Валерий Елманов - Крест и посох Страница 2

Именно поэтому он сразу же заметил себе, что это не более чем совпадение, вот и все.

— Ну так и что? И пусть страшно чуток, — вновь раздался хриплый голос. — Это ж поначалу токмо. А ты пересиль себя, перемоги. Мужик ты или кто?

И вновь Константину стало не по себе.

Какое уж тут совпадение?! Все-таки это был явный намек. Причем прозвучал он настолько недвусмысленно, что даже не позволял никакой иной трактовки, кроме одной-единственной.

Разговаривавшие к тому времени отошли совсем далеко, о чем свидетельствовали их голоса, перешедшие поначалу в глухое бу-бу-бу, а затем и вовсе пропавшие.

— Стой! — сорвался со своей ложницы Константин и как ошпаренный стремглав метнулся к оконцу.

Он даже высунул наружу голову в поисках тех, кто только что лениво чесал языком подле княжеских покоев.

Зачем они ему понадобились, Орешкин и сам бы не смог объяснить, ведь даже если их слова и впрямь были каким-то намеком, то вполне понятно, что они являлись не чем иным, как слепым орудием судьбы, и знать ничегошеньки не могли, включая обладателя хриплого голоса.

Хотя остановить их у него все равно не получилось.

Когда он посмотрел вниз, двор был уже девственно пуст и только пара куриц, невесть как пробравшихся сюда с птичьего двора, с важным видом вышагивали одна за другой в поисках остатков какой-нибудь еды.

Однако и того, что Константин уже успел услышать, вполне хватало, чтобы окончательно решить загадку одного из загнутых пальцев — овраг, ручей, а главное — Хлад.

«Вот тебе и ответы — кто этот пакостный наблюдатель, как его зовут и где его искать», — мелькнуло в голове.

Он зябко передернул плечами, и в его памяти вновь всплыло все то, что некогда приключилось с ним самим.

«Ну там наверху, конечно, молодцы сидят. Одно слово — титаны мысли. Просто гении. Оказывается, им от тебя, Костя, практически ничего и не нужно. Так, небольшой пустячок. Всего-навсего пришибить вековечный ужас, который неизвестно откуда взялся и неведомо насколько силен. Причем неясно даже, есть ли вообще предел у его силы, а также как именно он передвигается, распространяется, размножается и питается. Хотя по последнему пункту это я загнул. Чем он питается — я знаю прекрасно. Человечиной. — И, вздохнув, добавил себе в утешение: — Видишь, что-то о нем тебе уже известно. Еще раз встретишься — будешь знать больше… Если уцелеешь, конечно».

Он поежился и внимательно посмотрел на пальцы рук.

«Да ты уже весь трясешься, — несколько ненатурально подивился он. — Разве сейчас холодно? А как же ты на встречу с Хладом поедешь?» — И сам весь передернулся от таких слов, после чего вытер холодную испарину и, задрав голову к потолку, осведомился:

— И чем же это он вам помешал, дорогие мои? Зверюга, конечно, та еще, что по страхолюдности своей, что по аппетиту. С каких пор комары в состоянии охотиться на слонов? А даже если и найдется такой сумасшедший комар с фамилией Орешкин, то неужели не ясно, что эта охота закончится гибелью комара, вот и все? Вы чего там наверху, окончательно сбрендили?

Потолок лениво молчал, давая понять, что просьба исполнена в самом наилучшем виде, все соответствующие подсказки даны, а там уж пусть поступает как хочет.

Константин в поисках потенциального собеседника перевел унылый взгляд на вмятину, образовавшуюся на подушке от его же головы, и продолжил:

— А если вы это решили мне предложить в виде теста на логику мышления, так тут я вообще пас. Ладно, из задачи с тремя неизвестными — поди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что, и убей его тем, не знаю чем, — два ответа вы мне дали, за что вам низкий поклон, отцы родные. Век не забуду. Теперь бы еще с последним ответом выручили — ведь я же понятия не имею, как с ним драться. Кстати, а его вообще возможно убить? Ну хотя бы теоретически?

Он умолк, переводя дыхание, но пустое изголовье тоже безмолвствовало. Костя почесал в затылке и лукаво заметил:

— К тому же где его искать, я тоже не знаю. Между прочим, тот ручей тянется не на одну версту, — добавил он в свое оправдание последний аргумент, который должен был окончательно реабилитировать его панический страх перед неведомым злом в своем чистом первозданном виде и полностью оправдать отчаянное нежелание встречаться с ним вновь.

Довод действительно звучал убедительно. Константин собрался уж было облегченно вздохнуть, как вдруг за окном раздался звонкий женский голос:

— Ищи-ищи. А коли не сыщешь, так он сам тебя сыщет. Ужо тогда тебе и впрямь не поздоровится.

