из Тараскона» Альфонса Доде. Правда, некоторые из них были пробиты пулями господина, которому не шла штатская одежда, но в остальном они ничем не отличались от тех, что можно было купить в любой книжной лавке Парижа. Однако, зная определенную последовательность абзацев, слов и слогов, объявление, составленное Жеромом, можно было прочитать так:

«Мушкетер — Центру. Оберг недоволен низкой результативностью работы гестапо во Франции. Немцы активно привлекают к работе в Париже бывших уголовников, связи с которыми поддерживают через агентов полиции. Агент Пикар перевербован гестапо. Была предпринята попытка моего ареста, операцией руководил штурмбаннфюрер Бреннер. Меня считают британским агентом. В связи с этим прошу разрешить мне уехать из Парижа до конца июля в Нормандию. Связь по резервному каналу. Мушкетер».

На следующий день Жером отнес это объявление в редакцию газеты «Франс Суар» и заплатил в кассу шестнадцать франков. На протяжении следующих двух дней он почти не покидал своей комнаты, лежал на кровати и перечитывал «Опасные связи» Лакло.

На третий день, выйдя за хлебом в булочную напротив, Жером купил вечернюю газету. На последней странице, в разделе объявлений, он прочел следующее:

«Молодая женщина с прекрасными манерами, приехавшая с острова Маврикий, ищет работу гувернантки в семье со старинными аристократическими традициями. Писать на адрес Жюльетт Сорель, до востребования».

С помощью романа «Красное и черное» (издательство Лафон, 1927 г.) это невинное объявление читалось следующим образом: «Центр — Мушкетеру. Отъезд из Парижа не разрешаю. Удвойте бдительность и ждите дальнейших распоряжений».

Глава седьмая. Взгляд Орла

Ставка Адольфа Гитлера Wehrwolf под Винницей. Июнь 1942 года

Фюрер протянул орла Раттенхуберу.

— Возьмите, мой добрый Иоганн.

Полковник шагнул к столу, и в этот момент Эльза Герман произнесла напряженным голосом:

— Мой фюрер, это слишком опасно. Вы не должны…

— Я лучше вас знаю, милая Эльза, что и кому я должен. Иоганн, возьмите.

Орел упал в ладонь Раттенхубера.

— Что это за вещица? — спросил полковник. Он предпочел не реагировать на странную фразу «ледяной красавицы», ограничившись тем, что сделал пометку в своем воображаемом блокноте. Орел был тяжелым — металл, показавшийся Раттенхуберу в первый момент серебром, походил, скорее, на платину, но блестел гораздо ярче.

— Это не вещица, — недовольно поморщился Гитлер. — Это ключ к человеческим душам.

Начальник охраны удивленно поднял брови, ожидая объяснений.

— С помощью этого орла можно заставить человека сделать все, что вам в голову придет. Любого человека, понимаете, Иоганн?

Раттенхубер увидел, как блеснули в полумраке глаза Марии фон Белов.

— Нет, мой фюрер, не понимаю.

— Крепко сожмите орла в руке, — приказал Гитлер. — Теперь сосредоточьтесь и отдайте какое-нибудь распоряжение.

— Кому, мой фюрер?

— Например, мне!

— Я не имею права отдавать вам распоряжения, мой фюрер.

— Полковник совершенно прав, — заметила Мария фон Белов. — Пусть отдаст распоряжение кому-нибудь из нас, например, фройляйн Юнге.

— Тогда опыту не будет хватать чистоты, — возразил Гитлер. — Фройляйн Юнге слишком молода и неопытна, она и без орла может выполнить приказ полковника. А вы можете ему подыграть. Я хочу, чтобы Иоганн убедился в том, что игра ведется по-честному.

Он нетерпеливо похлопал ладонью по столешнице.

— Ну же, Иоганн, не будьте таким тугодумом! Я позволяю вам нарушить субординацию и отдать мне любое распоряжение — вы же и без того любите тиранить меня своими мелочными придирками!

