Андрей Семенов - Иное решение Страница 2

Так и продолжал он жить своей немудрящей жизнью. Зимой на печи валялся или нанимался кому-нибудь дров заготовить, а летом с дядей Колей стадо пас. Денег за такую работу платили с гулькин нос. В конце осени счетовод, бывало, пощелкает костяшками счетов, прибросит, сколько коровы нагуляли веса да сколько молока дали, и выдаст немного денег. Особо не разгуляешься, но до весны протянуть можно, а там как Бог даст.

Крепко задружился Колька с дядей Колей. Да и то сказать, шесть лет, почитай, вместе. Только спать расходились по разным избам, каждый в свою. Каких только разговоров не переговорили. Спустят стадо с косогора на колхозный луг, расстелют к обеду холстинку, дядя Коля хлебнет самогону, и Колька начинает:

– Дядь Коль, ты с японцами воевал?

– Воевал.

– А где ты с ними воевал?

– В Порт-Артуре.

– Дядь Коль, расскажи, а?

И дядя Коля начинал. Конечно, привирал немного, говоря, как он по шесть япошек на одну пику насаживал, но если не приврать, то хорошего рассказа не получится. А рассказать дяде Коле было что. Жизнь повертела этим мужиком, как дурак коровьим хвостом. Довелось дяде Коле воевать и в Порт-Артуре, и под Мукденом. Закидать японцев шапками не получилось. Русская армия была разбита. Тогда ему еще повезло, не убили, даже не ранили. Демобилизовался он в чине унтер-офицера, был награжден Георгиевским крестом.

В деревню бравый воин возвращаться не захотел, устроился в Рузаевке, в депо слесарем, благо руки на месте. Собирался жениться на рузаевской девчонке, но тут революция 1905 года подоспела. Начались стачки, забастовки, работы не стало. Чем будущую семью кормить? Дядя Коля подался на заработки в Москву, но и там жилось не лучше: баррикады, стрельба, бардак. Вот и вернулся он обратно в Рузаевку.

Постепенно все улеглось, и с работой снова наладилось. Дядя Коля женился, стал жить своим домом. Прожили они с женой несколько спокойных лет, когда кто-то из деповских попросил сверток какой-то сохранить, пока сам в деревню съездит. Почему не сохранить, если товарищ просит? Николай взял, даже разворачивать не стал. А вдруг там деньги? Неспроста же человек на городской квартире остерегся хранить. Может, он боится, что квартирная хозяйка сопрет?

Взять-то он взял, только через два дня пришла к нему полиция с обыском. Да не одна, из самого Саранска приехали чины из Охранного отделения, не поленились. В свертке том оказалась литература. Про правительство и царя что-то не то написано. В результате дядя Коля пошел под суд. Хорошо еще, что не в каторжные работы, а только в ссылку угодил. Пришлось дяде Коле два года пожить в холодных краях. Уже и срок ссылки подходил к концу, уже и жене отписал, встречай, мол, а тут, как на грех, началась война с германцем.

Вспомнили тогда об отставном унтере, и поехал дядя Коля в телячьем вагоне на германский фронт. А потом – бац! бац! За один год сразу две революции. Не успели привыкнуть к Керенскому, как опять к новой власти прилаживаться надо. Фронт рухнул, но командир полка сумел удержать своих солдат от дезертирства. Сначала воевали они за Юденича, потом за Деникина. А какая разница за кого, если кругом свои. Красные – свои, и белые – свои. Все говорят по-русски. Никто из Германии в запломбированном вагоне не приехал. Все здешние.

Но за Врангеля дядя Коля воевать не стал. Как погнали красные Деникина, плюнул он на тех и на других и подался обратно в Рузаевку, к семье. И то сказать – больше шести лет дома не был. Ни жены, ни семьи в Рузаевке дядя Коля, конечно, не нашел, и никто не мог сказать, где они. А в скором времени новые власти дознались, за кого дядя Коля воевал, и отправился он лес валить. А ведь ему тогда под пятьдесят было, не мальчик уже. Да ладно. Спасибо, что не расстреляли. Кормили сносно, но и работу требовали. Кто не выполнял норму выработки, тех конвоиры били немилосердно, до кровавого поноса. Зато передовикам выдавали дополнительную пайку.

Освободили дядю Колю уже после смерти Ленина. Ехать ему было некуда, никто нигде его не ждал, ни кола ни двора на всем белом свете. Подался он в родное село. Там вся родня осталась. Встретили его хорошо. Брат взял жить к себе. Дети у него выросли, переженились, повыходили замуж. Просторный дом, который рубили на большую семью, опустел, вот и нашлось там место для дяди Коли. Есть крыша над головой, чтобы встретить старость.

