Андрей Семенов - Минус Финляндия Страница 2

— Сообщите в штаб Тридцать второй армии о моем прибытии.

От неожиданности Лизин оторопел настолько, что не понял родного языка.

— Чего? — переспросил он.

— Я приказываю вам сообщить о моем нахождении на вашем КП командующему Тридцать второй армией генерал-лейтенанту Гореленко, члену Военного Совета полковнику Ушакову или начальнику штаба генерал-майору Брагину, — четко и ясно повторил перебежчик.

«Погодите, погодите! — хотелось сказать Лизину. — Давайте разберемся! Вы кто такой?!»

Но вместо этого он сел на лавку и посмотрел на пулеметчиков, будто ожидая, что бойцы ему сейчас все объяснят. Пулеметчики не менее удивленно посмотрели на пленного, потом друг на друга, на самого Лизина, но ответа не дали.

— Прикажите меня развязать, — продолжал командовать перебежчик. — У меня затекли руки. Если опасаетесь за свою жизнь, то поставьте вооруженную охрану.

Лизин приказал, и перебежчика развязали. Но это не внесло ясности в мысли командира роты. Во-первых, номер армии — это военная тайна. Допустим, фашисты могли взять в плен кого-нибудь из наших и от него узнать номер армии. Но фамилии и воинские звания армейского командования тоже были военной тайной. От кого попало фашисты узнать их не могли. А этот гусь мало того, что командует тут как у себя дома, так еще и перечисляет армейское руководство, будто каждый вечер чаи с ним гоняет.

— А ты кто такой? — Лизин наконец задал вопрос, так мучивший его.

— Я не знаю вашего звания, — пленный посмотрел на лейтенанта. — Но делайте то, что вам приказано. За неисполнение — расстрел.

Минуты три в голове лейтенанта нерешительно колыхались Роковые Весы Судьбы. Спокойнее всего было бы сейчас этого пленного расстрелять. Шлеп его — и дело шито-крыто. Но если окажется, что он приказал расстрелять важную птицу, которую расстреливать не следовало, то следом шлепнут и его, лейтенанта Лизина. Об этом пленном кроме него уже знают целых три человека, и если кто-нибудь из них проболтается, а проболтаются они немедленно, как только выйдут из блиндажа, то…

С другой стороны, если он сообщит по команде, что у него на КП находится такой важный человек, то это, несомненно, будет оценено командованием. Даже если окажется, что он зря оторвал от важных дел занятых людей или даже вовсе разбудил их посреди ночи ради пустяка, то всегда можно сослаться на очередной приказ об укреплении бдительности и оказании содействия. В этом случае его всего лишь слегка пожурят, а выслушивать начальственные матюги лейтенанту Лизину было не привыкать. Так же, как и его солдатам, никто не мешал слушать собственные лизинские обороты «по матери».

Поколебавшись, лейтенант решил перепрыгнуть через голову. Покрутив ручку телефонного аппарата, он назвал не батальонный, а полковой позывной.

— «Валун», дайте «Лишайник». «Лишайник», я — «Сосна-два». У меня пленный на КП. Так точно, часы на руке есть… Смотрю, — Лизин действительно поднес к глазам левую руку и посмотрел на часы. — Так точно, и на моих два тридцать две, — подтвердил лейтенант, обрадованный таким совпадением. — Куда мне идти? Куда?.. А не пошли бы вы сами туда, товарищ капитан?! Вы на меня не орите! Я бы не стал беспокоить, и про субординацию мне известно, но этот пленный такое говорит, что… Похож на власовца… Я думаю, что не ниже полковника. Есть подождать пять минут.

Лейтенант прикрыл мембрану трубки ладонью и доверительно сообщил пулеметчикам:

— С дивизией соединяют. Со Смершем.

Через пять минут действительно соединили, и Лизин продолжил разговор:

— Командир второй роты лейтенант Лизин. Так точно. Сегодня в два ноль-ноль привели на КП роты. При нем рюкзак. Не обыскивали. Есть обыскать и доложить.

Командир роты, не кладя трубку на место, сделал глазами знак пулеметчикам, но пленный, не дожидаясь начала обыска, сам подошел к столу и положил на него тонкую книжечку в твердом переплете.

Лизин раскрыл книжечку и продолжил в трубку:

— Так точно, при нем. Паспорт или аусвайс — хрен разберешь. Не по-нашему написано. Есть! Читаю. «Тими», «Ниеми»… Дальше неразборчиво.

— Тиму Неминен, — подсказал пленный.

— А! Тиму Неминен, товарищ майор. Так точно, раскололся. Мы и не таким зубрам языки развязывали. Никак нет, оружия не обнаружено. Еще рюкзак при нем. Есть узнать содержимое.

Радостную ретивость ротного погасил пленный:

— Любой, кто развяжет тесемки на рюкзаке, будет расстрелян! — чтоб лейтенанту стало понятнее, Тиму Неминен уточнил: — Я не шучу. Под расстрел пойдете вы, эти двое и ваша женщина.

