Анатолий Матвиенко - Аэропланы над Мукденом Страница 2

— Идея полета на аппарате тяжелее воздуха не нова. На воздушном змее многие поднимались и до вас, Александр Федорович. Китайцы уже лет восемьсот так делают. Но это — не полет. Стоит перерезать веревку, змей отвесно падает на хвост. Он не умеет парить в воздухе без привязи. Безмоторные парящие аппараты — также не новость. Французы их называют «планеры», англичане — «глайдеры». Во Франции я летал на аппарате Жан-Мари Ле Бри. Вы не поверите, в эти несколько секунд над землей чувствуешь себя настоящей птицей. — Петр даже закрыл глаза, мысленно вернувшись в мгновения свободного полета. — Лет десять назад я видел один из экспериментов Луи Пьера Муйяра. Николай Андреевич Арендт, наш соотечественник, также совершил, по слухам, несколько удачных полетов, но с ним, к сожалению, я лично не знаком, — из щегольского кожаного саквояжа на свет появился зачитанный журнал «Знание» за 1873 год со статьей Арендта «К вопросу о воздухоплавании». — Не обижайтесь, сударь, но их аппараты гораздо уверенней держались в воздухе, нежели ваше изобретение.

— Вы забываете, господин воздухоплаватель, что на моем снаряде стоят паровые двигатели, — Можайский смотрел на выскочку с явной неприязнью. Одна фамилия «Самохвалов» чего стоит, удивительно подходящая к самодовольному штатскому. — Я запатентовал свое изобретение.

Холеная рука извлекла из портфеля еще одно печатное издание, на этот раз — английское.

— Джон Стригфеллоу и Уильям Хенсон в 1842 году зарегистрировали устройство «Воздушного парового экипажа», по-английски Aerial Steam Carriage, патент Британии № 9478. Их «Эриэль» с размахом крыльев сорок шесть метров, по-нашему это двадцать две сажени, был рассчитан на паровой двигатель мощностью пятьдесят индикативных, или, как их называют в Англии, лошадиных сил. Ваша пятилетняя привилегия Департамента торговли и мануфактур, во-первых, давно истекла, во-вторых, имела оговорку «чтобы изобретение сие, по 97-й статье того же Устава, было приведено в полное действие». Как мы знаем, ваш воздухоплавательный снаряд так никуда и не поплыл. Обождите! — Самохвалов жестом остановил готовое сорваться у контр-адмирала возражение. — Паровой аэроплан, прошу милостиво извинить за еще одно английское слово, не удался ни у кого. За полстолетия удалось построить ряд малых летающих моделей на паровом или пружинном двигателе, а также несколько моделей в натуральную величину, которые катались по рампе или по земле, потешно пытались подпрыгнуть и быстро ломались, — он хохотнул, но никто не поддержал Петино веселье. — В портфеле у меня целый архив вырезок. Простите великодушно, судари, но я не дерзну назвать нелетающее изделие аэропланом. Его можно наречь разве что моделью в натуральную величину или опытным образцом.

— Александр Федорович, если у вас есть что возразить — я весь внимание, — генерал изобразил объективность. Он от души радовался, что говорить неприятные вещи в лицо заслуженному моряку приходится не ему, а залетному штатскому, с которого взятки гладки.

— Мой снаряд взлетел, — угрюмо парировал Можайский. — Для длительного устойчивого полета необходима установка двигателей Обуховского завода, на монтаж которых нет денег. Нужно всего шестьсот рублей. Слово дворянина.

Затем контр-адмирал снова глянул на воздухоплавателя. За годы на море он привык общаться с простым людом и не чураться его. Но выскочку надобно было поставить на место. Такие вещи, как офицерская или дворянская честь, приказчикову сыну неведомы, зато понятны штабистам. Несмотря на безукоризненный английский костюм и грамотную речь Самохвалова, его простецкое или, как говаривали в старину, «подлое» происхождение лезло изо всех щелей: неуважение к старшим, отсутствие чувства собственного достоинства, манера бегать и махать руками в разговоре.

Штабс-капитан открыл папку и достал несколько листков. К прискорбию, папка Главного штаба хранила не меньше разрушительных для Можайского документов, чем лакированный саквояж.

— В записке Главного инженерного управления Военного министерства, составленной по результатам испытаний в 1883 году, отмечено, что аппарат Можайского был, приводим в действие, но взлететь не мог. Повторная попытка в присутствии представителей Министерства датирована 1885 годом. Снаряд разогнался под уклон на деревянном настиле, завалился набок и поломал крыло.

