Андрей Посняков - Вандал (сборник) Страница 2

Еще удар!

На этот раз выпад произвел ромей, едва не воткнув холодное жало клинка хевдингу в шею. Ага, воткнул… не тут-то было! Уклонившись назад, Гейзерих резко дернул меч вверх, переводя удар в иную плоскость, враг ударил еще, и еще… хевдинг лишь усмехался, выбирая благоприятный момент для атаки… ага, вот…

Краем глаза молодой вождь силингов видел, как и слева, и справа, и впереди – везде – бьются с ромеями его люди, верная дружина, так что подлого удара сзади можно было не опасаться… разве что – шальной стрелы…

Оп!

Влево! Резко – влево, как будто именно с той стороны и задуман удар… Пусть враг в это поверит, пусть дернется… ага!

А вот теперь – получай…

Удар!!!

И растерянный взгляд в прорезях шлема… И выбитый из руки вражий клинок, медленно – нет, это так казалось, что медленно – падающий в море…

А теперь – кулаком в грудь! Не стоит убивать мечом безоружного. Да, дука в кольчуге… но Гейзерих – парень хоть куда! Силен, очень силен – и как бить, знал…

Удар… один только удар могучего кулака… могучей длани… И ромей, потеряв шлем, полетел в воду, следом за своим мечом…

Вот это славно, славно!

Слава Водану! Слава Донару! Слава Тюру!

Ага, этот дромон уже наш! Еще остался один…

– Черт? А это еще что такое? Откуда здесь взялся этот гнусный кораблик?

Хевдинг сплюнул и выругался. Кораблик, действительно оказался гнусный – тарахтящяя старым, давно не перебранным движком, шхуна с французской надписью – «l’Etoile».

Глава 2. «L’Etoile» и компания

…они поручили

челн теченьям;

сердца их печальны…

О, этот хитрый дьявол Алим Кишанди вроде бы оказался человеком дела! Нет, конечно, пришлось поторговаться, и алчный контрабандист выудил из всех последние деньги… а, впрочем, не такие уж они и были большие, эти деньги, вряд ли больше десятка тунисских динаров у каждого, а у этих нищих, из Кот-д'Ивуара – и того меньше, все, что смогли скопить.

Сидя на палубе ««l’Etoile», у ржавого, с ошметками светло-зеленой краски, борта, Луи косился краем глаза на своих попутчиков… нет, лучше сказать – невольных спутников – обездоленных африканских парней, таких же, как и он сам, искателей лучшей жизни. А куда было податься искать лучшую жизнь этим беднякам – беднякам, знающим более-менее сносно французский – как не во Францию? Благо земляков там уже было – до дури, а спрос на черную работу не падал. Беглецы – нет, беженцы – черной работы не боялись, боялись таможенников, пограничников, жандармов и всех прочих – Евросоюз давно уже ужесточил квоты на иммиграцию, точнее сказать, урезал их совсем. Оставалось одно – пробиваться вот как сейчас – нелегально, на шхуне старого тунисского контрабандиста Алима Кишанди, чтоб он подавился своими динарами! Хотя… нет, нет, дай ему здоровья Иисус Христос и Пресвятая Дева, если бы не он… Да и черт с ними, с деньгами, там заработаем, лишь бы доплыть, лишь бы добраться… пробраться – лучше уж так сказать. Лишь бы пробраться, а там… А там – молочные реки, кисельные берега… там…

Луи закрыл глаза, силясь представить себя… гм-гм… ну, скажем, на Елисейских полях, почему бы и нет? В ярко-зеленой, расшитой золотом ливрее ресторана «Лидо»… А носят ли служащие ресторана ливреи? Швейцары – наверное… да если и не носят, какая разница? Еще говорят, в Париже не хватает водителей городских автобусов – вот бы выучиться! – правда, это уж мечта так мечта! Все равно, что катать туристов по Сене на «Батомуш» – маленьких речных трамвайчиках.

– Мадам-месье, прошу вас… посмотрите направо – всемирно знаменитый музей д'Орсе с полотнами импрессионистов, налево… черт его знает, что там налево? Площадь де ля Конкорд, кажется… ну да – с обелиском. Так! Налево – площадь Конкорд, направо – музей д'Орсэ, с импрессионистами… Кто такие импрессионисты, Луи не знал, хотя и был любознательным юношей, но вот слово почему-то запомнилось – уж больно было красивым, из той, лучшей жизни, что грезилась, что приходила порой в сладких голодных снах в убогой хижине на околице Нгуеро – племенной деревеньки ибо на самой окраине Нигерии, на границе с Нигером. Да – Нигер и Нигерия – два разных государства, Луи устал уже объяснять это толстяку Аннолезу из Кот-д'Ивуар и его компании – таким же сирым, убогим и неразвитым, как и сам Аннолез… и как они еще французский-то выучили? Хотя – французский в Кот-д'Ивуар все ж таки язык государственный… как и в Нигерии – второй, наряду с английским – как и в соседнем Нигере, откуда этот гнусный краснорожий Нгоно – фульбе, скотовод, кочевник… Сволочи они все, это фульбе, хуже туарегов, ишь, ухмыляется, харя красная… у фульбе вообще не только морда, вся кожа красноватого оттенка, словно бы пропиталась кровью, ну да – они же убийцы, эти проклятые фульбе! Недаром у всех них тонкие – как у гончих собак! – носы и такие же тонкие – змеиные, ну, точно – змеиные! – губы. Убийцы, убийцы… Луи невольно поежился и тут же отвел взгляд, случайно столкнувшись с карими глазами Нгоно. Такие, как этот Нгоно, фульбе, явились в деревню в ночь, точнее сказать – из ночи. Убийцы в длинных накидках. У всех были копья, а у одного – главного – автомат! Китайский – «калашников». Они убивали всех, не оставив в живых никого – вырезали поголовно, лишь Луи удалось спастись, спрятавшись на дне выгребной ямы. И стоны – страшные стоны соплеменников – все время преследовали его по ночам, хотя прошло уже… А сколько, интересно, прошло? Так… Луи задумчиво поскреб затылок. Сейчас ему пятнадцать… шестнадцать почти, а тогда было – восемь? Десять? Да, что-то около этого. И так-то жили, прямо сказать, в голоде, а уж после налета фульбе… Он-то, Луи Боттака, был ибо. Их и убивали за то, что они – ибо. Давняя племенная вражда… Сейчас фульбе были сильнее. Даже не сильнее – неуловимее! Ибо – земледельцы, фульбе – скотоводы-кочевники, попробуй, поймай их! Откочую в Нигер, а там… Проклятые, проклятые фульбе, убийцы, нехристи… вот уж действительно, нехристи – натуральные идолопоклонники, язычники, чего уж там, таким только убивать.

