Валерий Елманов - Третьего не дано? Страница 2

Спешить было некуда – впереди его ждали, если брать по максимуму, долгие семьдесят два часа…

Глава 1

Рулетка

После известия о том, что самозванец, именующий себя царевичем Дмитрием, чудесным образом спасшимся в Угличе от неминуемой гибели, выступил в поход на Русь, дабы забрать власть из рук подлого царя-узурпатора, покоя от Годунова я не знал ни одного дня.

Что любопытно, утаскивая меня к себе в Думную келью, он поначалу практически ни разу не заговорил со мной о самозванце, обсуждая темы, не имеющие к нему ни малейшего отношения, разве что косвенное, поскольку по большей части они касались… мести Сигизмунду III.

Исходя из этого я сделал вывод, что попытки царя договориться по-доброму о выдаче Лжедмитрия не принесли положительного результата.

Нет, само слово «месть» не прозвучало ни разу, но уж больно агрессивно был настроен в своих планах царь. К примеру, он не раз обсуждал со мной затеянные им не далее как летом переговоры с австрийским императорским домом о ведении совместных действий против Речи Посполитой.

Борис Федорович не поскупился, предложив австрийскому эрцгерцогу даже трон короля. Правда, не над всей страной – предполагалось, что Литва отойдет к Руси.

Более того, узнав о том, что шведский король Карл IX – кстати, родной дядюшка Сигизмунда – тоже хочет согнать польского короля с его трона, Годунов соглашался на объединение усилий. Эдакий тройственный союз.

При этом он брал на себя военные издержки и даже шел на то, что Литва не перейдет к Руси, образовав немецкое княжество, подчиненное Габсбургам.

Получалось, никакого прибытка с этой затеи страна вообще не поимеет – только голые расходы без какой бы то ни было компенсации. И если слово «месть» не подходит, то как назвать и как объяснить столь нелогичное поведение жесткого прагматика, каковым являлся Борис Федорович?

Правда, при этом он выдвигал обязательное условие – Ксению должен взять в жены кто-то из Габсбургов. Вообще-то сам император Рудольф II ходил в холостяках, да и его младший брат Матвей тоже, но царь, как реалист, о них не заикался, выискивая кандидатурку попроще, хотя тоже из герцогов или, на худой конец, из графьев.

Как ни удивительно, таковых в Европе насчитывалось изрядно – имеется в виду холостяков. Тайные эмиссары Годунова не зря исколесили всю Германию, не поленившись заглянуть и во Францию.

Список своему государю они предоставили изрядный. И даже после того, как над ним в поте лица потрудился думный дьяк и глава Посольского приказа Афанасий Власьев, в нем все равно осталось более двух дюжин имен. Представляете себе?

Разумеется, в столь серьезном деле, как супружеское счастье своей единственной дочери, одна голова хорошо, а полторы куда лучше, то есть вновь без меня не обошлось.

Тут нет излишней скромности.

Моя голова и впрямь тянула не более чем на половинку, поскольку в таких вещах, как внешняя политика, я дуб дубом – во всяком случае пока что. Да тут еще всякие княжества, графства, пфальцграфства и прочие, о которых я и слыхом не слыхивал.

Потому и не мог я полноценно рассуждать о выгодах Руси, извлекаемых из того или иного выбора, поскольку любой из браков автоматически становится союзом.

То есть все мои размышления не имели ни малейшего государственного обоснования и касались лишь одного – самой Ксении. Будет ли, к примеру, счастлива царевна, если выйдет замуж за сына графа Ольденбургского Антона Гюнтера?

Да черта с два!

Сынку-то всего ничего – недавно исполнилось двадцать лет.

– Ну куда это годится, чтобы невеста была старше жениха на целый год, – высказал я свою точку зрения.

– Всего-то годок один, – парировал Борис Федорович. – Вон Катерина Ягеллонка, сестрица Жигмонта, прежнего короля ляшского, своего супруга Ягана[1] на цельных восемь годков постарее, ан жили душа в душу. К тому ж енти графья – ближние родичи датских королей. Получается двойная выгода. А можно еще за кого-нибудь оттуда. Нынче выбор богат – у родного дяди нынешнего короля ажно трое неженатых сынов, да и сам Христиан[2] братца родного имеет, тако же неженатого.

Я пожал плечами, мол, поступай, как знаешь, но тут же спохватился. А как же Квентин? Вдруг царевич ошибается и Ксения все-таки влюблена в шотландца?

– Королей, говоришь?.. – нерешительно протянул я. – А тебе мало Иоганна, который в Москве скончался? Сдается мне, здоровье у них к русским морозам чересчур чувствительно. Вдруг опять все повторится, и что тогда?

Годунов задумался, а затем решительно отложил листок с датчанами в сторону, но… тут же взял второй.

