2034: Роман о следующей мировой войне (ЛП) - Аккерман Эллиот Страница 19

 — Как ты держишься? В конце концов Хендриксон спросил ее.

 — Отлично, — сказала она, делая большой глоток пива.

 — Комиссия по расследованию почти закончила свой отчет, — сказал он.

Она отвернулась от него, посмотрела в окно, в сторону порта, где за последнюю неделю заметила необычно большое скопление судов.

 — Сара, я перечитал то, что произошло…. Военно-морской флот должен был наградить тебя медалью, а не расследованием. Он протянул руку и положил ладонь ей на плечо.

Ее взгляд оставался прикованным к акрам закрепленной серой стали. Чего бы она только не отдала, чтобы оказаться на палубе любого из этих кораблей, а не здесь, запертая в этой комнате, в конце прерванной карьеры. — Они не дают медалей, — сказала она, — коммодорам, которые теряют все свои корабли.

 — Я знаю.

Она уставилась на него. Он был неподходящим вместилищем для ее обид: от уничтожения ее флотилии; до ее медицинской отставки; вплоть до ее решения никогда не заводить семью, сделать Флот своей семьей. Хендриксон сделал карьеру, позолоченную командованием на всех уровнях, престижными стипендиями, впечатляющими учеными степенями и даже должностью в Белом доме, а также имел жену, детей, а теперь и внука. У Ханта никогда не было ничего подобного, или, по крайней мере, не в тех пропорциях, на которые она когда-то надеялась. — Ты поэтому пришел сюда? — с горечью спросила она. — Чтобы сказать мне, что я должен был получить медаль?

 — Нет, — сказал он, убирая руку с ее руки и садясь на свое место. Он наклонился к ней, как будто на мгновение мог зайти так далеко, чтобы напомнить ей об их разнице в ранге, что даже она могла оттолкнуть его слишком далеко. — Я пришел сюда, чтобы сказать вам, что комиссия по расследованию установит, что вы сделали все возможное, учитывая обстоятельства.

 — Что это за обстоятельства?

Хендриксон схватил горсть орехов, отправляя их по одному в рот. — Это то, что я надеялся, что ты можешь мне сказать.

Комиссия по расследованию была не единственной причиной, по которой Хендриксон прилетел из Вашингтона в Йокосуку. Это должно было быть очевидно Ханту, но не было. Она была так погружена в свое собственное горе, в свое собственное разочарование, что не придавала большого значения более широким событиям. — Вы здесь, чтобы координировать наши действия? — спросила она.

Он кивнул.

 — Каким будет наш ответ?

 — Я не имею права говорить, Сара. Но ты можешь себе представить.

Она оглянулась на порт, заполненный кораблями, на два авианосца на якоре, усеянные припаркованными истребителями на их палубах, на низко посаженные подводные лодки, задумчиво стоящие на поверхности, а затем на новые полупогружные фрегаты и более традиционные эсминцы с их похожими на лезвия корпусами, обращенными в море.

Это был ответ.

 — Куда вы и ваши боссы собираетесь отправить эти корабли?

Он не ответил, но вместо этого затронул целый ряд технических вопросов. — Вы сообщили комиссии по расследованию, что ваша связь прервалась. Мы не выяснили, как они это сделали, но у нас есть несколько теорий … — Он спросил ее о частоте помех, которые она слышала от своих неисправных радиостанций, о том, выключился ли терминал Aegis или просто завис. Он задал еще ряд рунических вопросов, превышающих классификационный уровень комиссии по расследованию. Она отвечала — по крайней мере, как могла, — пока не смогла больше этого выносить, пока вопросы Хендриксона не начали доказывать, что какой бы ответ он и его хозяева в Белом доме ни планировали против своих противников в Пекине, он был обречен на катастрофу.

 — Разве ты не понимаешь? — наконец сказала она раздраженно. — Технические детали того, что они сделали, вряд ли имеют значение. Победить технологию можно не с помощью новых технологий. Это происходит без каких-либо технологий. Они ослепят слона, а потом сокрушат нас.

Он бросил на нее смущенный, косой взгляд. — Какой слон?

 — Мы, — добавила она. — Мы — это слон.

