Валерий Елманов - Найти себя Страница 2

– Вот видишь, Валер,– усмехнулся Константин,– нынче молодежь поумнее пошла. Во всяком случае, куда практичнее, чем мы с тобой. А мне вот, к примеру, драгоценный племянничек, скучать там не приходилось. Да и ты, Феденька, думаю, от тоски бы там не загнулся – не дали бы. Только успевай крутиться.

Кривая скептическая ухмылка, словно приклеенная к губам, на мгновение исчезла, и Федор без всякой бравады пояснил:

– Вы, дядя Костя, совсем иное дело. Вы за любовью туда пошли, а это святое. Если бы я знал, что встречу ее там, ни на секунду бы не задумался, нырнул очертя голову, а так...– И вновь прежняя ирония вернулась на лицо.– А что до здравомыслия, то я exemplis discimus.

– Это тоже сказали древние старцы в ветхом римском сенате? – хмуро осведомился Константин.

– Почти. В переводе это означает, что я учился на примерах. В данном случае на почтенном дядюшке, который, несмотря на свой преклонный возраст, явно рвется в новые бои и сражения, дабы тряхнуть стариной, как, бывалоча, лет пятьдесят назад.

– Нахал! – возмутился Константин.– Да мне всего пятый десяток в том году пошел.– И, повернувшись к другу, заметил, кивая на Федора: – Видал, Валера? Ты не смотри, что мой племяш лицом на меня похож – внешность обманчива. Внутри мой Федя – равнодушный циник, невзирая на свою молодость.

– Скорее уж логик,– вежливо поправил его парень.

– Но с уклоном в цинизм – все ему неинтересно и пресно. Хотя, знаешь, я иногда думаю, что он просто прикидывается,– так жить легче. Спрятался за латынью и всякими там мудрыми афоризмами, и все. Поди-ка выковырни его оттуда. А в самой глубине души он существо трепетное и ранимое, иначе он бы мне и тогда не поверил. Впрочем, да, ему ж в ту пору всего-то четырнадцать грохнуло, так что романтизм в душе еще оставался.

– Как говаривал Николай Васильевич, скучно жить на этом свете, господа,– согласился Федор.– А что до веры, то это у моего дражайшего папочки в голове не укладывалось, что такое возможно. Раз наука сказала – нет, значит, нет, а я, будучи логиком, услышав...

– Точнее, подслушав,– поправил Костя.

– Услышав,– упрямо повторил парень.– Вы так орали в соседней комнате, что только глухой бы не услышал. Так вот, услышав все факты, которые ты, дражайший дядюшка, выкладывал один за другим, и взвесив их, пришел к выводу, что все это правда. Простая логика давала только такое объяснение твоему маскхалату по кличке ферязь, кладу, который ты выкопал под Нижним Новгородом, твоему искусству владения саблей и прочему, вплоть до неожиданного появления твоей очаровательной супруги.

Константин, пока племянник рассказывал, вдруг вздрогнул и испуганно обернулся в поисках сына, который за это время в погоне за неутомимой стрекозой еще больше удалился от них. Убедившись, что тот в безопасности, он вновь повернулся к другу.

– А брательник решил, что у меня крыша поехала,– грустно сообщил он.

– Ты мне об этом ни разу не рассказывал,– удивился тот.

– Да о чем тут рассказывать,– отмахнулся Константин.– Как он мне провериться советовал, причем весьма настоятельно? Хорошо, что у меня хватило ума больше при нем эту тему вообще не затрагивать, иначе силком бы к психиатру потащил.

– Свою скрытность он с лихвой компенсировал в общении со мной,– ехидно добавил Федор.– Чуть ли не каждый день рассказывал о том, как он геройски рубал крымских татар, и при этом всякий раз скорбел, что не может показать боевые рубцы и шрамы, которыми враги испещрили все его тело от пяток до макушки. А взятым в плен басурманам он с выражением цитировал бессмертные строки из киплинговского «Маугли».

– Ох и язва ты, Федя,– улыбнулся Константин, но, судя по интонациям, можно было сделать вывод, что никакой обиды он не испытывал и вообще эта словесная пикировка с племянником – дело для него давно привычное и вошедшее чуть ли не в обязательном порядке в ритуал повседневного общения.– А я вот тебя твоим любимым Леонидом Филатовым, которого ты тоже наизусть выучил, не подкалываю.

– Меня с рождения к нему приохотили,– пояснил Федор,– так что я в своем выборе вовсе не виноват. Во-первых, назвали почти как одного из филатовских героев[1], а во-вторых, вы, мой дражайший дядюшка, в своих бурных странствиях по шестнадцатому веку иной раз исполняли обязанности, весьма схожие со стрелецкими. Ну и куда, мне, бедному, деваться? Между прочим, я не только Филатова люблю. К примеру, Анненский мне по душе, Есенин, классики девятнадцатого века, а также Данте, Петрарка, Шекспир, Омар Хайям... Да и ваш вкус относительно Игоря Кобзева я весьма и весьма одобряю, а поэму о несчастной гибели Перуна чуть ли не всю назубок выучил с вашей подачи.

