Николай Андреев - Гром победы раздавайся! Страница 2

— Как они радуются неизвестному, Михаил Владимирович, боже, как радуются-то! — Кирилл силился перекричать людское море. — Вот так же будут радоваться, если я прикажу расстрелять тысячу, две тысячи, три тысячи людей — за день расстрелять, Михаил Владимирович. Не верите? А зря… Будут ликовать, плакать от счастья — и все потому, что кому-то еще хуже их приходится. А иные просто молча отойдут в сторонку, делая вид, будто их ничто не касается.

Сизов повернул голову к Родзянко: министр-председатель молча смотрел на ликующий народ. Недоверчиво так смотрел, с оттенком брезгливости, со страхом и презрением в глазах. Михаил Владимирович после Петрограда понял: прав Кирилл. Эти будут ликовать, глядя на казнь.

— Люди не меняются, Кирилл Владимирович, они просто порою сбрасывают надоевшие маски, — Родзянко опустил руку. — Думаю, нам пора прорваться через это воинство к штабу.

— Я с вами полностью согласен. Рад, что так быстро мы начали думать об одном и том же. Это поможет, это очень и очень поможет в работе! — Кирилл позволил себе улыбнуться, а потом вновь перевел взгляд на толпу…

А Николай все смотрел и смотрел на Кирилла, и невозможно было понять, осуждает или благословляет бывший самодержец нынешнего регента…

— Это оперетка, у регента нет корней, поэтому недолго длиться представлению, — донесся до Кирилла приглушенный шепот.

Как мог ответить на это регент? Только улыбнуться, широко, от всей души. Разве что пока на лице расцветала улыбка, в глазах разгоралось пламя: предстоял первый настоящий бой за контроль над армией. И сегодня должно было решиться: стать новому режиму кратким фарсом с трагикомичной развязкой — либо же долгой эпопеей с «открытым» финалом.

«Пусть смеются и зубоскалят, пусть! А я просто сделаю то, что должен — и будь что будет», — держа в голове этот славный девиз, Кирилл наконец-то взял слово.

Это совещание штаба было первым в своем роде: регент настоял на присутствии министров, штатских! Сизов хотел, чтобы с этого дня правительство и армия шли рука об руку, напрямую говоря друг другу о своих потребностях, бедах и удачах. Пока, судя по всему, задуманное не получалось вовсе.

Кирилл вглядывался в лица собравшихся. Интересно, что они о нем думают?

Генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев. Какие мысли можно было прочесть в узких, умных, наблюдательных глазах, прятавшихся сейчас за крохотными стеклышками очков? Вряд ли узнаешь: он редко говорил все, что думал, даже боевым товарищам. Некогда сражавшийся под командованием Скобелева в Русско-турецкую, занимавшийся составлением планов развертывания в будущей войне, преподаватель истории русского военного искусства, профессор, сторонник сильной, дееспособной армии — он не видел иного шанса спасения ее, кроме отречения Николая от престола. А теперь, терзаемый одной из многочисленных болезней, уставший, только-только начинающий осознавать все бремя «делателя королей», Михаил Васильевич ушел в себя, внутрь, в размышления и переживания. Или, быть может, уже составлял стратегию взаимоотношений с регентом?

Генерал Гурко, сын героя Русско-турецкой, выпускник Пажеского корпуса и Николаевской академии Генерального штаба. И, в придачу, давний «товарищ» Гучкова, командовавший Особой армией, а после замещавший некоторое время Алексеева, лечившегося в Крыму. Прекрасно чувствует, в какую сторону дуют ветра перемен — вот и сейчас присматривается к регенту, словно впервые увидев его, оценивает. Нет, Василий Иосифович в общем-то хороший человек, хороший командир — но слишком уж он сильно заигрался в политику.

Контр-адмирал Бубнов, начальник морского управления. Тот поглядывал на Кирилла более доброжелательно. Друг и протектор Колчака, буквально грезивший, живший Босфорской операцией, может стать настоящей опорой для Сизова здесь, в Ставке.

И многие, многие другие офицеры Ставки присутствовали на заседании, которое должно было стать решающим, судьбоносным для хода войны — хотя бы решениями нового главковерха…

Кирилл еще раз оглядел собравшихся, мысленно сосчитал до пяти и пошел в лобовую атаку:

— Господа, впервые проводится совместное собрание членов правительства и Ставки Верховного главнокомандующего, чей пост мне выпало честь занять. Думаю, что до вас уже дошли известия о том, что происходило в последние дни в Петрограде и других частях страны, и то, что до сих пор мы не смогли добиться умиротворения России. Это слишком опасно, учитывая, что вот-вот будет начато решительное наступление на всех фронтах. Последнего мы можем достигнуть лишь полным единением власти государственной и власти военной. Этот путь уже доказал свою пригодность при подавлении петроградского восстания. Хотя, господа, отчего же — восстания? Революции! Мы едва смогли остановить революцию! К сожалению, она успела нанести непоправимый урон стране и, что не менее опасно в нынешних условиях, — фронту. Армия в нерешительности, правители страны поменялись, в городах едва не начался хаос, тылу требуется организация. Боюсь, действовать как прежде мы не сумеем. Нам нужно обновление. В связи с этим я уже подписал приказы о новых назначениях в армии. Итак, господа, надеюсь, вы сохраните полное молчание до самого момента, когда я закончу изложение изменений.

