Александр Щербаков-Ижевский - Дивизионный медсанбат без прикрас. Серия «Бессмертный полк» Страница 2

В преддверии зимы 1942 года была предпринята еще одна попытка перерезать Рамушевский коридор. Войсковая операция была безуспешной.

Болото и лес, настил и дорога к передовой были покрыты снегом.

Раненным, с поля боя до дороги в медсанбат еще надо было добраться. Некоторых раненых, везли повозками, другие бойцы ковыляли сами. По инструкции, в теории на одного тяжёлого надо четверых здоровых. С ума, что ли сошли? В реальной жизни всё было наоборот.

Вот и тащили бойцы сами себя. С трудом волочили по сугробам и застывшей земле изувеченные и израненные тела с безжизненными конечностями. Частенько, просто на карачках.

В подавляющем большинстве своем раненные спасали себя сами. Других шансов судьба им не предоставила.

Кто-то уже в судорогах умирал в паре шагов от дорожной колеи. Бесчисленное количество трупов лежало на всех подходах к спасительной дороге, ведущей к медсанбату. Все искренне верили, что, если доберутся до заветного знахаря, то спасение будет неизбежным.

Так ли это было? Что-то сомневаюсь я шибко.

К концу дня это была уже не дорога, а окровавленное полотно трёхкилометровой длины, с окоченевшими трупами на обочине.

Раненому бойцу повезет, если с поля боя сразу отвезут в госпиталь. Но в полуторку входило всего четыре-пять тяжелых, а с подводами была вечная проблема.

В то же время, представьте себе на бездорожье многокилометровую колонну из санитарного транспорта. Сладенькая, беспомощная цель для немецких «Юнкерсов», не правда ли?

Поэтому тяжёлых санитарных складывали штабелями. Друг на друга.

А по ночам старались в бешеном темпе вывезти на подводах в госпиталь, в тыл. Подальше от передовой.

Если повезёт и силы ещё есть, выживут. Здесь-то по любому никаких условий и быстрый конец неизбежен.

Сами понимаете, что после таких садистских мук, отсев в медсанбате был катастрофически громадным.

Но это была страшная и неизбежная правда войны.

Зубная боль, если случалась, могла любого поднять в атаку и бросить на амбразуру дзота. Адские страдания выдержать было не возможно.

А способ лечения был всего один-единственный. Это удаление больного воспалённого зуба. Новокаина тогда не было.

Больные орали так, что шишки с деревьев сыпались. Если страдалец трепыхался и буянил уж слишком сильно, парочка дежурных служивых крепко-накрепко удерживали больного на стуле. Чтобы не рыпался. Ни-ни!

А для них самих, костоломов, сотка спирта от врачевателей становилась не лишней.

Психологически лечить зуб было всё равно лучше нежели тебе без сожаления оттяпали бы ногу.

Но для избранных командиров, говорят, можно было, и подлечить зубы.

Электричество подавал дизель при дивизионном санбате.

В отгороженном уголке перевязочной стояло кресло а-ля парикмахерская. Для стоматологов и цирюльников кресла делал один и тот же завод.

Как на допросе в НКВД автомобильная фара слепила прямо в глаза больному и выпаривала его вспотевший лоб.

А сама бормашина была создана на тракторном заводе с ремённой системой передач. Эта конструкция давала низкую скорость вращения бура и сильную вибрацию одновременно.

Сквозь витающий запах гноя и крови можно было сразу учуять запах горелой кости и палёного мяса с дымком. Изо рта «счастливчика» можно было наблюдать курящийся парок. Это была микроскопическая костяная пыль, которая хочешь, не хочешь, а забивалась в ноздри больному.

Материал для пломб был недолговечным, изготовленным ещё по рецепту 19 века, поэтому пломба держалась всего-то несколько недель или месяцев. При удалении зубного нерва использовался мышьяк, тоже из 19-го века. Но больным «зубникам» от этой экзекуции было не легче.

Больной ноющий или зудящий зуб становился для солдата на войне настоящей проблемой, если не сказать больше. Трагедией! Смерти подобно, когда открывался свищ, неожиданно опухала надкостница или корень зуба срастался с костью челюсти. Опухоль разрезали снаружи, через щеку и долбили обычным, столярным зубилом. Обычным плотницким молотком. Долбили так, что за версту было слышно. Кстати, этим же самым «молотобойным» способом проводили и трепанацию черепа.