— Но перед этим он оторвался от досок всеми четырьмя колесами! — выцветшие глаза моряка вспыхнули фанатичным огнем. Не важно, что колеса снаряда крутились в воздухе, словно на бричке, перевернутой пьяным извозчиком, а подлета не зафиксировал никто из присутствующих. Изобретения, на десятилетия опередившие свое время, могут быть воплощены лишь подвижниками, для которых слово «нельзя» ничего не значит.

— Не будем спорить по этому поводу, — примирительно вставил начальник штаба. — Я даже готов допустить, что снаряд пролетел десять или двадцать шагов. Что это меняет? Вы только что дали слово о достаточности Обуховских моторов в пятьдесят индикаторных сил. В 1885 году у вас стояли машины в тридцать индикативных сил, а комиссия под председательством капитан-лейтенанта Рыкачева настаивает минимум на семидесяти пяти. Но при этом и вес увеличится, не так ли? Уже сейчас ваш аппарат весит больше шестидесяти пудов. Значит, снова надо наращивать котлы, цилиндры, запас воды и топлива. Пусть ваш аппарат взлетит, он не сможет преодолевать большие расстояния с полезным грузом. Пока сие лишь спорт — полетит или нет. До регулярной работы еще годы и годы труда.

— Машины готовы. Говорить можно о чем угодно. Наверняка можно узнать лишь одним способом — установить их на мой снаряд и взлететь.

— Недостаточность мощности движителя — не единственная нерешенная проблема, — снова заговорил штабс-капитан. — В заключении комиссии генерал-лейтенанта Паукера говорится: «При правильном устройстве снаряд может двигаться по воздуху по определенному направлению только при совершенно спокойном воздухе, или при весьма ровном ветре, направление которого сохраняет неизменное наклонение к горизонту. В противном случае снаряд быстро меняет движение, как в горизонтальном, так и в вертикальном направлении». Иными словами, имеющиеся приборы — вертикальный руль направления, подобный морскому, и руль глубины — не обеспечивают устойчивости аппарата в воздухе. Нет никаких приспособлений регулировать боковой крен. Комиссия Паукера рекомендовала опробовать изменение геометрии крыла, но это предложение не опробовано. Стало быть, при любом порыве ветра у воздухоплавателя нет возможности убрать крен или уберечь аппарат от переворота. На испытаниях так и произошло — при попытке подлета снаряд тотчас перевернулся на крыло. Слава богу, человек внутри машины не пострадал существенно.

— Полностью поддерживаю Георгия Дмитриевича, — снова встрял штатский. — Отправлять кого-либо на большую высоту в неустойчивом аппарате есть чистое душегубство. Недаром китайцы подымали на змеях лишь бандитов, приговоренных к казни, да пленных. Не берите грех на душу, любезный Александр Федорович. И так, сколько людей погибло в воздушных опытах — Летур, де Груф, Малони, ломаных ног не счесть.

— Я сам полечу.

— А это уже совсем несерьезно, — развел руками генерал. — Нам с вами головой работать пристало, молодежь пусть дерзает. Однако риск должен быть оправданным.

— Есть куча других просчетов, очевидных и без дальнейших экспериментов, — продолжал Самохвалов. — Конструкция переутяжелена. Скажите, зачем два мотора разной мощности и целых три винта? Почему пропеллеры стоят в прорези крыла, усложняя и без того громоздкую раму? Почему в центре установлена длиннющая водонепроницаемая лодка, а не легкая гондола — о взлете-посадке на воде даже речь не идет?

— Пропеллеров потребно не менее двух, так как они вращаются в разные стороны и тем компенсируют вращательный момент. Второй двигатель даст надежду на управляемую посадку при отказе в воздухе первого. Прорези в крыле заимствованы из самой удачной летающей модели — «Летуньи». На воду садиться мягче, чем на поле, коли в воздухе что-то испортится.

Оппоненты Можайского переглянулись. На все вопросы у контр-адмирала был готов ответ. Правильный или неправильный — не важно. На его обветренном лице не читалось никаких сомнений в своем изобретении. Что творится внутри — чужая душа всегда потемки. Последнюю попытку достучаться до нее предпринял тот же Петр Андреевич.

— У меня собрано более десяти публикаций, где доказывается, что вытянутое крыло лучше создает подъемную силу, нежели короткое и широкое. Главная часть крыла — передняя кромка. Вот рисунки на примере глайдеров и крупных парящих птиц. У вас крыло из двух квадратов. Врезанные пропеллеры высасывают воздух с передней части плоскостей, кромка не работает.

Недовольство в адмиральских глазах сменилось усталым презрением.