Происходящее не слишком нравилось Раттенхуберу, но ему хотелось понять, что кроется за странным поведением секретарш фюрера. Он сжал орла в ладони и посмотрел прямо в глаза Гитлеру.

Глаза Гитлера были разного цвета.

За восемь лет, проведенных рядом с фюрером, Раттенхубер не раз замечал, что его глаза удивительным образом меняют цвет. Обычно они были ярко-голубыми, как воды весеннего озера. Но порой — особенно поздно вечером или ночью — один глаз становился изумрудно-зеленым. Сейчас он отливал темно-малахитовым.

— Мой фюрер, — сказал полковник и вдруг закашлялся, — мой фюрер, я бы хотел… чтобы вы не отменяли впредь моих распоряжений, касающихся организации вашей безопасности. Вы приказали майору Шмитту снять посты охраны вокруг вашей резиденции. Это безответственно, мой фюрер, и не должно больше повториться.

Краем глаза полковник заметил, как расслабились внимательно следившие за ним секретарши-валькирии. Неужели они ожидали, что я прикажу фюреру совершить что-нибудь плохое? Какими же ограниченными курицами нужно быть, чтобы предполагать подобное…

— Вы правы, полковник, — медленно проговорил Гитлер. — Я действительно пренебрегаю вопросами безопасности. Можете не сомневаться — я не стану больше подводить вас.

Раттенхубер опешил. Он не привык к тому, что фюрер соглашался с его замечаниями, и заподозрил подвох. Но сейчас Гитлер говорил вроде бы искренне.

«В любом случае, это очень скоро можно будет проверить», — подумал Иоганн. Мелкие стычки между ним и фюрером возникали постоянно, причем очень часто полковнику приходилось расплачиваться за чужие ошибки. «Ваше чрезмерное усердие только играет на руку террористам! — кричал Гитлер. — Как только объявляется, что я должен прибыть в какой-нибудь городок, туда тут же приходит одетый в парадный мундир шуцман, и с важным видом начинает «очищать улицы»! А что в результате? Собирается столько народу, что я лишь с огромным трудом могу проехать через толпу на машине, боясь, что кто-нибудь попадет под колеса! А кроме того, из-за этих толп я постоянно опаздываю на митинги, и в народе идут разговоры, что фюрер тоже несобран и расхлябан»!

Раттенхубер пытался объяснить шефу, что его команда не имеет отношения к действиям местной полиции, и что глупые шуцманы таким образом пытаются поднять свой престиж в глазах обывателей, но Гитлер не желал слушать. Больше всего фюрера раздражало то, что неусыпный контроль службы Раттенхубера не давал ему возможности вести частную жизнь. «Навестить даму в Мюнхене или вообще где-нибудь с частным визитом совершенно невозможно! — кипятился он. — Уже за час у двери дома торчит дюжина ваших полицейских, а затем постепенно собирается толпа! И все это из-за вашего рвения, Иоганн!»

— Я очень рад, мой фюрер, — сказал он, недоверчиво глядя на Гитлера. Тот откинулся в кресле, прикрыв свои разноцветные глаза, и массировал пальцами витки. — Но что с вами? Вы плохо себя чувствуете?

— Голова немного кружится, — слабым голосом отозвался фюрер. — Это побочный эффект, о котором я уже успел забыть…

— Полковник, немедленно отдайте орла фюреру!

Раттенхубер медленно перевел взгляд на Марию фон Белов. Рука адъютанта Гитлера лежала на расстегнутой кобуре.

— Мария, — спокойно произнес Иоганн, — вы не имеете права командовать мной. Я начальник охраны фюрера, и подчиняюсь только ему.

Позже, восстанавливая в памяти делали этой странной ночи, Раттенхубер пришел к выводу, что произнес эти слова автоматически, желая поставить зарвавшуюся женщину на место. Он допускал, что Марию может возмутить его спокойный тон, и был готов продолжать спор. Но чего он совершенно не ожидал, так это того, что гордая Мария фон Белов покорно склонит голову и признает свою неправоту.