Сергей Синякин - Полукровка (Der Halbblutling) Страница 19

– Первая продувка!

– Есть наддув боковых блоков.

– Есть наддув центрального блока.

– Есть полный наддув!

– Пуск!

Остались считанные секунды. Захотелось увидеть лицо пилота, лежащего сейчас в кабине в скафандре и гермошлеме.

– Есть пуск!

Заработала автоматика, сконструированная на заводах концернов АЭГ, «Сименс» и «Рейнметалл-Борзиг».

Теперь Вернер фон Браун не отрывался от перископа. Он видел, как стремительно и вместе с тем плавно отошла от корабля кабель-мачта. Теперь уже ничто не связывало ракету со стартовой площадкой.

– Зажигание!

Бурое облако пыли и дыма забилось под еще стоящей на старте ракетой. Затем внизу вспыхнул ослепительный ком света.

Ракета словно раздумывала, стоит ли ей отправляться в далекое и опасное путешествие.

– Подъем!

Бурое облако прорезал огненный столб. Медленно, еще неохотно, огненный кинжал устремился в небо. В его свете корпус ракеты казался призрачным. Браун пристально смотрел в перископ, словно его усилия могли помочь ракете набрать скорость. Хрустнул в пальцах сломанный карандаш.

– Ракета идет нормально! - докладывали из «мейлервагена». - Полет устойчивый!

Тридцать секунд. Критическое время пройдено!

И именно в этот момент, когда главный конструктор облегченно вздохнул, вздымающийся белый столб стал искривляться. Ракета теряла управление.

– Нет разделения! - тревожно доложили из «мейлервагена».

В небе вспух чудовищный ком. Из него летели огненные ленточки, которые сплетались в узлы бушующего пламени. Даже сюда, под бетонные своды бункера, донесся гул. Задрожала земля. На столике с минеральной водой задребезжали пустые стаканы.

Фон Браун резко оттолкнулся от перископа, некоторое время сидел с неподвижным лицом. Где-то наверху горели сосны и плавились валуны, с тревожными воплями прошли пожарные машины, но Гейнцу ун-Герке уже не было до этого дела.

Фон Браун со злостью ударил кулаком по столу. Брызнули в стороны скрепки и карандаши.

– Успокойся, Вернер! - спокойно сказал вставший за спиной генерального конструктора доктор Рашер. - В конце концов, ничего страшного не произошло. Неудачный пуск - и только. Там ведь не было немецкого пилота. А славянских макак для запусков найти не так уж и трудно.

– Перестаньте, - брезгливо оборвал его фон Браун. - Меня уже тошнит от ваших солдафонских высказываний.

Доктор Рашер пожал плечами, но спорить не стал.

– Брак в системе управления, - авторитетно заявил Рудольф. - Вернер, мы не один час гоняли двигатели на стендах, и все было нормально.

Главный конструктор задумчиво рисовал на чистом листе бумаги чертиков.

– Какая разница, - сказал он. - Надо все начинать сначала. Каждый узел надо проверять трижды, четырежды, столько, сколько потребуется, чтобы мы были уверены в успехе.

– Я же говорил, - вздохнул Рудольф. - Нельзя было пускать первым водолаза, воздух его не принял.

Ганс узнал о гибели ун-Герке в этот же день. Скрывать крушение было глупо - новости в островном гарнизоне расходятся быстро. Да и взрыв почти на старте видели многие. Может быть, именно поэтому генерал Дорнбергер сам пришел к ун-Леббелю. В парадном мундире, с орденской колодкой на груди.

Вошел без стука, взмахом руки остановил вскочившего Ганса, сел верхом на стул, прикусив нижнюю губу. Снял фуражку, открывая высокий, с залысинами лоб.

– Такие дела, солдат, - сказал он мрачно. - Запуск был неудачным. Ты слышал?

– Трудно было не услышать, - кивнул Ганс, садясь на постели.

– Он был хорошим солдатом, - генерал не смотрел Гансу в глаза.

– Две бронзовые медали «За храбрость», «Железный крест» говорят за себя. Ты знал о его наградах?

– О наградах мы не говорили. - Волнение генерала передалось и ун-Леббелю, но Ганс старался держать себя в руках. - Он немного рассказывал об операциях, в которых участвовал.

– Скромность украшает хорошего бойца, - сказал Дорнбергер. - Трусишь?

– Немного есть, - признался Ганс. - Это вроде танка на обкатке - страшно, а убежать нельзя.

– Молодец, - серьезно признал генерал. - Отдохни. Успокой нервы. Сходи к женщине. Выпей, если будет желание. Страх приходит помимо воли, но его можно перебороть.

Он посидел, глядя в окно. Надел фуражку и встал.

