Андрей Саргаев - Партизаны Е.И.В. Страница 2

- Разве кто обвиняет? - поспешил вмешаться отставной егерь. - Вернёмся к нашему разговору, ваше благородие.

- Извольте.

- Так вот... мы говорили о пшенице, но читали ли вы газеты за последние полгода? Тон некоторых заметок, появляющихся с завидной регулярностью, позволяет предположить скорую острую потребность именно во ржи, так как ржаной хлеб составляет основу рациона... Вы понимаете?

- Запахло порохом?

- Мне так кажется.

- И где учат подобной внимательности при чтении газет?

Фёдор Савич сделал непонимающую физиономию:

- В каком смысле? После излечения и отставки я прослушал курс сельскохозяйственного училища императрицы Марии Фёдоровны, и более нигде не обучался.

- Возможно, - не стал спорить помещик. - Но не пора ли начинать?

- Сейчас готово будет, - Фёдор Савич кивнул в сторону отца Михаила, незаметно покинувшего их и распоряжавшегося на паперти. - Вот и стол выносят. А вам кресло.

Батюшка не знал, откуда появилась традиция накрывать стол алым сукном, но митрополит Нижегородский и Арзамасский Антоний, на приёме у которого пришлось бывать несколько раз, уверял, будто бы в Петербурге по-иному и не делают. Чтобы не отставать от столичных мод и веяний, пришлось пожертвовать целым рублём, зато теперь никто не упрекнёт жителей Федякова их провинциальностью. Поверх сукна, ближе к правому краю, неизменный графин с водой.

- Господа мужики! - начал отец Михаил, и замолчал, пережидая поднявшийся гул.

Подобное обращение к крестьянам давно вошло в привычку, но до сих пор вызывало оживление в толпе. Пришлось постучать по графину кохинуровским карандашом, после чего шум стих и можно было продолжить.

- Господа мужики! - повторил священник и поклонился в сторону сидящего в кресле Федякова. - И господин лейтенант... Мы собрались для принятия обязательств и, самое приятное, для получения задатков под будущий урожай. И благослови вас Господь! Прошу вас, Потап Захарович, начинайте.

Скромный чиновник государственного закупочного комиссариата, более обеспокоенный предстоящей заготовкой и перевозкой сливочного масла, чем процедурой оформления обязательств, придвинул к себе толстую тетрадь с висящей на шнурке сургучной печатью, и, устало вздохнув, крикнул:

- Подходите по одному!

Мужики замешкались, не решаясь выйти поперёд спокойно сидящего Федякова. Разве можно так не уважить барина? Пусть бывшего барина, но всё же...

- Давайте-давайте, - махнул рукой Юрий Сергеевич. - Я не тороплюсь.

Тогда первым протиснулся сквозь толпу Фёдор Савич:

- Самохин я. Пиши пятьсот пудов ржи, да по триста пудов ячменя с овсом.

Отец Михаил расслышал завистливый вздох. Оно и понятно, на немалый урожай рассчитывал вольный хлебопашец, но народ-то знал сколько будет на самом деле - занизил Фёдор обязательства, чтобы осенью продать тому же комиссариату по более высокой цене. Хорошо крепкому хозяину, а многие с нетерпением ждали сегодняшнего задатка - кто собирался лошадёнку прикупить, кто дом подновить, а кто и просто от природной предусмотрительности. Мало ли засуха, а выплаченное назад никто не забирает.

- Извольте получить и расписаться, - чиновник зазвенел извлечённым из вместительного сундучка серебром, и протянул Самохину деревянную ручку со стальным пером. - Грамоту знать изволите?

- А оформления в Зубцовский уезд Рыльской губернии не желаете ли? - ледяным тоном, перенятым когда-то у полкового командира, осведомился Фёдор Савич.

Закупочный комиссар только сейчас удосужился взглянуть на стоящего перед столом человека, и слегка спал с лица:

- Простите великодушно, господин младший сержант! Совсем замотался, понимаете ли. Страда!

- Но к людям внимательнее нужно быть, - Самохин оставил в тетради витиеватую подпись и сгрёб деньги. - Будьте здоровы, сударь.

Чиновник проводил взглядом уходящего с площади вольного хлебопашца и прошептал отцу Михаилу:

- Сурьёзный господин, однако, - и уже во весь голос. - Следующий кто!

Последним объявил об обязательствах Юрий Сергеевич Федяков. Он к столу не подходил, так что пришлось комиссару нести тетрадь и сундучок к креслу, в котором с удобствами расположился помещик.

- Пишите, милейший, семь тысяч пудов ржи.

- Всё же приняли решение? - явившийся следом отец Михаил позволил себе усомниться. - Народу где возьмёте на уборку?

- Разорюсь на пару конных жаток. И чёрт с ней, с паровой мельницей.

- Хм... Не поминайте нечистого.

- Извините, отче, само вырвалось. Вы нынче к Макарию едете?