– И не с моей подачи, а чтобы преподавателей в шок ввести,– усмехнулся Константин и пояснил другу: – Он же не как мы, в простой школе, он в гимназии обучение проходил. А там в качестве эксперимента кучу предметов ввели, чтоб наглядно доказать свою элитность, в том числе и «Закон божий»[2].

– Он называется не...

– Да неважно, как называется, если суть та же самая,– отмахнулся Константин.– Так вот, им как-то задали выучить какое-нибудь стихотворение о боге, вере или религии, словом, на эту тему. Разумеется, подразумевали, что ученики обратятся к произведениям, прославляющим православие. А мой племяш...

– С подачи любимого дядюшки,– встрял Федор.

– А я и не отрицаю,– не стал спорить Константин.– Он прочел им отрывки из поэмы «Падение Перуна», а в ней мало того, что опускалось ниже городской канализации все христианство вместе с князем Владимиром заодно, так еще и прославлялись славянские боги. А так как это не стихотворение, а поэма, а мой племяш не поленился, выучив здоровенные куски, то весь урок преподавателю скрепя сердце пришлось выслушивать эдакое богохульство. К тому же читал Федя здорово – в драмкружке научили и соблюдению интонаций, и паузам, и прочему,– поэтому весь класс слушал затаив дыхание, бурно сочувствуя Перуну и негодуя на попов. Словом, суров, бродяга,– восхищенно заметил он, на что Федор отвесил учтивый, хоть и не без некоего шутовства поклон в сторону дяди, не преминув язвительно заметить:

– Это вам не «Маугли».

Константин в ответ лишь развел руками, не желая спорить и великодушно оставляя последнее слово за младшим, и повернулся к другу, заканчивая начатую мысль:

– А что касаемо полетов в неведомое, то суть, ты Валер, понял – закрыл я для себя вылет рейсов в этом аэропорту. Навсегда закрыл.

– А ведь тебе все равно придется заглянуть вглубь,– заметил Валерий.

– Зачем это? – насторожился Константин.

– А поискать того рабочего, который пропал,– пояснил его друг.

– Уж где-где, а там его точно нет,– буркнул Россошанский.– Да и опасно пока туда нырять. Ты только глянь, как оно искрит. Сейчас если туда забрести, не ровен час и вовсе не выйдешь – так прямиком и шагнешь куда-нибудь к Владимиру Красное Солнышко. Это в лучшем случае,– пояснил он.– А в худшем моего племяша послушай, он про тираннозавров и диплодоков побольше знает.

– Ну тебе-то опасаться нечего.– Валерий выразительно кивнул на красовавшийся на пальце друга золотой перстень с крупным красным камнем.– Он тебя отовсюду выручит.

– Может, и так, а может, и нет,– пожал плечами тот.– Волхва нет, заговоров я не знаю, а возможна ли зарядка перстня без них – неизвестно. Получается, что и мое возвращение под большущим вопросом. Будем надеяться, что тот хлопец, как рабочие и болтали, завис в ближайшей деревне у своей зазнобы.

– А если нет?

– В любом случае надо немного выждать, чтоб перестало искрить, тогда и попробовать подойти к камню. Видишь, вон там и вон...– Он, не договорив, застыл с вытянутой вперед рукой, устремленной в сторону тумана и... Миши, который уже забрел в этот туман по пояс.

– Назад! – истошно закричал он.– Назад, Мишка!

– По-моему, он не слышит,– встревоженно констатировал Валерий.

И действительно, мальчик в эти мгновения был настолько увлечен ловлей стрекозы, что навряд ли слышал или видел что-либо, тем более что неугомонное насекомое, по-прежнему игриво подмигивая своими черными пятнышками-зрачками на прозрачных крылышках, летела чуть впереди малыша, и тому казалось, что еще чуть-чуть, и все.

На некоторое время все растерялись, впав в оцепенение. Точнее, почти все. Кроме Федора. Племянник Константина тут же сорвался с места, ринувшись к Мише. Однако, невзирая на резвый старт и хорошую скорость, уже через мгновение стало понятно, что он явно не успевает. Хотя ему до мальчика оставалось всего ничего – не больше трех-четырех метров, тот забежал уже столь далеко, что виднелась лишь верхняя часть его туловища. Все остальное скрылось в густой молочной пелене, да и сам он должен был вот-вот исчезнуть в ней.

И тогда Федор совершил единственно верное в этой ситуации – оставшееся до мальчика расстояние он преодолел в прыжке, вытянувшись, словно вратарь, парирующий летящий в угол ворот мяч. И тщетно болельщики радостно повскакали с мест, радуясь долгожданному голу,– голкипер в самое последнее мгновение сумел-таки дотянуться до цели. Еще в полете Федор успел резко оттолкнуть Мишу обратно, в сторону края тумана, после чего оба тут же скрылись в мутной искрящейся пелене.