– Хорошо держишься. Это прекрасно. Нам всем надо хорошо держаться. Выпей, Ганс. Алкоголь прекрасно растормаживает нервную систему. Сразу становится легче.

– Я не пью, - сказал ун-Леббель.

– Иногда правилами стоит пренебречь, - кивнул генерал. - Но мне нравится твоя выдержка.

В дверях Дорнбергер остановился.

– Знаешь, - сказал он. - Иногда мне кажется, что мы черти, штурмующие небеса. Но ангелы стоят на страже небес, они просто сбивают чертей, не давая им набрать высоту.

Он ушел.

Ганс ун-Леббель долго лежал на постели, закинув руки за голову. Нет, он не ломал голову над словами генерала, он в этих словах не видел ничего загадочного. Черти, штурмующие небеса! Хорошо, сказано. Он сожалел о смерти ун-Герке, как сожалел бы о гибели любого соратника, с которым ему пришлось бы выполнять поставленную задачу. О павших ничего, кроме хорошего! Ганс не задумывался над причинами неудачи, в результате которой погиб ун-Герке. Над подобными вещами всегда найдется кому подумать и без него. Ун-Герке погиб, как солдат, - вот это было главным.

Следующим был он.

«Славянская макака», - с неожиданным горьким сарказмом подумал ун-Леббель.

Никогда его не интересовало собственное происхождение. Он был сыном рейха. А теперь словно какая-то трещинка образовалась в сознании, и эта трещинка не зарастала, она все ширилась. Ун-Леббель гнал от себя плохие мысли. Солдат не должен думать, на то у него есть отцы-командиры. Солдат должен исполнять свой долг перед фюрером и Германией. Долг крови.

Но теперь ему хотелось заглянуть в прошлое - неужели и в самом деле кто-то из его родителей был славянского происхождения: человек расы, обреченной на подчинение и покорность. Ганс немало повидал их во время службы в Северной Казакии. Ленивые, неторопливые в движениях, неспособные к наукам и обожающие играть в свободное время на гармошке - музыкальном инструменте, похожем на аккордеон, - лузгающие вечерами семечки, устраивающие драки улица на улицу и село на село, русские всегда казались ему безнадежно отставшими от передовых европейских наций.

Странно было даже подумать, что он, ун-Леббель, является потомком кого-то из них.

Странно и стыдно.

А еще через день это подозрение получило неожиданное подтверждение.

Они с Барбарой пошли к морю.

Искупавшись, Барбара заторопилась - ей надо было отоварить продовольственные карточки, выданные в «веселом домике». Сама она сейчас в продуктах не нуждалась - ун-Леббель получал все необходимое по заранее оформленным заказам. Но Барбара отдавала продукты своим недоедающим подругам. Девочки из «веселого домика» ей завидовали - она принадлежала единственному мужчине. Им же порой приходилось обслуживать несколько клиентов за вечер. Особенно бесцеремонно вели себя парни из охраны, жадные до бесплатных развлечений.

Барбара ушла, а Ганс остался нежиться под неярким северным солнцем, которое, впрочем, грело в это лето как никогда.

Накануне на остров приехал обергруппенфюрер Эрнст Кальтенбруннер. Это был широкоплечий старик двухметрового роста с рваными шрамами на грубом неулыбчивом лице. Он был руководителем СД, и на остров его привели вопросы государственной безопасности.

Возможно, кого-то в министерстве испугала болтливость доктора Мезлиха.

Говорил Кальтенбруннер на ужасном венском диалекте, проглатывая окончания слов, отчего его речь казалась невнятной. Он много курил, в основном - трофейный «Кэмел» с желтым верблюдом на пачке. Сигарету он никогда не выкуривал до конца, а неожиданно посреди разговора тушил ее пальцами и засовывал окурок в пачку, чтобы через несколько минут вновь достать его и прикурить от зажигалки, выполненной из гильзы крупнокалиберного пулемета. Ганс никогда не видел подобных зажигалок. Беседовавший с каждым из них Кальтенбруннер заметил любопытство юноши, подкинул зажигалку на широкой ладони и любезно пояснил:

– Изделие русских. Трофей с восточного фронта. Она у меня уже семнадцатый год, только фитили меняю и кремни.

– Вы воевали, господин обергруппенфюрер? - уважительно поинтересовался Ганс.

Кальтенбруннер дернул щекой.

– Начальство не воюет, камрад. Начальство руководит военными действиями. Но ты можешь мне поверить - это значительно труднее, нежели сидеть в окопе.

Сейчас, лежа среди камней, ун-Леббель услышал его характерный сиплый голос заклятого курильщика. Собеседником Кальтенбруннера был доктор Рашер, уж его-то голос Ганс узнал сразу. Видимо, прогуливаясь и беседуя, они забрели на берег моря, где загорал ун-Леббель.