Стальная империя - Сергей Александрович Васильев Страница 19

Работа на военное ведомство стала камнем преткновения, чуть не поссорившим Толстого с императором. Возмущённому писателю, вопрошающему, как же совместить служение Богу с изобретением и производством оружия, император показал оружейные клейма орудийного двора Троице-Сергиевой лавры и других монастырей, бывших в свое время лидерами оружейного дела Европы, и напомнил про монахов, с оружием в руках сражавшихся против польских и шведских интервентов. Потрогав своей рукой выбитые на пищалях и пушках монастырские знаки, полистав архивные материалы, еще раз переосмыслив значение церкви в жизни православного человека во времена преподобного Сергия, писатель оценил достояние предков, проникся и уже сам азартно организовывал «монастырские» конструкторские бюро, проверял условия работы специалистов, мотался по гарнизонам и крепостям, наблюдая, как внедряются инвенции.

Слушая рассказ, Чухнин удивлялся работоспособности писателя. Это на восьмом-то десятке! Адмирал понимал, что увлекающийся и порывистый Лев Николаевич видел в своих монастырях возврат к самой сути православной веры, а императора, как прагматичного политика, интересовали созидательный труд и оптимальные условия для него. Главным достоинством монастырей была именно их отрезанность от внешнего мира, что обеспечивало минимально необходимые условия соблюдения секретности ведущихся разработок. Скорее всего, понимал это и Толстой, хотя его коробило от утилитарности такого подхода. Но конструкторы работали, опытные производства разворачивались. Оставалось только найти человека, который может обеспечить режимность и безопасность. Лев Николаевич с удовольствием рассказал, как он получил помощь, откуда не ждал – от человека, так легкомысленно отпущенного им на свободу и в тот же день скрывшегося в неизвестном направлении.

– Дзержинские никогда от работы и ответственности не бегали! – с вызовом глядя в глаза Толстому, заявил революционный шляхтич. – Давать образование и надежду детям трудящихся и защищать Отечество меня учить не надо!

После встречи с императором оказалось – надо. Зато теперь монастырские послушники дадут не только сто очков вперед традиционным монастырским сторожам, но и покажут пример веротерпимости, ведь новые монастыри – это место, где несут послушание одновременно представители совершенно разных конфессий, потому и форма у них не похожа ни на одно конфессиональное одеяние – чёрные кожаные куртки, кепи и такие же чёрные длинные плащи, хорошо скрывающие многозарядные пистолеты Маузера.

По-настоящему громко новые монастыри прославились этим летом, во время борьбы с голодом, когда сформированная Дзержинским Чрезвычайная комиссия огнём и мечом прошлась по хлебным ростовщикам. Ссылаясь на вселенского учителя Иоанна Златоуста, говорившего «ничего нет постыднее и жестокосерднее, как брать рост здесь, на земле», а также на мусульманский императив «Аллах дозволил торговлю и запретил лихоимство», чекисты не только предавали процентщиков в руки трибунала, но и отлучали от всех церквей разом. С тех пор красные знамёна новых монастырей, символизирующие алое одеяние евангелиста Иоанна и кровь мучеников, красные звезды на кожанках – символ Вифлеемской звезды – во всех затронутых голодом губерниях считаются символом справедливости и обновления.

«Роль Льва Николаевича Толстого и Феликса Эдмундовича Дзержинского в деле борьбы с голодом и беспризорностью, восстановления социальной справедливости в пострадавших губерниях, строительства поистине народного образования, мобилизации и концентрации научно-технического потенциала, создания идеальных условий для работы учёных и конструкторов с одновременным ограждением их от назойливо-любопытных и не всегда благожелательных глаз, невозможно переоценить», – отмечено в секретном постановлении о награждении, которое, увы, не могло быть оглашено на публичном торжественном мероприятии в Большом Кремлёвском дворце.

– Лев Николаевич! Не забыли, что вы сегодня – Дед Мороз?

– Обижаете, Григорий Павлович! Святое дело! Я быстрее себя забуду, чем это благословенное поручение!

Сегодня – первый Новый год в открывшемся во Владивостоке бессословном военно-морском училище имени адмирала Нахимова, куда без экзаменов зачисляли детей нижних чинов тихоокеанской эскадры. Толстой и Чухнин – почётные гости. Беспокойный граф не довольствовался ролью свадебного генерала и придумал себе общественное поручение.

Лев Николаевич, разрезав полгода назад ленточку на торжественном открытии, счел себя крёстным отцом нахимовцев и не упустил возможности сделать крестникам приятное. Конечно, участие всемирно известного писателя произвело мировой резонанс, а адмирала Чухнина захлестнул вал прошений старослужащих матросов и кондукторов с просьбой о сверхсрочной службе. Моряки, видя перспективы для своих детей, меняли личные планы и не спешили увольняться в запас. И слава богу! Предстоящие два года обещали стать головной болью для всей эскадры, ведь новичок на флоте и в инфантерии – не одно и то же. Подготовить грамотного матроса втройне тяжелее, чем пехотинца.

Всё вышеописанное давало адмиралу ощущение, что в течение последнего года какая-то невидимая сила собрала табун, беспорядочно резвящийся на изрядно вытоптанном пастбище, безжалостно отбраковала хромых и слепых, запрягла и направила стальной рукой в нужном направлении. Адмирал даже не задавал себе вопрос: правильное ли оно? Любое упорядоченное движение он предпочитал броуновскому, хоть некоторые безумные головы убеждали, что хаос – самое стабильное состояние системы. Адмирал не хотел существовать в такой «всеобщей стабильности». Ему больше импонировали определенность и дисциплина как инструмент выполнения планов. Поэтому он не возражал против высочайших повелений об упорядочении флота, даже если они и противоречили его сословным аристократическим принципам – начиная с запрета оскорблений и рукоприкладства и заканчивая возвышением штурмана и главного механика до заместителей капитана, «первого после Бога». Это, кстати, тоже существенно сократило текучку дефицитных кадров.

В ожидании саней Чухнин с Толстым заглянули в класс, оборудованный в просторной, на полсотни человек, казарме, где молодые мичманы и лейтенанты учили артиллерийскую теорию.

– Пристрелка уступом означает, что мы даем три последовательных залпа на трех прицелах и трех целиках, при этом смещаем прицел и целик каждый раз последовательно на шаг пристрелки, – внушал молодёжи кавторанг, руководивший несколько часов назад практическими стрельбами на КП. – При этом мы вообще не ждем падения первого залпа. Все три падают почти одновременно, покрывая достаточно большую площадь. Таким образом мы экономим время для выведения всплеска на цель и одновременно получаем первоначальную точку отсчета по дальности. В идеале хоть один всплеск проектируется на цель с недолетом или перелетом. После этого мы переходим на пристрелку струей, идем в сторону цели с шагом пристрелки по дальности. Опять три последовательных залпа и опять не ждем, пока упадет первый. Получаем картинку, например, цель между вторым и третьим всплеском. Зная установки, половиним вилку и даем уже одиночный залп, если он лег с накрытием – переходим на поражение. Есть ещё двойной уступ, когда даём шесть последовательных залпов, при этом всплески ложатся двумя параллельными линиями, перекрывая еще большую часть площади, на которой предположительно находится цель. При пристрелке по измеренным отклонениям постоянно меряем дистанцию до цели и дистанцию до всплесков…

– Пойдёмте, Лев Николаевич, не