Александр Мазин - Княжья русь Страница 2

Кроме того, у боярина Серегея имеется дочь. Она замужем за Монахом, сыном Машега, давнего друга Серегея и одного из самых знатных хазарских вождей, едва не казненного своим каганом, но сохранившего влияние, изрядную часть богатств и замечательные воинские навыки степного вождя в двадцатом поколении.

Такова общая картина. Должен также напомнить, что и Сергей Духарев, и его потомки — герои, придуманные самим автором. Однако они вписаны в исторический контекст так, чтобы их присутствие никоим образом не влияло на ход настоящей истории.

Вот, пожалуй, и всё. Более подробная информация — в предыдущих книгах.

Часть первая

ПЕРУН И СВАРОГ

Глава первая

ЖЕЛЕЗО И ДЕРЕВО

Темна южная ночь. Тьма лежит и над Горой, и над Подолом. И над новоставленным капищем старых богов, и над древними замшелыми идолами, спрятавшимися под сенью резных дубовых листьев.

Здесь, за частоколом черных от времени бревен со вздетыми на них оберегами, звериными и человечьими черепами, укрылась низкая темная изба, в которой на жертвенных овечьих шкурах спят вповалку сытые и пьяные «сварожьи дети», младшие служки страшного чужим и своим древнего бога.

Старшие сварги почивают отдельно, за кожаным пологом. Кто — сам, кто — с девкой. Все как на подбор кряжистые, бородатые, суровые даже во сне.

И уж совсем наособицу, за дубовыми дверьми, на мягком ложе из овечьей шерсти покоится главный служитель могучего Сварога. Кудлатая крупная голова главного жреца уютно лежит на мягкой груди дебелой пшеничнокосой девки. Вторая девка, такая же телистая и сисястая, сама устроилась на сварговой груди, и распущенные власы ее мешаются с кудрявой, как шерсть барашка, сварговой бородой.

В головах ложа, крохотным теплым огоньком, — масляная лампа. Натешившимся плотскими радостями спящим свет не мешает.

Над ложем висит густой дух браги и любовного пота, однако чья-то заботливая рука уже побеспокоилась о будущем пробуждении главного жреца, и на полу, рядом с «ночным» горшком, — вместительный кувшинчик с капустным рассолом.

Огонек изложницы — единственное светлое пятнышко на всем спящем капище, и это — на руку тем двоим, что среди ночи закинули крючья-когти на украшенные черепами колья изгороди.

— Медведь? — чуть слышно спросил один из них.

— Был да сдох, — так же тихо ответил второй. — Брагой опоили.

— Вот дурни, — первый блеснул улыбкой. — Вперед, брат?

— С Богом, — ответил второй, и оба, слаженно, быстро перебирая веревки руками, взлетели на частокол и прыгнули вниз.

Однако ж не все живое спало на капище. Спали только люди. А вот огромные кудлатые, полудикие, вскормленные жертвенными внутренностями волкодавы стражу несли бдительно. Свирепые псы не лаяли. С густыми утробным рыком они набросились на незваных гостей. Чтобы убивать чужих, им не требовалась помощь человека.

Но — не в этот раз. Двое «гостей», еще в прыжке, добыли оружие: один — недлинный мощный лук, другой — чуть изогнутую саблю. Трижды щелкнула тетива, трижды сверкнула сталь, вспарывая и густую шерсть, и толстую шкуру, и плотные мышцы, будто горячий нож — масло. По-иному и быть не могло для клинка и руки, поставленных на железную чешую панцирей.

Щесть зверей легли на землю, тут же пропитавшуюся кровью.

Стрелок, наклонясь, быстро и умело вырезал стрелы из собачьего мяса.

Второй застыл, ожидая и настороженно вслушиваясь в ночь.

Несколько мгновений — стрелок выпрямился, и оба «гостя», бесшумно и быстро, бросились к избе.

Дверь была открыта — для свежего воздуха, но дух внутри все равно был тяжкий, затхлый. Двое «гостей», никого не потревожив, проскользнули между спящими. Один откинул полог во вторую клеть, второй проник внутрь и чуть слышно прищелкнул языком. Первый проследовал за ним.

Дверь в третью клеть была закрыта. Сквозь щели пробивался желтоватый свет.

Первый достал из сумки на поясе маленькую склянку с маслом и капнул на дверные петли. Второй приоткрыл дверь. «Гости» проникли внутрь.

Главный жрец спал. Из раззявленного рта вырывался храп и смрадный дух перегара.

Двое — один оказался чернявым, второй — светловолосым — разом взяли спящих девок за белые горлышки.

Девки трепыхнулись было, но через пять дюжин ударов сердца так же разом обмякли. Обе были живы, но разбудить их теперь было бы трудно.

