Андрей Посняков - Властелин Руси Страница 2

— Так ведь хватает дровишек-то? — удивленно взглянула на нее дева.

— Сходи, говорю! — с угрозой в голосе повторила хозяйка. — Ну!

Пожав плечами, Онфиска накинула на плечи полушубок.

— Ты куда ж это направилась, дева? — воткнув лопату в снег, выпрямился Вятша.

— За хворостом хозяйка послала, — Онфиска махнула рукою. Тоже ладная вся, крепкая, грудастая, как и Лобзя. Только Лобзя куда как покрасивше будет!

— За хворостом? — удивился отрок. — Так есть же!

Ничего не ответив, Онфиска ушла за ворота. Проводив ее взглядом, Вятша поплевал на руки…

— Эй, подь-ко сюда, парень, — услышал он негромкий зов. Обернулся…

Стоявшая в дверях тетка манила его в дом и — странное дело — улыбалась. С чего бы?

Пожав плечами, юноша направился в дом.

Внутри пахло дымом и чем-то кислым — видно, тетка разогревала вчерашние щи. Из окна тянуло холодком, в дальнем углу чадяще горел светец.

— Глянь-ко, — Любомира кивнула на выдвинутый из-под лавки сундук — большой, крепкий, обитый позеленевшими медными полосами.

— Завалялась тут у меня рубашенция. Сымай-ко свою, примеришь.

— А что, сегодня праздник какой? — удивился Вятша и, расстегнув застежку на вороте, через голову стянул рубаху.

Тяжело дыша, Любомира внезапно огладила его ладонью по спине и, развернув за плечи, притянула к себе:

— Ладный-то ты какой, Вятша!

Губы ее, толстые и мясистые, жарко накрыли губы парня, сильные руки по-хозяйски повалили на лавку.

— Втроем будем жить, отроче, — быстро шептала женщина. — Я, ты и Лобзя. А хошь — так и Онфиску возьмем… Уж так сладко будет! И чего я, дурища, раньше ждала?

— Видно, Мечислава боялась, — еле вырвавшись из ее объятий, едко промолвил Вятша.

— А и боялась, — Любомира согласно кивнула. — Больно уж приезжал часто… Ну а посейчас-то… Что сидишь, иди ж, поласкай меня?

Хозяйка бесстыдно задрала рубаху, заголив крепкое угловатое тело. Тяжелая грудь ее висела, словно у свиноматки. Вятше вдруг стало противно — он инстинктивно подвинулся ближе к двери. Любомира притянула его руками:

— Ну, давай же, вьюнош… Давай…

— Так… Онфиска же… — пытался выбраться из-под нее Вятша.

— И что же, что Онфиска? — шептала не на шутку распалившаяся хозяйка, не понимая, вернее не желая понимать, что — потная и противная — вызывает у парня лишь отвращение.

— Потом, тетка Любомира, — отбивался он. — Потом, ладно?

— Нет, не потом, — женщина повысила голос. — Сейчас! А ну… Что ж ты, брезгуешь?

Вятша оттолкнул назойливую, едва не стащившую с него порты бабу.

Та взбеленилась вдруг, словно необъезженная кобылица:

— Ах, брезгуешь, тварь?

Ударила парня ладонью по лицу. Потом еще раз… схватила висевшие на стене вожжи…

— На, гад, получай! Получай

Удар за ударом посыпались на несчастного Вятшу. На спине, на груди и плечах вспыхнули кровавые полосы.

— Уймись, уймись, тетка!

Ох, напрасно взывал он! Любомира разошлась не на шутку — окровавленные вожжи в ее руках мелькали все чаще, силушкой не обидели боги.

— Получай!

Метнувшись к столу, Вятша схватил нож, сверкнул глазами:

— Уйди… Всеми богами прошу!

— Уйди? — завидев острое лезвие, попятилась Любомира. — Это ты мне говоришь, щенок? — Она неожиданно выпрямилась, отбросив в сторону вожжи, и громко сказала: — Вон! Вон с моего двора, приблудыш. И чтоб ноги твоей здесь никогда не было.

— Да и ладно, — озлился Вятша. — И уйду.

Не спуская глаз с разъяренной хозяйки — знал, та способна на многое, — бочком обошел лавку и, прихватив брошенную на пол рубаху, вихрем метнулся наружу.

— Ну, и к лучшему, — уходя со двора, шептал он. — Сейчас бы только повстречать Лобзю…

— Тварь… — выглянув из избы, плюнула в снег Любомира. Тяжелая грудь ее колыхалась. Сердце вдруг пронзило острое чувство потери. Может, не так надо было? Не так быстро, не так настойчиво, постепенно… Постепенно… Да уж слишком хотелось. И кто он вообще такой, этот приблудыш, чтобы… Жаль, конечно, работника, да и ладно. Ничего, жили без парня ране. А про него потом не забыть шепнуть Мечиславу — ограбил-де да сбег. Пущай-ко через людишек своих прищучит…

Еще раз плюнув, Любомира раздраженно пнула в бок выскочившего из будки Орая и скрылась в избе. С вязанкою хвороста за плечами во двор вошла Онфиска. Покачала головой, погладив собаку:

— Ох, Вятша, Вятша… И чего подался в бега, парень? Нешто плохо тут было?

