Сергей Арсеньев - Студентка, комсомолка, спортсменка Страница 2

И когда через границу пошли эшелоны с войсками, а на подмосковные аэродромы стали садиться чужие транспортники, куцые и беззубые обломки нашей армии не выдержали. Было восстание. Сын мой, Вовка, поднял свой полк, приказал вскрыть НЗ и раздать бойцам оружие и боевые патроны. Еще несколько подмосковных частей поддержали его. Не везде еще офицеры окончательно спились.

Мятеж продолжался почти три недели. Три недели ребят и примкнувших к ним гражданских расстреливали артиллерией и бомбили с воздуха. И все равно не смогли раздавить. Только использовав четыре тактических ядерных заряда, удалось остановить разгоравшееся восстание. Где-то там, в огне ядерного взрыва, сгорел и наш Вовка. И я горжусь им!

Лена моя тоже при ядерном взрыве погибла. Но не при восстании, позже. В самом начале 43-го накопили мы с ней денег на путевку, и поехала она на два дня в Питер на экскурсию. Выправила себе визу в Балтийскую Республику и поехала. Хорошо еще, Ниночку с собой не взяла, на две путевки денег у нас не было. А может, лучше бы взяла. Больно уж страшную смерть Ниночка несколько лет спустя приняла. Лучше бы она так же, как полтора миллиона человек, сгорела в атомном взрыве при питерском теракте. Наверное, это было бы не так больно…

Ладно, хватит сидеть. Холодно же. Простужусь. А из лекарств мне теперь разве что чай с молоком остался доступным по цене. В аптеку заходить страшно. Ценников меньше, чем на половину моей пенсии, почитай, что и не бывает. Про врача же я и вовсе молчу. В бесплатную поликлинику запись за два месяца. А в платной моих денег хватит разве что на оплату бахил при входе. Парни какие-то появились. Вид совсем бандитский. Пойду-ка я отсюда от греха. Встали!

Ох, сердце-то как ноет! Сейчас домой приду, в кровать лягу. Мне далеко, три квартала еще. Хорошо бы на автобусе подъехать, но там проезд целый евро стоит. Нет у меня таких денег, на автобусах разъезжать. Пешочком приходится ковылять.

Сумка какая тяжелая. Всего-то там упаковка сухпая, собачий корм да черствая булка. А все одно, тяжело мне. Старый я совсем стал. До весны доживу ли, нет? Пожалуй, нужно глотать таблетку, а то не доживу. Худо мне. Где она тут у меня?

Ах!! Тяжелый удар в грудь, и моя сумка вываливается из разжавшихся пальцев, а я, неловко держась за костыль, медленно оседаю на заваленный мусором, заплеванный тротуар. Но сил сидеть уже нет, и я ложусь на старый мокрый асфальт. Неужели все?

В глазах у меня темнеет, и я чувствую, что больше не могу дышать. Последним отключился слух. Я еще успел услышать, как мимо меня, оглашая окрестности громкой музыкой, пролетел по лужам автомобиль…

Глава 1

Сознание вернулось ко мне резко, будто кто-то нажал какую-то кнопку или дернул рубильник. Вот только что я лежал на мокром грязном асфальте, а теперь уже нахожусь в каком-то просторном светлом помещении. Мне тепло и уютно. Только я отчего-то совсем не могу шевелиться. Меня очень туго связали. А во рту у меня какая-то здоровая теплая и мягкая штука.

Выплюнув изо рта то, что там было, я попытался извернуться и осмотреться. Почему так хорошо все видно? Ведь на мне нет очков. Но извернуться не получилось. Мое тело слушается меня очень плохо. И к тому же меня держит на руках какой-то исполин. Держит нежно, совсем не больно, но при этом крепко. Не вырваться. Кто это?

Исполин ласково шепчет мне: «На, на» – и вновь сует в мой рот что-то теплое и мягкое. Неожиданно для самого себя я пытаюсь сосать эту штуку, и… из нее начинает вытекать теплая сладковатая жидкость.

И тут я внезапно понял, что это такое у меня во рту. Да ведь это женская грудь! И течет из нее молоко. А исполин… да никакой это не исполин. Это обычная женщина. Она лишь кажется мне исполином. Потому что это я – кроха.

Вовсе меня не связали. Меня запеленали. Женщина в свободном халате сидит на кровати и держит меня на руках. Это что, выходит, что я теперь – младенец? А кто я? Взглянув на лицо кормящей меня женщины, я убедился в том, что она мне совершенно незнакома. Это не моя мать. Либо если это мать, то, значит, я – это не я.

Вот так вот. Я умер? Возрождение души в новом теле? Читал я про такое, читал. Но отчего сохранилась память? Я помню всю свою прошлую жизнь. А может быть, все младенцы помнят свою прошлую жизнь, и лишь потом память постепенно стирается? Ведь младенец не может никому рассказать о своих знаниях. Либо так, либо… кто-то что-то напутал в Небесной Канцелярии.