Но жизнь выкинула новый фортель! В тридцатом раскулачили брата и отправили в Казахстан. Сказали, что он эксплуатирует братнин труд. Кулак, в общем. Напрасно дядя Коля доказывал, что никто его не эксплуатирует, его и слушать не стали. Позже мелькнула у него догадка, что не в эксплуатации дело было. Может, кому-то из начальства глянулся добротный дом, а может, кто старые счеты сводил. Но дядю Колю из того дома «попросили» и дали ему избенку попроще.

II

В то легендарное время, о котором идет наш рассказ, на одной шестой части суши существовала могучая Сила, которая сама себя называла Руководящей и Направляющей. Сила эта была вездесущей и всепроникающей. Она поднималась на горные вершины с альпинистами и погружалась в морские глубины на подводной лодке; она мчалась на паровозах, летела на самолетах, плыла на кораблях, а то и просто сидела в кабинетах. Там, где три человека объединялись общим занятием, допустим работой, учебой или просто выпивкой, немедленно возникала и она, эта Сила. Ее влияние не ограничивалось какой-то одной территорией, пусть и огромной. Своими руками эта Сила душила в объятьях весь мир. Даже в далекой Мексике она свела счеты с особо охраняемым Троцким, дотянувшись ледорубом до его головы. Жуткая и нелепая смерть. Зато люди, бывшие частью этой Силы, могли с угрозой в голосе говорить: «Учтите, у нас длинные руки!» Называлась эта Сила Всесоюзной Коммунистической Партией (большевиков). Справедливости ради надо сказать, что изводила она не только врагов, но и своих. Вернее, не столько врагов, сколько своих, предварительно объявив их врагами.

Представители Силы на местах назывались секретарями партийных организаций. Ленинские слова о том, что государством может управлять всякая кухарка, некогда были поняты слишком буквально, и к государственному управлению привлекли огромное количество этих самых кухарок и чернорабочих. В скором времени, правда, выяснилось, что управление не только целым государством, но и отдельно взятым городом или районом требует специальных навыков и знаний. Тогда вспомнили другие слова Ильича, а именно: «учиться, учиться и учиться», и всю эту ораву направили в различные учебные заведения", вроде Института Красной профессуры. Понятно, что получать высшее образование, не имея даже начального, было не совсем сподручно, и толк из такого обучения выходил совсем небольшой, но другими кадрами Сила не располагала. И то верно, большинство студентов было куда более привычно к нагану и шашке, нежели к работе с учебниками в библиотечной тиши. Содержание и смысл учебников тоже понимали не все.

Для обучения совсем темных партийных руководителей были организованы средние и высшие партийные школы и даже Высшая партийная школа при ЦК ВКП(б). В этих школах они основательно штудировали марксистско-ленинскую диалектику, которая учила экспроприировать экспроприаторов, и исторические решения очередного съезда партии, тоже исторического. Так, был исторический II съезд в Лондоне, за которым последовал третий. Исторический XVII съезд, или Съезд Победителей, был между шестнадцатым и восемнадцатым историческими съездами. В 1956 году был исторический XX съезд, на котором Хрущев пересмотрел итоги всех предыдущих съездов. После исторического XXVIII съезда Сила благополучно почила в Бозе. Но в то время, о котором идет речь, Сила, извините за каламбур, только набирала силу. Ее живым воплощением в Старошайговском районе был первый секретарь райкома ВКП(б) товарищ Анашкин Евгений Борисович. Вполне благозвучная мордовская фамилия не принесла бы своему носителю ни большой славы, ни горя, если бы не полное отсутствие чувства юмора у самого товарища Анашкина и у его родителя – Бориса Евгеньевича, который не нашел ничего лучше, чем назвать сына в честь деда – Евгением. Дверь рабочего кабинета первого секретаря райкома украшала табличка:

В районе за глаза его так и звали, как на табличке написано, только слитно. И не только в районе. Между тем Евгений Борисович не был дурнее нас с вами, а может, даже и умней, ибо умел держать нос по ветру. Его партийная карьера началась в далеком восемнадцатом году, когда молодого паренька, даже еще не члена партии, назначили уполномоченным по заготовке дров для замерзающего Петрограда. Наверное, Женя Анашкин неплохо заготавливал дрова для Колыбели Революции, если спустя год отстроил себе избу-пятистенку в центре села. Партия заметила молодого инициативного активиста и в двадцатом году назначила его секретарем укома комсомола. На этой должности Женя боролся с неграмотностью и сплачивал молодежь вокруг светлых идеалов Революции. Должно быть, он обладал нездоровым чувством коллективизма, поэтому так продуктивно агитировал деревенских девок, что обрюхатил двоих из них. Чтобы не ломать карьеру, на одной из них ему пришлось в срочном порядке жениться, беременность же другой объяснили происками международной контры.