Татьяна Хмельницкая - Ось времени. игры разумных Страница 2

— Вы кто такой?

— Врач, — спокойно отозвался гость. — Пришел по вызову.

Он был среднего роста, с буйной седовласой шевелюрой и мясистым носом, на котором красовались огромные очки.

— Мне не нужен врач, — сев в постели, бросила я.

Голова раскалывалась, а глаза болели так, словно песком забросали. Я потерла их, но это не помогло. Кожу лица щипало, когда я потерла её ладонями.

Мужчина ничего не ответил, достал небольшой планшет из кармана, включил его на видеозапись, отдал мне. На экране я увидела девушку с грязными растрепанными волосами, покрасневшими глазами, бледным лицом. Она склонилась над столом и что-то писала в тетрадь. Я узнала себя, но не могла поверить в то, что я так выглядела.

Запись была сделана сбоку, и не заметить, что снимали, в теории было крайне трудно. Ужас! Ничего такого не помнила.

Камера приблизила моё лицо. Губы искусаны, на скуле кровоподтёк. Я не реагировала, даже когда обошли стол, за которым я сидела, и фронтально приблизили камеру к самому лицу. Я выглядела сумасшедшей, погруженной в себя, отрешенной от этого мира.

— Кто меня так? — указав на синяк на скуле, спросила я.

— Комендант, — пояснил мужчина, принимая из моих рук планшет и пряча его в кармане.

— За что?

— Как раз для разъяснений я и пришел. Меня зовут Сергей Янович.

Мы долго беседовали с ним, а точнее, говорил он, а мне оставалось слушать. Оказывается я не выходила из комнаты довольно долго. Комендант общежития, мужчина средних лет с большой лысиной на голове, пытался говорить со мной, но я писала дневник, не обращая ни на кого внимания.

Только после того, как у меня попробовали забрать тетрадь, я проявила агрессию. Вскочила и бросилась на коменданта. Я попыталась вонзить стержень ручки ему в шею. Он успел перехватить руку и заломить ее мне за спину. Я согнулась, вскрикнув от боли, а потом стала кричать на него.

— Не прерывай меня, иначе не успею. Я должна написать это. У меня не так много времени. Вы все придурки. Я должна закончить! Еще день! У меня есть только день. Я смогу потом найти его. Я не потеряю, он будет здесь, в строчках, написанных мной…

Комендант отпустил меня, и я бросилась к столу, продолжила писать в тетради. Мужчина закрыл меня снаружи, написал рапорт и пригласили врача-психиатра.

— Что вы писали? – спросил доктор.

— Я не помню, — честно созналась я. — Мне кажется, я спала, и всё это слышать от вас крайне странно.

Я подошла к столу. На нем лежала тетрадь. Я полистала её, заглянула в конец и прочла:

«План в голове созрел моментально. Я вытащила иглу капельницы и поднялась с постели. Подойдя к окну, распахнула его и забралась на подоконник.

Ночь была прекрасна. Звезды осыпали черный полог небосклона, как брильянтовая крошка, и сверкали. Я очень любила это время года, середину августа. Могла наблюдать такую россыпь ежегодно, и она не переставала меня радовать. Эх, как же умирать не охота в такую красивую ночь!

Я сделала шажок.

«Сейчас всё кончится, ― подбадривала я себя. ― Много времени это не займет. Упасть с десятого этажа и остаться в живых – это нонсенс. Мне не будет больно. Только шажок, а там вступят в исполнение приговора законы физики».

― Я сделаю это сразу после тебя, ― услышала я голос сзади.

Вздрогнула и обернулась.

Максим.

Он стоял в дверях и смотрел на меня решительным взглядом.

― Не смей, выйди, ― бросила я.

– Почему? – приближаясь ко мне, спросил Король. – Мне жить тогда станет незачем.

– Нет, ты не должен… Я… Я не хочу в психушку и не хочу мешать тебе. Ты… жалеешь меня и я… я… не могу.

– Ты не права. Я тебя не жалею, я тебя люблю. И если ты слезешь с этого подоконника, обещаю, что ты пожалеешь о своем решении покончить с жизнью. Ты нужна мне, и ты вовсе не больна. Я объясню, если захочешь.

– Но у меня проблемы с головой, – шмыгнула носом я.

– Нет у тебя проблем и, если ты хорошенько подумаешь и вспомнишь все, что было с нами, то поймешь это. А я помогу. Слезай, пожалей мою жизнь, пожалуйста».