И все-таки это я или не я? Меня отбросило в свое собственное тело младенца или это тело не мое? Путешествие во времени невозможно? Ну, я думаю, для Него, для Того, кто управляет процедурой перерождения, и путешествие во времени может считаться вполне осуществимым.

Правда, эта женщина – не моя мать. Свою маму я бы узнал. Я ее помню. Хотя тут тоже возможны варианты. Я помню, у нее были какие-то проблемы с молоком. Она рассказывала мне. Быть может, меня временно передали какой-то другой женщине, чтобы накормить?

Обдумывая все это, я машинально продолжал сосать грудь. Молоко довольно вкусное, мне нравится. И это хорошо, что нравится. Другой пищи я не получу еще очень долго. О мясе, по крайней мере ближайшую пару лет, можно и не мечтать.

Я наелся. Больше не хочу есть. Зато сильно хочу спать. Лежать на маминых руках, уткнувшись носом в ее грудь, оказалось очень приятно. Мне тепло и уютно. Ой! А теперь еще и мокро. Как-то неожиданно из меня потекло, я даже и среагировать не успел. Впрочем, что я мог бы сделать? Все равно пришлось бы пудить в памперс.

Или не в памперс? Вроде бы он впитывать влагу в себя должен. А мне мокро. Мне не надели памперс? Женщина слишком бедна и не может их себе позволить? Возможно. А возможно, их тут и нет. Если это тело – мое собственное, то отсутствие памперса объяснимо. Во времена моего младенчества их еще не придумали. В СССР, по крайней мере, памперсов точно не было.

Я отвалился от груди и немного похныкал. Женщина поняла меня верно. Она ощупала мою пеленку, улыбнулась, встала и потащила меня к столу – переодевать. Довольная. Чему так радуется-то? Впрочем, я догадался. В моем возрасте тот факт, что я напустил под себя, никого не огорчает. Наоборот, это свидетельствует о том, что ребенок здоров и что у него нормальное пищеварение.

С меня сняли мокрые тряпки, помыли меня теплой водой и вновь туго запеленали в сухое, примотав мне руки к туловищу. Последнее мне не слишком понравилось, но возразить я, понятно, не мог.

Пока меня переодевали, женщина тихо разговаривала со мной. По-русски разговаривала. Я у нее был и зайкой, и пупсиком, и рыбкой, и котенком. Если эта женщина так чисто говорит по-русски, может, это все же мое тело? Но где тогда мама?

В комнате, кроме накормившей меня женщины и собственно меня, есть еще двое. Спящий в детской кроватке сверток и светловолосая женщина на взрослой кровати рядом. Но эта женщина тоже не моя мать.

Пока мы копошились с моим мытьем и переодеванием, эта женщина проснулась, потянулась и села на своей кровати. Посмотрела, как меня обматывают пеленками, и сказала:

– Ну как, покормила?

– Угу.

– Нормально все?

– Да, хорошо покушали, покакали, а сейчас пойдем баиньки? Да, зайка? Сейчас оденемся и будем спать. И мама поспит.

– А мой все дрыхнет. Весь в отца, такой же соня.

– Ничего, проголодается – сам проснется.

– Лен, ты как назвать думаешь? Я своего Мишкой назову.

– Не знаю еще. С мужем надо посоветоваться, чего он скажет. Мы имя не обсуждали еще.

– А сама-то как хотела бы назвать?

– Ну… Надо подумать. А вообще, мне имя «Наташа» нравится. Наверное, так и назовем.

Упс. Вот теперь уже точно понятно, что это не мое тело. Оказывается, я теперь девчонка…

Глава 2

Жизнь младенца невероятно скучна и однообразна. Я ем и сплю. Сплю и ем. Если я не ем – значит, я сплю. Если я проснулся – значит, мне пора есть. К счастью, хоть бессонницей я теперь совершенно не страдаю. Спать хочется почти постоянно. И никакой внешний шум не отвлекает. Теперь я могу спать даже рядом с работающим экскаватором (проверено). Разбудить меня может только чувство голода.

Из всех развлечений у меня есть лишь две висящие над моей кроваткой яркие разноцветные птички, на которых можно смотреть, и также разноцветные деревянные шарики на моей коляске. В отличие от птичек, на шарики можно не только смотреть, но и трогать их руками. Впрочем, ни птички, ни шарики мне совершенно неинтересны. Ведь младенец я лишь внешне.

По допотопному виду своей коляски и полному отсутствию памперсов я сразу понял, что оказался в прошлом. По-видимому, меня отбросило по моей собственной исторической линии. Во всяком случае, никаких расхождений с известной мне историей я не замечал.

Я внимательно слушал разговоры взрослых и выяснил, что здесь тоже была Великая Отечественная война, на которой, оказывается, погибли оба моих деда. Сейчас у власти находится Хрущев, и недавно была проведена денежная реформа. Настолько недавно, что люди часто называли деньги «новыми». Это позволило мне точно установить год моей «заброски». Сейчас тут 1961-й.