— Да что же это такое?! — плачущим голосом взмолился Костя, снова высовываясь в оконце.

На сей раз он увидел обладателя голоса, хотя это ничего ему не дало: обыкновенная баба, которая, козырьком приставив к голове руку, чтобы солнце не мешало, упрямо вглядывалась куда-то в даль.

Вроде бы вновь никакой мистики, но вместе с тем это было уже вторым кряду совпадением с ходом мыслей Константина, причем таким же удачным, как и первое.

Пожалуй, слишком удачным, чтобы оказаться просто совпадением.

— Кого отыскать-то хочешь? — без обиняков спросил он у бабы.

Та, вздрогнув от неожиданности, принялась бестолково крутить во все стороны головой и догадалась задрать ее вверх лишь после повторного вопроса князя.

— Да малой у меня шустер больно, княже. Пряслицем[3] моим розовеньким поиграться вздумал, ну и утерял.

«Самое простое совпадение и ничего больше, — попытался уверить себя Костя и облегченно проглотил подступивший к самому горлу какой-то тугой и твердый комок.

— Хоть весь вражек перерой, а сыщи! — сердито закричала в это время женщина.

— Кого?! — даже закашлялся от неожиданности Константин.

— Так ведь он там с им игрался, егда за ягодами бегал. У Долгого болота вражек-то. Стало быть, там и искать надобно, — простодушно пожала плечами она.

— Ну да, ну да, — машинально закивал Константин.

Спрашивать, кто сыщет этого мальца, если тот не найдет пряслица, Константину расхотелось. И без того было понятно, что в ответ он получит какое-нибудь простое и логичное объяснение, вроде строгого батьки или старшего брата.

А кто найдет его, Константина, если он не поторопится, ему, к сожалению, тоже было ясно.

Даже слишком.

В голове его вертелась только одна мысль, но она была явно не о поездке к какому-то оврагу и отнюдь не о встрече с Хладом. Скорее уж совсем наоборот — как бы от нее все же отвертеться.

„В любом случае просто так, с голыми руками, на него выходить бесполезно“, — включил он в который раз логическое мышление, объясняя свое упорное нежелание ехать на встречу с неведомым злом. — Ну ладно, что я еще с духом не подсобрался, хотя хороший психологический настрой в таких делах достаточно важен. Так я же вообще ничего о нем не знаю. Так, ерунду какую-то, из того, что мне Доброгнева рассказала, и все. Не-ет, тут выждать надо. Сведений побольше раздобыть, да и со знатоками посоветоваться тоже не помешало бы. А уж потом, так сказать, во всеоружии, можно начинать поиск его норы», — оправдывался он то ли сам перед собой, то ли перед тем неведомым подсказчиком, который, судя по всему, теперь ждал от него незамедлительных и решительных действий.

Все. На этом тема была исчерпана. Но не забыта.

«А коли не сыщешь наперед его, так он сам тебя тогда сыщет», — раскаленным гвоздем засело у него в мозгу.

И Константин прекрасно сознавал, что в отличие от того мальца ему самому действительно не поздоровится, после чего он впервые за все время пребывания в княжеском обличье напился. Причем нализался мертвецки, так, что даже сам себя не помнил.

Наутро он встал хмурый и больной, однако похмеляться не стал, исходя из парадоксального, но в чем-то оправдывающего себя принципа: «Чем хуже — тем лучше».

Где-то к полудню, едва придя в себя, он честно и добросовестно попытался выяснить у Доброгневы хоть какие-нибудь дополнительные сведения о Хладе.

Однако девушка была на удивление суха и немногословна. Она-де все, что ведала и слыхала от своей бабки, рассказала князю еще тогда, в овраге, а больше ей ничего не известно.

В довершение же ко всему ведьмачка окончательно добила Константина тем, что чуть ли не дословно повторила слова той бабы с утерянным пряслицем:

— Ты бы не думал о том. А коли свидеться восхотелось, так он и сам тебя, княже, сыщет. Токмо что тогда делать станешь? Я уж для той свиданки воду родниковую завсегда близ изголовья твоего оставляю, а в ней оберег серебряный.

Константин растерянно посмотрел на кубок и заглянул внутрь, после чего вытаращил глаза.

Действительно, лежащий на дне серебряный кругляшок был несколько необычен.

Как ни странно, но на нем не было ни изображения богородицы[4] с младенцем, ни отдельно самого Исуса, ни кого-либо из святых. Вместо них в круге красовалась страшная женская голова, больше всего напоминающая горгону Медузу или какую-нибудь из ее двух сестер, поскольку, помимо них, Орешкин не знал ни одного персонажа, которые имели бы вместо волос змей.