Почерк мой, но я не помнила, как написала всё это. Похоже, смерть Марка вызвала помутнение рассудка. С Дневником в руках, я повернулась к врачу и спросила:

— Разве человек может в шоковом состоянии или в состоянии тихого помешательства написать нечто подобное? Это вполне полноценный рассказ о любви двух людей.

— Это мне как раз и любопытно, — произнес доктор. — Случаются временные помешательства, и от этого никто не застрахован, но… я читал дневник, пока вы спали. Там совершенно понятный и стройный текст. Когда вы это создавали, то осознавали, что делаете. С вашим нападением на коменданта это никак не вяжется.

— И что теперь?

— Для начала, мы с вами поработаем. Попробуем разобраться.

— Доктор, но я не помню, как писала это. Вы понимаете? Как это можно объяснить?

— В мире много необъяснимого, — улыбнулся врач, снял и снова одел очки. — Назовем это провалом в памяти, чтобы потом никто не приклеил вам ярлык. Но помощь вам требуется.

В конце разговора он прописал мне пилюли и предложил полежать недолго в больнице. Я согласилась, и это стало отправной точкой для моей новой жизни без Марка.

После выписки я отправилась на неделю к родителям. Тихий провинциальный городок встретил меня осенними прохладными сумерками. Я сошла с хирта, который наняла специально для полета домой, и натянула легкую куртку.

Высадиться могла у самого дома, там достаточно места для габаритного транспорта, но я решила прогуляться по родным улицам. Не знаю, откуда вдруг возникла эта тяга, никогда не вспоминала городишко, пока училась в интернате.

Расплатившись с водителем наличными, я закинула на плечо лямку небольшого рюкзака и пошла в сторону центра. Всего в паре домов от него, располагался дом моих родителей.

Идя пустынными улочками, я вглядывалась в темные силуэты домов, едва подсвеченные уличными фонарями. Мне захотелось увидеть родителей. Я прихватила с собой рукопись, тот самый залог странного срыва, что приключился со мной. Мне казалось, если тетрадь отправится на свое место в гардероб, в самый дальний угол, то в моей жизни всё наладится.

Я постучала в дверь родного дома и дождалась, пока система безопасности отсканирует сетчатку глаза. Когда дверь распахнулась, и я переступила порог, то увидела спускающуюся по лестнице со второго этажа маму. Она была растрепана и на бегу запахивала халат. В ее глазах сияла радость и слёзы. Следом за ней из родительской спальни выбежал отец. Мама кинулась ко мне на шею и крепко обняла. Вскоре, к нам присоединился папа.

Мы так и стояли в небольшом холле, заставленном старыми вещами, и боялись разомкнуть объятья. Но сделать это пришлось, и мама проводила меня на кухню, усадила за стол и стала хлопотать. Я любовалась ею. Она всё также хороша, грациозна, пусть и предстала передо мной после сна. Карие глаза, прямой нос, приятный овал лица, волосы с рыжинкой. Я похожа на нее внешне, только мне никогда не удастся стать заботливой женой и любящей матерью.

— Твоя комната готова и ждет тебя, – улыбнулась мама и поставила чашку с чаем на стол передо мной.

Папа сел рядом и обнял меня за плечи. Взгляд озабоченный, испуганный. Короткие пепельные волосы стояли дыбом после сна, а пухлые губы плотно сжаты. Я невольно улыбнулась ему. И дело вовсе не в том, что я хотела разрядить напряжение, возникшее между нами, а затем, что знала, почему он так вел себя. Наверное, боялся спросить что-то лишнее.

В этом мои родные – все расспросы потом. М-да… Мне повезло, но объясниться придется. О проблемах со здоровьем учеников сразу сообщали их родителям. Так требовалось по закону. Вероятно, и та запись, что показал мне психиатр, предназначалась для них.

Я выпила чай, съела пару печенюшек из вазочки, что поставила на стол мама, и отправилась спать. Усталость вдруг навалилась на меня, и я не смогла бы сказать ни одного слова. Все вопросы решила оставить на потом. Предстояло объясняться на болезненную для меня тему. Рана в сердце была открыта и кровоточила, и требовались силы, чтобы обнажить ее перед близкими.

Моя комната осталась такой же милой. Простота и уют исходил от каждого предмета в ней, и это виделось счастьем. Я почувствовала себя воином, вернувшимся домой из похода, где его любили и ждали.