Лейтенант поколебался секунду и продолжил в трубку совсем уже безрадостным голосом:

— Содержимое неизвестно. Не удалось установить. А вы мне не угрожайте. Приезжайте и сами с ним потолкуйте. Знаю. Уже на фронте. Передовей некуда. Дальше не пошлете. И в штрафбате люди живут. Говорю же вам, товарищ майор, он все наше командование как свои пять пальцев знает. А вот так! Я ему — должность, он мне — фамилию и звание сообщает. Будто он в нашем штабе фронта служил. Есть задержать до выяснения.

Через три часа после пересечения Тиму Неминеном линии фронта и через час после его прибытия на КП второй роты за ним приехал конвой из дивизионной контрразведки. Весь этот час лейтенант Лизин старался не смотреть на его рюкзак.

II

Руслан Каземирович Титор был умный человек. Ум его проявлялся в том, что с первых же самостоятельных шагов по дороге жизни он умел отделять главное от второстепенного. Главным для него была служба, второстепенным — все остальное, к службе не относящееся. Литература, театр, кино, музыка, живопись, совесть, дружба, любовь — все это было второстепенно, следовательно, никакого значения для Руслана Каземировича не имело.

За время службы в органах майор госбезопасности Титор выработал для себя незыблемые принципы, коих было целых три. Первый — доскональное знание своих должностных обязанностей и безукоризненное исполнение своего служебного долга. Второй — полная и бескомпромиссная самоотдача делам службы без сна и выходных. Третий — только служба может быть единственным и достойным смыслом жизни.

Руслан Каземирович не просто любил свою службу. Он ее обожествлял и молился на нее. Это была не просто собачья преданность, не святая вера фанатика в некие абстрактные идеалы, а, если можно так сказать, осознанная любовь зрелого человека к вполне конкретному предмету — своей службе — боевое и даже творческое к ней отношение.

Служил майор госбезопасности Титор старшим уполномоченным Смерша Н-ской стрелковой дивизии Тридцать второй армии Карельского фронта.

Руслану Каземировичу было за что любить свою службу. Именно служба и только она одна вознесла ничем другим не примечательного человека над многомиллионной массой простых смертных. И не просто вознесла, но и всячески подчеркивала сугубое положение майора Титора по отношению к иным прочим. Всякий раз, облачаясь в форму, Руслан Каземирович удовлетворенно отмечал, что даже казенный мундир выделяет его из тысяч таких же старших офицеров фронта. И погоны не с красными, а с синими просветами, и галифе не зеленые, а синие. Ни с кем его не перепутаешь в такой форме, ни с танкистом, ни с летчиком.

Не будучи подчиненным ни командиру дивизии, ни даже командованию фронта, майор Титор держался независимо, армейских офицеров и генералов за полноценных людей не считал и в душе своей думал, что командуют они только до тех пор, пока органы всерьез не взялись за них. Дай ему, Титору, приказ, уж он бы вывел на чистую воду любого, хоть генерала, хоть Героя Советскою Союза. Уж он бы разоблачил скрытого врага.

Рассказывая о тех лихих днях, о том времени, том лихолетье и неизбывном горе, пришедшем к нашему народу, нельзя пройти мимо и не упомянуть об огромной когорте людей, внесших свой немалый вклад в борьбу с врагами. Нельзя не сказать несколько слов о сотрудниках НКГБ-НКВД.

Одетые в мышиную форму, они и методы работы предпочитали мышиные, действуя тихо, чаще всего негласно, но всегда целенаправленно и жестоко. Завеса совершенной секретности, окутывавшая их деятельность, позволяла сохранять в глубочайшей тайне все недоработки и провалы бравых контрразведчиков. Это действительно очень удобно. Спроси любого, сколько он шпионов поймал. Секрет. Какие тайны раздобыл у врага? Секрет. Сколько мостов взорвал, сколько бургомистров на оккупированной территории казнил? Секрет. Можно даже вовсе не работать — результаты твоего бездействия, твоей тупости, твоей неспособности к работе все равно будут засекречены. Смело иди на склад за доппайком и с чистой совестью становись в очередь к кассе за получкой. Заслужил.

Армейские контрразведчики вступили в войну одними из первых. Уже 4 июля 1941 года ими был арестован как предатель и трус Герой Советского Союза генерал Павлов, а также генералы Григорьев, Климовских и Коробков. Тоже как предатели и трусы. 22 июля 1941 года, ровно через месяц после начала войны, военным трибуналом эти генералы были признаны виновными, приговорены к высшей мере наказания и тут же расстреляны. Это была самая большая победа советских контрразведчиков за все годы войны. Сталин больше не отдавал приказов арестовать и расстрелять командиров такого уровня. Даже маршала Тимошенко не наказали за гибель и пленение сотен тысяч красноармейцев весной 1942 года.