Александр Прозоров - Ключ Времен Страница 2

— А ну, брось пакостить! — Ближний из дружинников помотал головой, стряхивая наваждение, и попытался кольнуть черного колдуна, но лезвие меча непостижимым образом толкнулось вбок, а сам ратник от неожиданного рывка потерял равновесие. В сторону отшвырнуло и сулицу, что мелькнула от двери в людскую, посланная неведомому врагу точно в грудь.

У ног колдуна родился странный вихрь, тяжелый низкий гул ударил по ушам, заставив людей застонать. Пылевой поток между тем разросся, заключил в призрачные объятия самого чужака и две маленькие фигурки.

— Мо-о-о-й! — Хриплый голос пришельца перемешался с торжествующим хохотом.

— Под корень, под корень бейте змея! — Несколько дружинников попытались подступиться к колдовскому смерчу, подрезать его тяжелыми мечами у основания, над самой землей, но ураганный ветер легко расшвырял воинов по углам двора. Дикая пляска вихря все набирала обороты. Когда же гул достиг нестерпимых пределов, вдруг раздался оглушительный грохот — и все стихло.

— Андрейка… Сынок… — Веледа протянула руку к тому месту, где мгновением раньше стоял ее сын, а теперь кружились хлопья черного снега. Они медленно опадали на пыльные бревна, на которых остался лежать тонкий обруч юного княжича. Глаза княгини закатились, и она без чувств рухнула на белый сосновый пол.

Тишина витала над головами людей, собравшихся поздним вечером в большой горнице. Напряженное молчание нарушал лишь треск свечей, слабый свет которых выхватывал два тяжелых резных кресла. Более широкое занимал князь Радомир, другое — его жена, за которой чуть позади тенью застыла Кира. Левая рука девушки висела на перекинутом через шею ремешке, под рубахой выпирал корявый бугор перевязки на месте ожога.

Князь сидел, подперев подбородок кулаком. Незастегнутая на груди ферязь разошлась, открыв легкую шелковую рубаху, перехваченную на поясе алым кушаком. Тяжелый меч, спрятанный в узорчатые, украшенные самоцветами, ножны, покоился рядом, прислоненный к сиденью рядом с коленом. Волнистые светлые волосы Радомира сдерживались тонким золотым обручем с красными и зелеными камнями.

Правитель недовольно нахмурился и опустил ладонь на рукоять меча. Но на этот раз прикосновение к верному другу, который ни разу не подвел хозяина, не успокоило Радомира. Под суровым взглядом князя нервно заерзали шестеро бояр, расположившихся на лавках у стены.

— Ну что, ратные мои други? — сухо промолвил изборский князь. — Упустили первенца моего? Прямо из детинца украла его погань латинская? Окромя бабы заморской, заступиться за отрока оказалось некому?! Верно же вы мне служите, други. Не ожидал, не ожидал.

— Прости, княже, — кашлянув, поднялся один из бояр. — Супротив ратей человеческих, супротив железа булатного мы за тебя завсегда живота не жалели. А против ведовства черного тебе другие ратники надобны. Дружинники твои, как могли, сразиться пытались. Однако же не обучены они слово колдовское на щит принимать и порчу подворотную рогатиной накалывать. А что целы остались — не обессудь. Не смерти искали они безвременной, а победы быстрой над колдовством латинянским.

— Успели? — скривился Радомир.

— Сбежал колдун, — скинув тафью, склонил голову боярин. — Не через ворота, не через ряды наши. Провалился сквозь землю, отродье чернобогово. Где стоял, там и сгинул.

С тихим стуком распахнулась дверь, пропуская высокую фигуру старца. Постукивая кривой толстой палкой, длиннобородый, седовласый волхв в рубище, подпоясанном пеньковой веревкой, неторопливо пересек комнату под напряженными взглядами собравшихся людей. В нескольких шагах от возвышения, на котором восседала княжеская чета, он остановился, опираясь на тяжелый посох.

— Наконец-то, отче, — тихо сказал Радомир, вставая с кресла и спускаясь навстречу старику. — Заждались мы тебя, Похвислав. Беда у меня. Боги на меня прогневались. Допустили чародейство черное.

— Слышал, слышал, — протянул руку волхв и положил ее князю на плечо. — Духи леса шепчутся, сказывают всякое. И про беду твою мне нашептали, и про сына. Нет среди молвы этой слов утешительных. Так надобно ли передавать тебе слова горькие?

Князь оглянулся на жену. Та кашлянула, после чего упрямо мотнула головой:

— Я хочу знать все, Похвислав!

— Бабы, бабы, — покачал головой старик, отпуская княжеское плечо. — Незнамо вам, сколь блаженно пребывание в неведении. Ведь узнанного не выкинуть более из мыслей своих, не отринуть из памяти…

— Сказывай все, волхв, — отступил за кресло Радомир. — Горькая правда для нас слаще неведения.