- Хотите там жатки посмотреть? Лучше приказчику князя Гагарина отпишите, а уж он в наилучшем виде сделает. И привезёт, и людей работе научит, и на учёт в губернской мастерской поставит.

- У князя дорого.

- Зато без поломок, особенно если своевременно механика вызывать для обслуживания. Тем более работники у вас серьёзные.

- Это точно, - согласился Федяков.

Действительно, на работников он нарадоваться не мог. А если бы хоть один из них говорил по-русски, то им бы вообще цены не было. Три десятка беглецов из воюющей одновременно против Наполеона и германских княжеств Австрии изъяснялись на каком-то странном наречии немецкого языка, и Юрий Михайлович, любивший коротать время за перечитыванием глубоких размышлений господина Канта в подлиннике, понимал их с трудом. Но работали так, что аж спины от натуги трещали. Настолько изголодались по земле в своих игрушечных Европах? Наверное, так. Ничего, за десять лет, положенных на кандидатство в российские подданные, и человеческой речи научатся, и заслужат право служить в армии. Пусть право не для себя, для детей, но всё же...

- Проводите меня, отец Михаил? Здесь и без вас прекрасно справятся.

Священник оглянулся - церковный староста с помощью звонаря утаскивал накрытый кумачом стол в сторожку, а дьячок унёс графин. По пути принюхиваясь к его содержимому. Неужто не верит, что там налита обыкновенная колодезная вода? Вот же свинья, прости Господи.

- Наливочка с прошлого года осталась замечательная, - продолжал уговаривать Федяков. - Нынче удастся ли такая?

- На грех подбиваете? Впрочем, ради вишнёвой наливки можно и согрешить. Сами делаете, насколько помню?

- Кому ещё сие благородное дело доверить? Так что, идёте?

Дорога домой показалась засидевшемуся в гостях до поздней ночи отцу Михаилу в два раза длинней. Коварна вишнёвка у Юрия Сергеевича - в голове чисто, пусто и ясно, мысли исключительно о высоком и светлом, а ноги идти отказываются. Нет, конечно же, они не выписывают замысловатые кренделя на радость и потеху шепчущейся в зарослях ещё не зацветшей черёмухи молодёжи, но не хотят шагать твёрдо, и всё тут. Мягкие какие-то стали - гляди того вывернутся коленками назад, и поскачешь кузнечиком-стрекозой. Или заморским зверем кенгурой, что привёз из кругосветного плаванья капитан третьего ранга Лисянский. В газетах ещё рисунок был, разве не видели?

Но наливка того стоит. И не зря Юрий Михайлович платит в казну налогу по полтине с каждого ведра - разве приятственность для души и усладу для чувств можно измерять деньгами? В старые-то времена...

Что было в старые времена и каким образом они соотносятся с вишнёвкой отставного лейтенанта Федякова, отец Михаил додумать не успел - мерзкая маленькая собачонка, какими, собственно, и бывают все мелкие собаки, с заливистым лаем выскочила из чьего-то палисадника и попыталась вцепиться в ногу. Получив пинка, злобное чудовище с жалобным визгом укатилось в темноту, но, справившись с потрясением и ведомая природной вздорностью характера, повторила атаку. Ещё удар, попавший точно под нижнюю челюсть, и шавка опять улетела, захлебнувшись ненавистью ко всему миру.

- Вот же бляжий зверь, - пробормотал батюшка, нащупывая на дороге подходящий камень. - Вот я тебе...

Подвело угощение господина Федякова, как есть подвело. Не в том смысле, что его самого, а вот отца Михаила...

Звон дорогущего, с завода братьев Нобелей, стекла привёл батюшку в некоторое смущение. Как и раздавшийся следом испуганный визг.

- Стой! - заорал кто-то в темноте и в небо ударил сноп огня, сопровождающийся грохотом. - Стоять, я сказал!

Грозный окрик и выстрел заставили отпрыгнуть в сторону, а в руке неведомым образом сам собой появился пистолет. Лукавый смущает, подталкивая к оружию?

Топот тяжёлых сапог по дороге - кто-то пробежал мимо, остановился, постоял немного. Вернулся. И уже потише:

- Марья Михайловна, вас стеклом не поранило? Беспокойствие имею большое.

- Ой, скажете тоже, Фёдор Савич, - откликнулся звонкий голосок, по которому священник узнал старшую дочь. - Царапина пустяковая.

- Где? - ощутимо перепугался Самохин. - Перевязать бы!

- Не надо.

- Почему?

- Так оно попало... не скажу...

- Я сам посмотрю.

- Ой, руки убери, охальник.

- Да чего...

Звучный шлепок, сменился жарким шёпотом. Что было дальше, отец Михаил не слышал - он перекрестил темноту, улыбнулся с умилением, и зашагал обратно к дому отставного лейтенанта Федякова. Чай примет постояльца на одну ночь?