Хендриксон допил остатки своего пива. Это был долгий день и трудные несколько недель, сказал он ей. Он возвращался утром, чтобы проведать ее, а на следующий день улетал самолетом. Он понял, о чем она говорила, или, по крайней мере, хотел понять. Но администрация, объяснил он, находилась под огромным давлением, требуя что-то предпринять, каким-то образом продемонстрировать, что их не запугаешь. Дело было не только в том, что произошло здесь, но и в этом пилоте, сказал он, в этом морпехе, который был сбит. Затем он задумался о проклятии внутренней политики, определяющей международную политику, встал со своего места и направился к двери. — Значит, мы продолжим завтра? — спросил он.

Она не ответила.

 — Хорошо? — добавил он.

Она кивнула. — Хорошо. — Когда он уходил, она закрыла за ним дверь.

В ту ночь ее сон был скудным и пустым, за исключением одного сна. Он был в этом замешан. А военно-морской флот — нет. Это были они вдвоем в альтернативной жизни, где их выбор был другим. Она проснулась от этого сна и плохо спала остаток ночи, потому что продолжала пытаться вернуться к нему. На следующее утро она проснулась от стука в дверь. Но это был не он; это был не его знакомый стук SOS, просто обычный стук.

Когда она открыла свою дверь, прыщавый моряк передал сообщение. В тот же день она должна была явиться в комиссию по расследованию для окончательного собеседования. Она поблагодарила моряка и вернулась в свою полутемную комнату, где тьма сгустилась в пустых углах. Она раздвинула шторы, чтобы впустить свет. Это на мгновение ослепило ее.

Она потерла глаза и посмотрела вниз, на порт.

Он был пуст.

3

Ослепление Слона

Кассем Фаршад согласился на предложенную ему сделку. Дисциплина против него была решительной и быстрой. Менее чем через месяц ему было вручено письмо с выговором за его выходки во время допроса американского пилота, за которым последовала досрочная отставка. Когда он спросил, есть ли кто-нибудь еще, к кому он мог бы обратиться со своим делом, административный сотрудник, которого послали сообщить новости, показал ему нижнюю часть страницы, на которой стояла подпись самого старика, генерал-майора Мохаммеда Багери, начальника Генерального штаба Вооруженных сил. Когда Фаршад получил письмо, он был временно отстранен от работы дома, в загородной резиденции своей семьи в часе езды от Исфахана. Это напомнило ему дом Сулеймани в Канат-и-Малеке. Там было спокойно, тихо.

Фаршад попытался привыкнуть к рутине. В первые несколько дней он каждое утро проходил пешком свои три мили и начал перебирать коробки с записными книжками, которые вел на протяжении всей своей карьеры. У него была идея написать мемуары, может быть, что-нибудь поучительное для молодых офицеров. Однако ему было трудно сосредоточиться. Его мучил фантомный зуд в отсутствующей ноге, чего он никогда раньше не испытывал. В полдень он прерывал свои попытки писать и отправлялся на пикник к вязу, который рос в поле на дальнем конце его участка. Он отдыхал, прислонившись спиной к дереву, и ел простой обед: вареное яйцо, кусок хлеба, несколько оливок. Он так и не закончил свою трапезу. В последнее время у него пропал аппетит, и он оставлял остатки для пары белок, которые жили на дереве и которые с каждым днем подбирались к нему все ближе и ближе в поисках его объедков.

Он вспомнил, а затем снова вспомнил свой последний разговор со старым генералом о том, как Сулеймани пожелал ему солдатской смерти. Фаршад ничего не мог с собой поделать; он чувствовал, что его вспышка гнева в Бандар-Аббасе подвела старого друга его отца. С другой стороны, нанесение побоев заключенному никогда прежде не было основанием для увольнения офицера Революционной гвардии. В Ираке, Афганистане, Сирии и Палестине на протяжении всей его карьеры разведывательная работа часто велась с помощью кулаков. Он знал многих, кто достиг высоких командных постов только благодаря своей жестокости. Но начальство Фаршада ожидало от него большего. Они сказали ему — в недвусмысленных выражениях, — что он был самым младшим человеком, которому они могли доверять. И он предал это доверие. Хотя они могли подумать, что Фаршад на мгновение потерял контроль над собой в присутствии дерзкого американского летчика, это было гораздо глубже.