Месть на возмездной основе - Константин Александрович Костин Страница 19

ЗИМ еще на подъездах к Шершневским докам погасил фары и тихонько, по-кошачьи, оставляя след из вонючего выхлопа, прокрался к проржавевшим воротам со следами зеленой краски, большая часть которой давно покинула холодный металл. Там, за забором, проглядывалась красно-белая «Белка» моей секретарши, забившаяся от дождя под прохудившийся навес, безмятежно созерцающая бренный мир потухшими круглыми глазами из-под козырька капота.

Едва открыв дверь телеги чекистов, я моментально промок до нитки. Если бы не спасительный глоток из фляги московского гостя — я б неминуемо схватил воспаление легких. Хотя… чего я переживаю? Чтобы помереть от воспаления легких — до него еще дожить нужно. Интуиция подсказывала мне, что дожить до утра удастся если не каждому, то и не всем. И не факт, что я окажусь в их числе.

Подполковник, предусмотрительно облаченный в плащ-палатку, извлек из багажника автомобиля «Шнельфоер» в неуклюжей деревянной кобуре, с двадцатизарядным магазином и еще пару запасных — сороказарядных. Маузер МБшник вручил мне. Сам вооружился странного вида курносым автоматом с оптикой и рожком, торчащим из приклада.

— Это что? — поинтересовался я.

— Коробов, — неохотно ответил безымянный. — Не надо тебе этого знать. Это секретно.

— Такой же хочу, — заявил я.

— Котов, ты — дурак? — спросил старшой. — Ты как его на себе спрячешь?

Пришлось согласиться. Я засунул кобуру с Маузером под плащ и, еще раз приложившись к фляге, на удачу, решительно зашагал к докам. Дождь не унимался. Он настойчиво барабанил по шляпе, пытаясь заставить меня одуматься и развернуться, талдыча, что я лезу не в свое дело, но я оставался непреклонен в своем желании совершить предварительно оплаченную месть. Да и хорошую секретаршу нынче трудно сыскать.

Я шел, ничуть не скрываясь. Шлепая по лужам в лакированных штиблетах — единственным, что осталось в божеском виде из недавних покупок. Я шел, гордо выпрямив спину и подняв подбородок. Я шел, осознавая правоту своего дела. Я шел, прихлебывая из фляги. Для смелости и для меткости. Ведь пьяный я стреляю гораздо лучше. Чего там целиться, когда все небо в попугаях?

Фонари отчаянно мотали светящимися головами в жестяных шапках. А я не мог понять — или они пытаются отговорить меня, или же — наоборот, кивают, одобряя мой поступок. Луна выглядывала из-за туч, прокладывая желтую дорожку на мокром асфальте. Путь для меня одного. И путь, скорее всего, в один конец.

Остановившись возле угла ангара, я допил остатки коньяка и вышвырнул флягу. Вряд ли она мне еще пригодится.

Здесь я понял, как Ковалев собрался свалить из Союза. На волнах водохранилища, перед пирсом, покачивал серым крылом лопоухий гидросамолет Бе-6. На таком хоть в Китай, хоть в Турцию, хоть куда. Запаса хода ему хватит.

Рядом с амфибией суетились люди в дождевиках, запихивая в разинутую пасть в борту машины деревянные ящики, насыщая бездонное брюхо летучей твари земной утварью. Чуть поодаль ссутулилась знакомая фигура Ковалева, пытавшегося прикурить сигарету под проливным дождем. Перед ним, в грязи, стояла на коленях Даша. Плененная, но не сломленная. Секретарша стояла, гордо расправив плечи, а ливень хлестал ее по лицу подобно ревнивому любовнику, нашедшему под диваном чужой портсигар.

Совладав с зажигалкой, шпион бросил взгляд на запястье, сверкнув часами в электрическом свете. Я сверился со своим кировским «Маяком». Секундной стрелке оставалось всего половина круга до полуночи. Половина круга, разделяющие сегодня от завтра. Тридцать секунд жизни для моей помощницы.

Ковалев, конечно, сам по себе гнидой был редкостной, а как Курцхаар — гнидой вдвойне. Даже втройне. Но слово свое держал. И если пообещал кончать девчонку ровно в полночь — то непременно сделает это, не дрогнув пальцем.

Чекист опаздывал. Ждать дальше его сигнала было бессмысленно. Спасать некого будет. Да ему и не нужно было никого спасать. Москвич преследовал другие цели — взять диверсанта. Взять любой ценой. Если уж мою жизнь, жизнь человека, без колебаний он был готов принести в жертву, то что говорить про жизнь женщины?

Поправив под плащом кобуру Маузера, прижав пищаль локтем, чтобы не выпирала, я вышел из-за угла.

— Эй, собака дикая! — крикнул я. — Я здесь!

Отщелкнув окурок, диверсант схватил Дашу и поставил девушку на ноги, прикрываясь ею. Секретарша, в одном коротком летнем платье, тряслась, будто осиновый лист. От холода или от страха. Капли воды, оставляя за собой черные дорожки размытой туши, стекали по щекам моей помощницы, срываясь вниз. Или это слезы, или это дождь. Или и то, и другое перемешалось в коктейль из соли и едких испарений, поднявшихся ввысь лишь затем, чтобы рухнуть на грешную землю.

Щелкнул до боли знакомый затвор петарды и шпион приставил к голове девушки пистоль, в котором я узнал свой Вальтер. Как есть — собака дикая! Говорил, что на экспертизу сдал, а сам себе зажал! Соратники Ковалева, оставив в покое ящики, тоже ощетинились стволами.

— Пришел, гражданин бывший товарищ капитан, — усмехнулся убийца. — Даже не опоздал. Что я в тебе всегда ценил — это пунктуальность. Сказал -в полночь, значит, не позже половины второго — точно будешь.

— Отпусти ее, — потребовал я.

— Бумаги где?

— Твою мать! — взревел я. — Нет у меня никаких бумаг! Кашнир ничего мне не передавала! Я понятия не имею, о чем вы все говорите! Достали уже! Все достали! И ты достал, и чекисты!

Я, забывшись, привычным жестом потянулся за пазуху, за флягой.

— Стоять! — завопил обер-лейтенант. — Бросай свою игрушку! Только медленно…

— Так-то моя игрушка — у тебя… — буркнул я.

— Вот не надо мне тут, — шпион ткнул Дашу стволом в висок. — Я знаю, что она тебе свой пистоль отдала. Давай его сюда.

— Да подавись ты, — я бросил в лужу хромированный Тульский Стечкина. — Все? Доволен?

— Нет еще… знаешь, Котов. А ведь мне, на самом деле, насрать на бумаги полковника. Все равно я планировал свалить из Совка. Мне и на Совок насрать…

— Это я догадался, — кивнул я.

— Но я не мог свалить, не попрощавшись с тобой, Котов! Знал бы ты, как я тебя ненавижу! Представить себе не можешь!

— Это оттого, что я — Котов, а ты — Курцхаар?

— Чего? Нет. Что за тупость? Ты мне столько крови выпил! Какой же ты назойливый был…