Однажды ранило взводного. Пришлось мне тащиться в санбатовскую палатку за картой двухкилометровкой. Захожу, а там ор стоит невыносимый. Два амбала держат за спиной руки у сидящего на стуле бойца. В рот бедняге сбоку была вставлена фанерка, чтобы пасть свою не закрывал. А хирург, в свою очередь, попеременно то скальпелем, то ножницами с привязанной к их концам петлёй из нитки обычного троса подрезали в горле распухшие от воспаления гланды. Видимо, по случаю зацепили кровоток-из гортани вырвалась алая струя крови прямо на удерживающих горемыку бойцов. Чтобы не видеть страшную экзекуцию, я схватил лежащую на столе планшетку, рядом с банкой из-под тушёнки доверху набитой окурками и скорее дёру из помещения. Будучи в шоке от увиденного кровавого зрелища, трясущимися руками я закурил с местными санитарами по козьей ножке. Те мне толково, обыденно объяснили, что у солдатика так и так не было никаких шансов избежать операции. Распухшие миндалины напрочь закрывали дыхательное горло и солдат мог, совершенно очевидно, умереть от удушья. Вот такая тривиальность на войне. Не от пули так от простуды можно было запросто откинуть кони.

От переднего края до медсанбата было далеко 3—5 километров, а кругом болото. Поэтому при ранении первую помощь санинструкторы оказывали здесь же, на передовой в блиндаже потеплее.

Да и что такое медсанбат? Там на 85 процентов работали врачи-хирурги. У них одно лечение: или вырезать, или отрезать. Но всё равно, при ранении других вариантов у нас не было.

С 1942 года началась эра антибиотиков, в СССР синтезировали пенициллин. Но на войне мы его так и не увидели. Приходилось лечиться дедовскими способами или народными средствами.

Не поверите, но на обширные и рваные раны накладывали хлопчатобумажную ткань, смоченную в растворе… обычной поваренной соли.

Раненные орали благим матом, но это поголовно помогало избежать гангрены. На третий-четвёртый день рана становилась чистой. Если у солдата был ещё перелом, тогда сразу после снятия солёной повязки раненную руку или ногу гипсовали и пациента отправляли по-возможности в госпиталь. Нужна была всего одна чайная ложка соли на стакан кипячёной воды.

Солевая повязка обязательно должна была быть «дышащей». Солевой раствор поглощал жидкость из раны, оставляя нетронутыми эритроциты, лейкоциты и живые клетки крови и тканей.

Когда не хватало крови, солдатам переливали… морскую балтийскую воду, которую привозили в бочках. Процедура была популярной и действовала очень успешно, потому что крови не хватало всегда.

Солевой раствор морской воды содержал практически всю таблицу Менделеева и был близок по составу к человеческой крови.

Морская вода активизировала все человеческие процессы, протекающие в организме, укрепляла иммунитет и помогала ему бороться с возбудителями различных заболеваний.

Минералы в ней содержались в ионизированной форме, поэтому она оказывала ощелачивающее действие на организм, что положительно сказывалось на состоянии здоровья.

Однако, шутить с этим было нельзя. Процедура годилась лишь на очень короткое время.

Парафин применяли при отёках после ранений, при долго не проходящих язвах, при поражениях периферических нервов, при гнойных ранах и свежих переломах.

Методика была такова.

После обработки раны спиртом и йодом кисточкой наносили разогретый парафин. Сверху накладывали бинт, повязку, также пропитанные парафином. Это позволяло оказывать продолжительное и глубокое тепловое воздействие на кожу, мышцы и близко расположенные внутренние органы. Тепловые процедуры оказывали болеутоляющее и противовоспалительное действие.

Обречённые раненные скулили втихушку и с надеждой смотрели на необычную повязку. Врачи им втолковывали, что капилляры должны расшириться, улучшится кровообращение, активизируется обмен веществ, кости срастутся быстрее, а раненные нервы стянутся.

Раненным оставалось только верить и надеяться.

Разорванного, раненного бойца с болевым шоком укладывали так, чтобы голова была выше тела.

Здесь же на «передке» рану обезбаливали с помощью хлорэтила.

И только в санбате была возможность применить эфир и хлороформ.

В любом случае, это были садистские манипуляции. Часто со смертельным исходом. Но шанс остаться в живых всегда оставался.

Матросы из ленинградского пополнения принимали Балтийский чай, это специальный такой «окопный коктейль». Дурные навыки не забылись ещё у некоторых с Первой мировой войны и подавления мятежа в Кронштадте.

Могучая гремучая смесь спирта с «марафетом» (при наличии кокаина) давала возможность не спать сутками. Не знать усталости. Штурмовой роте без страха идти в атаку, штабисту сутками корпеть над картами, разведчикам накручивать по тылам противника километры. При его использовании практически не ощущалась боль.