«Гости» переглянулись и улыбнулись друг другу, дружно подхватили девок и сложили их поодаль, на устилающую пол необтертую еще медвежью шкуру. Потом чернявый присел на край постели, положил ладонь на раззявленную пасть сварга, а другой рукой поднес к переносице жреца короткий нож.

Жрец запыхтел, заперхал, дернулся… Продрал глаза — и обомлел. Стальное жальце глядело прямо в зеницу.

— Тихо, тихо… — ласково-строго, будто осаживая взыгравшего коня, произнес чернявый и немного отвел клинок.

Сварг скосил глаза к переносице, пробежал взглядом вдоль лезвия, остановил его на недобром лице незваного гостя — и непроизвольно дернулся.

Второй тут же поставил на волосатый живот жреца ногу в остроносом сапожке с серебряной вышивкой.

Жрец замер, кося выпуклым, налитым кровью глазом то на страшный кинжал, то на еще более страшного гостя.

— Признал, — удовлетворенно кивнул чернявый. — Признал меня, сучий выкидыш.

— Да, во…

Мозолистая рука вновь закрыла сваргов рот.

— Не говори ничего, — негромко произнес гость. — Глазками мигни, этого довольно.

Жрец покорно мигнул.

— Дурень ты, — сказал чернявый проникновенно. — Ужель решил, что мы брата своего тебе, росомахе дурной блудливой, отдадим? А может, ты не сам гнусь такую придумал? Может, подсказал кто?

Сварг бешено завращал глазами, замычал…

Чернявый убрал руку, разрешил:

— Говори.

— То не я, — жарко прошептал жрец. — То Сварогова воля. Кто ослушается, тому — кара страшная, неминучая. И вам…

Мозолистая ладонь опять оборвала и пылкую речь, и смрадный дух, источаемый слюнявой волосатой пастью.

— Пугает, — темноволосый обернулся к блондину. — Нас пугает, пес шелудивый. Кумиром своим пугает. Деревяхой засаленной.

Светловолосый осклабился и предложил:

— Может, язык ему отрезать?

— Шумно будет, — не согласился первый. — Да и кровью может захлебнуться. Но что-то отрезать надо.

— Надо, — согласился светловолосый. — Может, удилище ему укоротим?

И пихнул сапогом соответствующее место.

Вмиг красно-багровая рожа сварга стала синевато-белой.

Темноволосый убрал руку.

— Не н-н-а-адо… — жалобно проблеял сварг.

— Почему? — Темноволосый приподнял бровь.

— Я-я-а… Я-я-а… — Подбородок жреца трясся, как у припадочного.

— Его из свагов выгонят, — пояснил светловолосый. — У них, ежели увечье, так к служению бесовскому, считай, непригоден. Будет не с девками валяться, а нужники чистить.

— Ну девки ему тогда уж ни к чему будут, — резонно заметил чернявый. — А нужники тоже чистить надо. Они ж тут жрут — мы с тобой в походе вдвоем за день столько не съедим, сколько такой вот опарыш в один присест уминает. Так что нужники здешние очень даже в чистке нуждаются.

— П-п-ощадите… — выдавил наконец сварг.

Черноволосый долго смотрел на него. Жрец под его взглядом то краснел, то бледнел.

Наконец незваный гость произнес:

— Ладно. Прощу тебя, дурака. В первый и последний раз. Но если ты еще раз протянешь свои кровавые лапы куда не следует, я лично тебе калеными клещами не только уд, но и язык вырву. И никто меня не остановит: ни князь, ни твой засаленный идол. Веришь мне? — и глянул так, что переполненный мочевой пузырь сварга все-таки не выдержал.

— Фу-у… — брезгливо процедил светловолосый. — Пошли отсюда, братец. Всё он понял.

— Живи пока, — разрешил чернявый. — И помни: теперь твой бог — не дерево, а железо. Вот это железо!

И быстро провел кончиком кинжала по ребрам. Кожа разошлась, и темная кровь вмиг покрыла сваргов бок.

Жрец даже не пикнул.

Темноволосый выпрямился, взял с лавки рушник, вытер сначала кинжал, потом ладонь, которой зажимал сваргу рот. Швырнул рушник жрецу и стремительно-легким движением покинул ложницу.

Светловолосый — за ним.

Задержался только на миг, сделал жест — будто вырывает что-то, засмеялся беззвучно и пропал, не забыв, впрочем, притворить за собой дверь.

Сварг зашипел злобно, схватил с пола кувшин с рассолом, жадно выдул половину, прижал рушник к поцарапанному боку, открыл было рот, чтобы закричать… Но задумался. Поглядел на сложенных удавки беспамятных девок, прислушался… И звать никого не стал.

А что кричать? Он признал гостей. Остановить таких в капище некому. Тут и полного десятка княжьих гридней маловато будет.