Сам Луи, кончено, тоже не был крещен с рождения – это уж потом, когда выбрался, скитался, пришел к дальней родственнице в Кано – хороший, большой, город – четыреста двадцать тысяч!!! – настоящий мегаполис – для Африки, конечно – с почти-что-небоскребами и модерновыми памятниками. В Кано много кто жил: хауса, йоруба, ибо, ибибио, канури, те же проклятые фульбе… Там и тетка жила… троюродная, кажется… набожная такая старушка, звали ее тетушка Адель, она и в начальную – бесплатную – школу новоявленного племянничка пристроила и отвела к кюре, в церковь. Кюре тоже был ибо – добродушный, толстощекий падре Ансельм.

Эх… хорошая была жизнь, жаль, тетушка померла от какой-то болезни. В тот год многие померли…

В школе Луи учился неплохо – учителя были строгие – чуть что, линейкой по рукам били, в угол на толченый кирпич ставили – не забалуешь! Их стараниями Луи и французский выучил, и о Париже узнал… вообще-то английскому тоже учили, в Нигерии ведь оба этих языка – государственные, – но, школа находилась при католической миссии, а там англичан не очень жаловали, больше – католиков-французов. Нет, конечно, английский Луи тоже знал, но так, плохо, куда хуже французского… Однако тот язык, на котором общались эти парни из Кот-д'Ивуар или те же фульбе – ух, краснорожие! Это был не совсем французский… какое-то его подобие. Впрочем, даже на этом «пиджине» беженцы друг друга понимали… вот и сейчас Луи, навострив уши, услышал, как сидевший на палубе у самой мачты Нгоно, покосившись в его сторону, бросил своим сквозь зубы: ишь, мол, этот гнусный ибо так глазищами и зыркает, наверное, зарезать хочет, сволочь…

И – гад! – специально по-французски все это произнес, не на фульбе, чтобы, значит, «гнусной сволочи ибо» все понятно было.

Ла-адно, подождите еще! Еще, бог даст, поквитаемся.

Луи специально отвернулся, а потом и вообще встал да пошел себе, насвистывая какую-то прилипчивую мелодию… старую, еще деревенскую, песню, племенную ибо, какую когда-то пела убитая налетчиками фульбе мать. Походил – качало, и оттого закружилась голова, да и вообще, потянуло блевать… наверное, было бы что в желудке, может, и выблевал бы, а так…

Уселся в тени кормовой надстройки, прижался спиною к фальшборту и, сняв с шеи медное распятие-крестик, принялся начищать его об джинсы, старенькие, много раз штопанные, выданные как гуманитарная помощь. Начищал, полировал, думал… Потом достал из специально пришитого к рубахе кармана паспорт… полистал. Хоть и без всяких виз, но документ есть документ, всегда сгодится. Полистал, убрал… и снова задумался…

Нет, вообще, Кано – хороший город, из всех африканских городов – а Луи, когда пробирался в Тунис, видел и нигерские, и алжирские города и даже оазисы в Сахаре – самый лучший, самый красивый, но… но вот места в нем Луи после смерти тетушки, увы, не было. Ведь все жили кланами, а он, получается, пришлый… никто! А раз ты никто, то и звать тебя никак, и никому ты не нужен – лишний человек, лишний рот… а лишние рты бедной Африке не нужны – обуза! И некуда податься – ну вот совсем некуда: даже разгружать чего – попробуй сунься, там уж все меж своими поделено, лучше и не мечтать… Чего только Луи после смерти тетки ни делал! Милостыню просил – тоже, много-то не подадут, а еще и смотри, как бы не попасться на глаза профессиональным нищим – уж точно зарежут, или уведут в джунгли, к колдунам, – а уж те разберут по косточкам, по органам, в буквальном смысле слова разберут – печенка, селезенка, легкие, роговицы – все в черном колдовском деле сгодится! Бывали случаи, Луи сам несколько подобных историй знал… Ужас!