Повстречавший Онфису отрок не рассказал ей о том, что давеча случилось в избе. Не успел, да и, честно говоря, не очень хотелось рассказывать.

Несмотря на муторную погоду, Киев давно уже проснулся, шумел у пристани Торг, кричал рынок и на Подоле, шныряли средь торговых рядов мальчишки — торговцы горячим сбитнем, пирожники, квасники:

— Эх, и сбитень, горячий, пахучий, на травке муравчатой!

— А вот пироги, с пылу с жару, лепешки рассыпчатые!

— Кваску не желаешь отведать ли, человече?

— Не желаю, — отмахнулся высокий белобрысый парень, тут же закашлялся, прикрыв лицо рукою, свернув, скрылся в толпе. Эх, не нужно было идти через рынок, да так к Копыреву концу ближе получалось. Однако, кажется, не узнали пока. Пока не узнали… Интересно, сколько еще можно будет таиться? Белобрысый вздохнул. Сейчас-то еще ладно, а как на весну повернет да пригреет солнышко? Да и сейчас — вона, почитай, на торгу все сбитники-пирожники-квасники Мечиславу-людину мзду платят. Не говоря уже о колпачниках, эвон, стоят, в кучу сгрудившись, рыщут глазенками, дурачков выискивают. Да, пожалуй, и нашли — длиннобородого мужичагу с конем. По виду — смерд. Эх, зря ты ляму-то раззявил, бородище! Выиграют у тебя все, обманут — и пойдешь себе обратно пешком, без коня, да кабы еще и не голым. Впрочем, твое дело. Отвернувшись от азартно обступивших заезжего смерда колпачников, белобрысый быстро пошел прочь.

Миновав вечевую площадь, свернул в узкую улочку — жестянщиков, проскочил мимо кузни и, обойдя грозно возвышающиеся на горе укрепления Градка-детинца, спустился к Копыреву концу — не самому худому району Киева, заселенному преимущественно торговым людом. Прибавив шаг, улыбнулся чему-то и, завернув за ограду, оказался у приземистого здания постоялого двора. Войдя, поклонился, крикнул весело:

— Здорово, дядько Зверин!

Хозяин двора — коренастый, заросший волосом почти до самых глаз — буркнул в ответ что-то не особо приветливое. Вошедший не обиделся, уселся за длинный стол, шутливо толкнув плечом тощего неприметного мужичка в теплом бобровом плаще внакидку:

— Почто грустишь, дядько Микола?

Мужичок лишь махнул рукою да подвинул парню кружку:

— Пей, Ярил, угощаю.

— Вот, благодарствую! А то от Зверина покуда дождесся…

Белобрысый с видимым удовольствием отхлебнул хмельной сикеры, стрельнул глазами по гостевой зале.

— А зазноба твоя возле очага крутилась уже, — усмехнулся Микола. — Раненько, видать, поднялася. — Он снова грустно потупился. — Эх, жи-и-знь…

— Что, в колпачки на торгу сыграл? — участливо поинтересовался Ярил. — Говорил ведь тебе.

Микола лишь махнул рукою. Ярил поднял кружку, улыбнулся широко, почувствовав, как легли на его плечи нежные девичьи руки.

— Пришел уже, Яриле? — смуглая темноокая девчонка с длинной черной косою ласково провела ему ладонью по щеке. Из дальнего угла подозрительно обернулся Зверин. Девчонка тут же отдернула руку.

— Пришел, Любима, — обернувшись, подмигнул деве Ярил. — А чего на пристани делать-то? Досок не подвезли — сыро.

Любима бросила быстрый взгляд на хозяина двора:

— Погоди, вот с обеда ляжет почивать батюшка, поговорим, ладно?

— На то и надеюсь, — усмехнулся Ярил, провожая влюбленными глазами идущую вдоль длинной скамьи деву. Ох, и краса же! Смуглява, черноброва, стройна, а уж коса — черная, словно беззвездная ночь. Жаль, конечно, батюшка ее тот еще мерин. Не особо-то возлюбил он недавно вернувшегося из дальних северных краев парня, хоть и водилось у того попервости серебришко. Правда, недолго. Справил Любиме подарки — браслеты, кольца височные, ожерельице златое. Было серебришко — и нету. Снова гол как сокол, как и не уезжал никуда. Старым промыслом заниматься — мошенничать — уж и не лежала душа, да и не дал бы Мечислав, быстро прознал бы. Подумал-подумал Ярил да нанялся в артель плотницкую, куда ж еще-то? Навык есть, работа хоть и тяжелая, да веселая, вольная, сам себе, почитай, хозяин: хочешь — работай, не хочешь — скатертью дорога. За сезон неплохо заработать можно. Правда — не сезон еще, не сезон. Вот и косился Зверин — Ярил Зевота? Да на что такой зять — голь-шмоль-теребень? Другого искать надобно, вот, говорят, Харинтий Гусь овдовел недавно — купчина знатный. Шесть больших ладей у Харинтия и хоромы не хуже боярских! Вот бы кого в зятья. Правда, поговаривают, всегда хватало жен у Харинтия, да вот сейчас задумал сразу троих в дом привести. Вот тут-то и вспоминал Зверин о христианах — поклонниках распятого Бога, коим только одну жену разрешалось имети. Хорошо б и Харинтий был таким вот христианином — ужо тогда бы… Зверин вздохнул, украдкой посмотрев на дочь.