Многие не удержались от того, чтобы податься вперед. На лбу у Гучкова выступил пот: видимо, ожидал, что продвинется наверх. Алексеев побледнел: то ли на него навалилась усталость, то ли волнение сказалось. Все застыли в напряжении, ведь никто не ожидал от Кирилла столь быстрых «деяний».

Сизов посмотрел на листок бумаги, до того сжимаемый им в руках, отложил подальше, поднял глаза и, с замершим сердцем, начал говорить.

— Итак… — Сизов вздохнул, набирая побольше воздуха в легкие, он все же боялся, что голос его может подвести. — Балтийский флот выходит из-под оперативного подчинения командующего Северного фронта и переходит под контроль Ставки.

— К сожалению, последние месяцы оказались не самыми приятными для Николая Владимировича Рузского.[1] Главнокомандующий направляется на лечение в Кисловодск, а на его место назначается генерал-лейтенант Лавр Георгиевич Корнилов, Алексей Николаевич Куропаткин с этого дня становится начальником штаба Северного фронта.

Бывший командующий войсками в Русско-японскую, Куропаткин уже когда-то занимал должность главнокомандующего Северным фронтом, теперь же настало время вновь задействовать его на привычном месте. Во всяком случае, это лучше, чем исполнение обязанностей генерал-губернатора в Туркестане.

А вот с Корниловым было все намного интересней и сложней. Не то чтобы слуга царю, но зато — отец солдатам, собиравший вокруг себя текинцев и кавказцев, лично ему преданных. Популярнейший среди солдат командир — и проигравший практически все сражения, которыми руководил. Из казачьей семьи, любитель простора, воли — и сторонник железной дисциплины в армии. Северному фронту как раз и нужен был такой командующий. Значительных операций там не планировалось, зато дисциплина… Про это слово там, похоже, давным-давно позабыли…

Молчание, кажется, стало даже хуже, чем гробовым. Кирилл подумал, что еще чуть-чуть, и будет слышен стук сердец генералитета и «министеритета». Сизов все-таки сделал то, чего от него никто не ожидал. И — никто не мог не подчиниться, тем самым они просто нарушили бы субординацию, фактически объявили бы мятеж. А на это Ставка не пошла даже в известной Кириллу истории, — на прямое неподчинение приказу верховной власти. В каком-то смысле регент упивался властью, попавшей к нему в руки. Он понимал, что перестановки и назначения — это не оловянные солдатики, да и обстановка отнюдь не веселая. Несмотря на все это, Сизов упивался моментом власти, сам не ожидая подобного. Значит, вот как чувствовали себя министры Временного правительства и большевики, вчера еще устраивавшие погромы и перебранки в выборных органах, — а потом встававшие у кормила власти над империей. О, незабываемое, ни с чем не сравнимое ощущение всевластия и вседозволенности, растлевающее, такое манящее. И, одновременно, такое иллюзорное и лживое. Ведь что сейчас мог сделать Кирилл? Разве что отправлять в отставку чиновников и офицеров да подписать сотню, две, три, тысячу указов и рескриптов. Он, в общем-то, мог всю Россию завалить распоряжениями — но все ли это будет исполнено? Точнее, хоть что-то — будет ли?

«Интересно, а если я издам указ о победе в войне — кинутся ли его исполнять или хотя бы льстиво приветствовать?»

Однако же хватит играться и смеяться! К делу!

«Давай, Кирилл, давай! Делай, что собирался, и не втаптывай людей в грязь!» — одернул себя регент.

Интересно, кто-нибудь понимал, за что на самом деле Кирилл снимал Рузского с должности? Что нынешний командующий Северным фронтом был далеко не самым здоровым, все хорошо знали. Но удар в спину тому, кто практически возвел на престол Алексея, а вместе с ним — Кирилла? Это, конечно, было подло. Но Рузский имел слишком тесные связи с Гучковым: лидер октябристов в свое время наобещал Николаю Владимировичу очень и очень много. Александр Иванович вообще не стеснял себя какими-то рамками, стараясь на свою сторону перетянуть Ставку, и это нынешнему военному министру удалось. Но Сизов-Романов хотел ослабить влияние Гучкова, потихоньку начать выбивать опору из-под ног октябриста, а еще — вызвать прямое, выраженное хотя бы в намеках, в словах противодействие Александра Ивановича. Военный и морской министр мог с легкостью критиковать невоенные реформы, но начни он препятствовать регенту и главковерху в делах армейских — появится повод снять его с должности. К тому же в Ставке он мог бы опереться только на знакомых из генералитета, но не на «общественные круги». Нет, можно прямо сейчас убрать Гучкова из правительства, но тогда «определенные круги» (сторонники Александра Ивановича) начнут кампанию против регента. А в нынешних обстоятельствах это было бы слишком опасно. Еще несколько месяцев, самую чуточку — и можно делать все, что угодно. А сейчас — только подготовка, только Ставка, только война…