Орел и грифон - Андрей Каминский Страница 19

возносилась снежная вершина Аргея — потухшего вулкана, священной горы древней Каппадокии. Двадцать тысяч воинов вывел под ее склоны молодой басилевс — столичные тагмы и оставшиеся верными Константинополю фемные войска. Михаил не успел отозвать войска, собранные еще его отцом, с Балкан — да и опасно было оставлять европейские фемы совсем без защиты. С востока же, словно песчаная буря, шло войско Исаака и его союзников-сарацин. Иные стратиги восточных фем уже признали самозваного императора, перейдя на его сторону, так что теперь воинство Исаака превосходило армию Михаила по-меньшей мере вдвое. Молодому императору оставалось надеяться лишь на занятую им удобную позицию, стойкость собственных воинов — и на то, что Бог не оставит без защиты Христово воинство. Именно за этим перед застывшими в плотной фаланге скутатами, выставившими длинные копья-контарионы и прикрывшимися большими щитами-скутонами, стояли монахи из пещерных монастырей Каппадокии, с крестами и иконами в руках. Лики святых красовались и на войсковых штандартах, между черными римскими орлами, и на иконах, выставленных на стенах города, жители которого с тревогой и надеждой наблюдались за ромейской армией. Сам епископ Кесарии, Анастасий, в украшенном золотом облачении, стоял под стягом с ликом Христа, держа в руках золотой ковчег, отделанный драгоценными камнями. В том ковчеге хранилась привезенная из Константинополя святыня — частицы Пояса Богородицы, той самой, почитание которой отвергали еретики-антимарианиты, поддержавшие Исаака. Это придавало сегодняшнему противостоянию особую ожесточенность — как и вздымавшаяся за стенами Кесарии гора, на которую в День Святой Богородицы, многие горожане совершали долгий и опасный подъем, чтобы почтить дарами Мать Спасителя, также как за сотни лет до них, их предки приносили здесь кровавые жертвы Матери Богов.

— Всем нам как христианам ненавистна сама мысль о пролитии крови, — вещал Анастасий и голос его разносился далеко над равниной, слышимый и за стенами города, — но Спаситель завещал нам прощать врагов своих, но не врагов веры. Сегодняшнее сражение есть брань духовная за спасение душ всех, кто может попасть под власть нечестивых и еретиков, оскорбляющих Непорочную Мать Господа нашего. Все кто падет сегодня на поле боя попадет прямо в рай, а наши враги отправятся в Ад на вечные муки. С нами Бог!

— С нами Бог! Господи помилуй! — раздались крики со всех сторон, сопровождаясь ревом труб и грохотом барабанов. В тот же миг послышались ответные воинственные кличи и рев рогов, после чего доселе безлюдная равнина вдруг покрылась, как ковром, людскими полчищами. Словно все каменные столбы и стоявшие тут и там курганы разом извергли бесчисленные, как библейская саранча, орды всадников под черными и зелеными стягами, расписанных затейливой вязью. «Утро псового лая» — передняя линия арабского построения, чудовище с многотысячной глоткой, выкрикивавшей «Аллах Акбар» и «Бисмилляхи-р-рахмани-р-рахим», неслось на ромейское войско. Не дойдя всего несколько десятков шагов, арабская легкая конница развернулась — и ясное доселе небо почернело от стрел и дротиков, обрушившихся на скутатов. Одновременно навстречу арабам взметнулась вторая туча стрел — стоявшие позади тяжелой пехоты лучники-токсоты и метатели дротиков — псиллы, давали в ответ залп за залпом. Воздух наполнился предсмертными воплями и диким ржанием лошадей, что падали, смертельно раненные, в предсмертной агонии сбрасывая своих всадников и топча их копытами. Но и арабы брали за своих немалую цену — несмотря на защиту щитов множество ромейских воинов пали, пронзенные стрелами и дротиками, орошая кровью землю Кападокии. На их место вставали новые скутаты, все теснее смыкая ряды и поднимая щиты, в то время как за их спинами лучники, вновь и вновь посылали смертоносный дождь на сарацинское войско.

Внезапно легкая конница отхлынула в разные стороны, уступая место пехоте — размахивая мечами и подбадривая себя воинственными криками, арабы в остроконечных щлемах и белоснежных бурнусах, скрывавших кольчугу, устремились прямо на ромейские копья. Ромейский строй дрогнул, но не сломался — с треском ломались копья о щиты и громче всех колоколов слышался лязг скрещиваемых мечей.

— С нами Бог! — гремело над полем битвы и эхом ему откликался многоголосый крик — «Ашхаду алля иляха Мухаммадан расулюллах». Впрочем, во вражеском войске были и те кто славил Христа — не только магометане вышли сегодня против кесаря Михаила. Жители восточных фем — Армениака и прочих, — с не меньшим ожесточением сражались под стягами с монограммой Спасителя. Это единственное, что отличало их от союзников-сарацин — армянское население приграничных районов, переходящих из рук в руки между Империей и Халифатом, пусть и частично, но все же пропитывалось религиозными воззрениями арабов. Фанатики-антимарианиты, не признававшие креста, мощей и икон, отвергавшие святость Девы Марии, — за что и получили свое прозвание, — они, хоть и не стали мусульманами, но, безусловно считая себя христианами, уже немало отдалились от учения господствующих церквей. Призывая на помощь Христа, они рубились с не меньшим ожесточением, чем сарацины, причем многие имели вооружение и доспех скутатов, что вносило дополнительную путаницу меж сражавшихся. Немало воинов басилевса полегло, не отличив вовремя своих от чужих, также как и многие антимарианиты пали от рук сарацин, в пылу боя, не разделявших христиан.

На небольшом кургане, стоявшем чуть в стороне от поля боя, за сражением следили вожди союзных армий — арабский полководец Халид ибн-Язид аш-Шабани, в белоснежном бурнусе, скрывавшем персидскую кольчугу. Рядом с ним стоял Исаак Камсаракан, именующий себя Багрянородным, в знак чего он носил пурпурный плащ, поверх золоченного клибаниона.

— Я не вижу Михаила, — сказал Исаак, прикрывая глаза от солнца и напряженно вглядываясь в бурлившее перед ним людское море, — его штандарты стоят тут и там, но где же он сам? Неужели струсил выйти на поле боя?

— Мальчишка, — пренебрежительно усмехнулся Халид, — это ведь первая битва в его жизни. Может и