– А вот лотарингские герцоги. Сын Карла Хенрик прошлую зиму овдовел. А женат был на родной сестрице тамошнего французского короля Хенрика[3]. Ежели королю было незазорно сестру за него замуж отдавать, то и мне, выходит, тоже. Лета, правда, у него изрядные – за сорок перевалило, ну да это дело житейское.

«Ничего себе! – возмутился я. – Тут, можно сказать, судьба единственной дочки решается, а он – «дело житейское»! Тоже мне Карлсон выискался».

Я вспомнил темный, почти черного цвета, любопытный глаз, задумчиво глядевший на меня сквозь ячейку решетки, и твердо приказал себе не уступать.

– В такие лета его даже сварить нельзя – мясо жесткое, – заметил я царю. – Конечно, иногда и годы не помеха, но сам посуди, царь-батюшка: с чего бы у него сестра короля Генриха умерла? Может, он так сурово себя вел по отношению к ней, что бедняжка захирела, несмотря на юные лета? И не жаль тебе Ксении Борисовны?

Годунов призадумался, вновь заглянул в список и заметил, что помимо этого вдовца в их роду имеются еще четыре Карла, а два из них вовсе ровесники Ксении Борисовны.

«Вот расплодились-то! – возмутился я. – И все на одного Квентина. Нет уж, ребята, так нечестно!»

– Ты, государь, про Варфоломеевскую ночь слыхал? – спросил я. – А ведь герцоги Лотарингские самые заводилы в ней были.

Борис Федорович небрежно заметил:

– То давно было.

– А я мыслю, что и сейчас их всевышний[4] по-прежнему обретается в католиках, – упрямо заметил я. – И сколько бы лет ни прошло, а ненависти у латинян к протестантам не убавилось, прежняя она. И если они так относятся к родственной вере, то сам подумай, станут ли они терпеть православие царевны. Я бы всех этих лотарингских князей отмел. Не пара они твоей дочери.

И еще один лист полетел в сторону.

Мне на секундочку даже стало жаль тех денег, которых, скорее всего, ухлопали не одну сотню, добывая эти сведения, но я твердо решил стоять на своем.

В конце концов, чем я хуже гоголевского Кочкарева? Если уж он умудрился отшить всех женихов, оставив только своего протеже[5], то мне с моим высшим университетским образованием грех не проделать точно такой же трюк.

Правда, он там хаял невесту, а у меня иное, но ничего. Главное, чтобы совпал конечный результат.

Сказано – сделано.

И листы с перечнем графов и пфальцграфов, герцогов и князей один за другим откладывались загадочно улыбающимся царем в сторону – не то.

А что? Кто там знает этих загадочных ландграфов Гессен– Кассельских или герцогов Саксен-Лауэнбургских? Я лично, к примеру, вообще и слыхом не слыхивал про них.

И зачем ей такая радость, как наследник герцогства Савойского?

Ну и пускай Амадей, так ведь не Моцарт же!

– Ему кукла в семнадцать лет нужна, а не твоя красавица, государь, – ворчал я.

А этот фон унд цу Лихтенштейн? Помнится, у некоего егеря в одной из наших кинокомедий территория, как два Лихтенштейна. Или три, не помню.

Короче, одна кликуха, что князь, а на деле глянешь, так этот «ундцуфон» имеет пяток верст вширь и семь с половиной вдоль.

– Всего и земель, поди, столько, сколько твои стольники имеют, а то и меньше, – мрачно заметил я.

Последние, кто угодил мне под горячую руку – или правильнее сказать под язык? – оказались сыновьями герцога Брауншвейг-Люненбургского.

Было их то ли пять, то ли шесть штук, но к тому времени я окончательно распоясался и не стал критиковать каждую из кандидатур в отдельности, охаяв разом всех.

– Ты сам вдумайся, государь. Сдается мне, что неспроста все они до сих пор не обзавелись женами. Учитывая, что самому старшему из них уже сорок, это наводит на раздумья и предположения, что все они имеют некий порок. Причем он не мелкий, тайный, а такой, который известен всем, иначе кто-нибудь непременно выдал бы за одного из них свою дочку…

И вновь был поражен странной реакцией Бориса Федоровича. Лист был последний, не охаянных мною больше не осталось вообще, то есть с женихами вновь сплошной завал, а он… смеется.

И ведь от души – это сразу видно.

– А теперь примемся за невест, – вытерев выступившие слезы, наконец-то угомонился Годунов. – Поглядим, что ты о них скажешь.

Но тут, честно говоря, я сплоховал. Очевидно, увидев, что последний лист с женихами, расслабился. Так что разбушеваться в отношении Софии-Елизаветы, Агнессы-Магдалены и Анны-Марии не сумел – весь пар выпустил раньше.