— Ну так слушай, дитя мое, — распрямился волхв. — Нет у тебя, князь, врага неведомого, нет на тебе божьего проклятия. Есть токмо дар великий, твоему сыну доставшийся. Ради этого дара и украл его колдун, потому как для обрядов своих гнусных токмо в нем едином на всем свете нуждается.

— Ой, мамочка, — испуганно вскинула ладонь ко рту княгиня. — Что же он с Андрейкой делать станет?

— Всякое станет творить, — пожал плечами старик, снова скручиваясь над посохом. — Пока цели ворожбы своей не добьется. Али пока мальчонку не изведет.

— Что? Что?!

Старец встретил взгляд княгини, в котором плескалось отчаяние, и сокрушенно покачал головой.

— Сказывал я тебе, княгиня. Во многом знании многие печали.

— Радомир, — повернулась Веледа к мужу. — Ты должен что-нибудь сделать! Ты обязан!

— Остановись, женщина! — гневно повысил голос волхв. — Ты не смердка обычная, не купчиха, дабы округ радостей твоих все вертелось. Андрей твой — сын княжеский, наследник стола изборского, первенец, рода продолжатель. Ты князю новых сыновей родишь. И дочерей тоже. Другие дети будут. Так надобно ли этого выручать?

Услышав слова волхва, князь вскинулся, медленно выпрямился во весь рост.

— … посмел..? — Слова с трудом находили выход сквозь крепко стиснутые зубы Радомира, ноздри его расширились. Едва сдерживающий гнев, что застилал глаза князя черной пеленой, правитель Изборска обрел такой вид, что бояре съежились и притихли, радуясь, что ярость князя направлена не на них. Несдержан был Радомир в гневе. Голову снесет, а потом уж разбираться станет.

Но волхв даже бровью не повел, спокойно продолжая:

— Здесь чародейство черное творится, княже. Неведомо, какими наветами и порчами на княжича ворожить станут, пока он у ворога находится, чему учить станут, какие слова говорить. Коли освободить его удастся, то кто в его образе вернется — сын али враг лютый? Тебе известен закон, князь Радомир. Коли вьюноша в землях чужих воспитан, вдали от дома родного — на столе княжеском ему не бывать! Не допустят боги такого позора! — И волхв приподнял, а затем тяжело ударил посохом об пол, словно подводя черту своему предупреждению.

— Я знаю закон, — переведя дух, кивнул князь. — Коли сын княжеский в иных землях долго воспитывался, али в плену вражеском пребывал, к власти его допускать нельзя. Однако же и глумиться над первенцем своим я тоже не позволю! — повысил голос Радомир.

Его гневную отповедь прервал стук двери. Все обернулись на невысокого воина с белыми, как будто седоватыми, волосами, собранными сзади в хвост, с бледными глазами и вытянутым лицом, лишенным какой-либо растительности. На вид ему было лет тридцать, а то, что на поясе, между мечом и кинжалом, не выглядывало ни рукояти кистеня, ни шестопера, означало, что своим оружием ратник владеет в совершенстве и уверен, что не лишится его ни в жестокой сече, ни в быстротечной сшибке. Окинув собравшихся быстрым взглядом, дружинник коротко, одной головой, поклонился, неторопливо пересек зал и встал позади кресла Радомира.

— Ты чего-нибудь проведал, Сварт? — чуть откинул назад голову князь.

— Ни в городе, ни округ никто не видел этого колдуна, княже, — вздохнул дружинник. — Прости.

— А сына моего?

— Прости, князь, — вздохнул дружинник, — но коли бы он на свободу вырвался, то давно бы сюда прибежал. А колдун княжича Андрея без сомнения прячет. Оттого и искать его надобно, а не мальчика.

— Где же его искать, тварь бесчестную? — с силой сжал подлокотник кресла Радомир.

— Я могу указать путь к колдуну, — произнес волхв. — Коли князь волю богов принимает и первенца своего, через руки чуждые прошедшего, от стола отстранит, то изволению мальчика невинного я помочь готов. Что скажешь, Радомир?

Князь нахмурился, окинул взглядом бояр.

— Что скажете, други? Не грешно ли перворожденного своего сына звания княжеского лишать?

Бояре, неуверенно переглядываясь, молчали. Каждый примерял княжескую беду на себя, пытаясь решить — а готов ли он лишить своего сына наследства, коли тот ребенком в руки вражеские попадет? Со взрослыми воинами все ясно — нередко они в полон вражеский попадали, откуда выкупались родичами или князем. К дружинникам пленным все, кроме латинян, с уважением относились, равно как и сами русские ратники к своим, сдавшимся на милость победителя, врагам. Но вот что с ребенком невинным сделать могут? Какие слова ему в уши нашепчут, какого яда в сердце вольют? Чему научат в стенах недружеских? А уж коли дитя к колдуну в лапы досталось, то на него и заклятия наложить могут, и душу отнять, да нежить какую в тело подсадить. Подменить могут, личину дитяти ласкового на чародея какого наложить да в дом родительский подпустить. Как подумаешь — так и представить страшно. Но и кровинушку свою невинную лишь за то отталкивать, что руки чужие к ней прикоснулись — тоже страшно.