Василий Лягоскин - Ох, уж эти женщины! Пять попыток познать женщину изнутри Страница 2

– Полчаса, – позволил хмыкнуть себе Виктор, – а вручную, без электроинструмента? Кстати, тут появляется еще одна загадка – зачем надо было долбить дырки, в которую нормальный человек пролезть не сможет?

– Эт точно, – подтвердил Николай, нажимая на клаксон, явно приветствуя какого-то знакомого, автомобиль которого легко обогнал, – у меня в эту дырку с трудом голова поместилась. А вот Сашка, пожалуй, пролез бы. Да и ты бы, Николаич (добавил он, посмеиваясь), смог, если бы поднапрягся.

И опять Кошкин не обиделся. Он радовался жизни, хорошему дню, еще более прекрасной компании, которая везла его в замечательном автомобиле к эпохальным открытиям. Это не было предчувствием; просто Виктор Николаевич всю сознательную жизнь ждал их; почему бы им не случиться именно сегодня?

Николай не стал останавливаться у первого дольмена, включенного в обычный туристический маршрут, пролетел и поворот ко второму. Потому что народу тут, несмотря на сентябрь, было полно. К третьему, самому целому из череды древних сооружений, нужно было подниматься по крутому склону. Поэтому, наверное, народная тропа к нему сильно заросла. Точнее, никакой тропы тут не было. Сам Кошкин, несмотря на высокое звание историка, этот мегалит никогда не нашел бы. Но впереди пер Николай – как бульдозер, взявший на буксир сразу три «прицепа»; он излазил тут в отрочестве все окрестности. Сосед, наконец, остановился и широким жестом пригласил всех насладиться древним чудом.

– Никаких чудес! – решительно возразила Людмила, – сначала обедать.

Николай, который в качестве довеска к «прицепам» тащил еще и корзину внушительных размеров, повиновался беспрекословно – совсем так же, как исполнял приказы Валентины сам Кошкин. А может, и быстрее – учитывая энергию, которая в его могучем теле била через край. Виктор Николаевич застенчиво застыл рядом с дольменом, который тут действительно на удивление хорошо сохранился («Муха не писала», – заранее охарактеризовал его Николай), а соседская семья, включая младшего, Сашку, стремительно накрывала «поляну». Так выразился тот же Николай.

Кошкин мучительно подбирал слова, которыми он будет отказываться от приглашения к пикнику; даже хотел шмыгнуть в заросли каких-то кустарников, в которых скрывался мегалит, но не успел свершить ни первого, ни второго. Все та же могучая сила подхватила его, и Виктор Николаевич осознал собственное присутствие в мире уже сидящим на какой-то подстилке, надежно защищавшей его ранний простатит от холодной земли; с горбушкой безумно вкусного хлеба в одной руке и стаканом в другой.

Но помедли, мой Гектор, вина я вынесу чашуЗевсу отцу возлиять и другим божествам вековечным;После и сам ты, когда пожелаешь испить, укрепишься;Мужу, трудом истомленному, силы вино обновляетТы же, мой сын, истомился, за граждан своих подвизаясь…

Троянский герой, как помнил Кошкин, от чаши хмельного напитка отказался.

– Интересно, – успел подумать историк, – смог бы он противостоять натиску Николая?

Очередной росток протеста Виктора Николаевича – мол, я не пью – был безжалостно растоптан. Обжигающая жидкость янтарного цвета скользнула по пищеводу, совсем не заставив Кошкина поперхнуться, как это обычно бывало. Впрочем, это «бывало» бывало очень редко; в последний раз примерно с полгода назад – на день рождения Валентины. Но тот дурно пахнувший и отвратительный на вкус напиток не шел ни в какое сравнение с коньяком, который Николай еще раз щедро плеснул в его стакан. А Кошкин, удивляясь собственной храбрости и безрассудству, только кивал, глядя, как пластиковый стаканчик теперь доверху заполняется из литровой бутылки с такой ласкающей глаза этикеткой «Хеннесси». В стаканчик Людмилы алкоголь плеснулся лишь на донышко, и Николай на вскинувшиеся к нему глаза соседа с застывшим вопросом в них лишь громогласно рассмеялся. Он нагнулся над богатым «столом», роль которого исполняла древняя земля, когда-то давно истоптанная ногами неведомых строителей мегалитов, а сейчас покрытая скатертью и дотянулся до осиной талии жены.

– Нам нельзя, – могуче захохотал он, поглаживая женский животик, и все, что тот таил внутри себя.

Виктор Николаевич, несмотря на то, что в голове уже прилично шумело, догадался, что соседи ждут прибавления в семействе, и потому не мог не выпить – до дна, как предложил будущий отец – за счастье в семье Николая. Теперь в его руке был приличный кусок копченого мяса, чей безумно восхитительный вкус с трудом помещался во рту Кошкина. А там еще теснились и слова. Историк, словно в качестве платы за угощение, продолжил свой рассказ:

– «Дол» – стол, «мен» – камень – так переводится название мегалитов с кельтского, – вещал он чуть заплетающимся языком, – у нас же, на Кавказе, названий этим сооружениям – куры не клюют. Причем часто – взаимоисключающих. Так, адыги называют дольмены «испыун» – домом карлика. Мегрелы, наоборот – «мдишкузи» – дом великанов…

Сашка, которому, естественно, коньяка не налили, отхлебнул апельсинового сока, и засмеялся. Будь Виктор Николаевич сейчас потрезвее, он бы понял, почему мальчик с таким серьезным видом переводит взгляд с него на Николая и обратно. Великан и карлик – эти слова как никогда точно характеризовали разницу между соседями. А Кошкин продолжил:

– Кстати, мегрелы их называют еще «садзвале» – вместилище костей.

– Фу, какая гадость, – передернула плечами Людмила.

А Николай, напротив, расхохотался. В его желудке сейчас плескался тот самый литр «Хеннесси», за исключением микроскопических, по сравнению с его, дозами Кошкина и Люды. Этот коньяк, скорее всего, и подначил соседа:

– А что, Николаич, слабо поискать там косточки доисторических людей?

– Вообще-то, – подумал Кошкин на удивление ясной головой, – доисторическими можно назвать разве что индийские мегалиты, которым больше возьми тысяч лет. Ну, еще британский Стоунхендж. Нашим же даже полутора тысяч нет.

Это он сообщил прямо в темнеющее отверстие дольмена, из которого словно дохнуло обидой. Как он так шустро оказался метрах в пятнадцати от пиршественного «стола», Виктор Николаевич и сам не понял; его руки упирались в шершавый камень, а голова практически уже была внутри, в таинственном сумраке. А сзади еще азартнее громко шептал Николай:

– Ну, давай Николаич! Шевели ластами. Я помогу!

И действительно помог, когда расхрабрившийся Виктор Николаевич протиснулся плечами в узкое отверстие, перебирая руками по мелким камешкам, устилавшим пол древнего сооружения, и застрял в нем (в отверстии) тазом. Этой частью тела Кошкин оказался гораздо шире, чем в плечевом поясе; а ведь прежде он этого как-то не замечал. Может потому, что мимо большого зеркала в коридоре собственной квартиры всегда старался прошмыгнуть, отворачивая голову к противоположной стенке? Так что сейчас почтенный историк застрял в лазе, как Винни-Пух в домике кролика. Но худеть, как предлагалось плюшевому любимцу миллионов мальчишек и девчонок, Кошкину не пришлось.

– Я щас! – услышал он из другого мира, за пределами мегалита.

…ворота те были сплоченные крепкоСтворы двойные высокие; два изнутри их запорыВстречные туго держали, одним замыкаясь болтомСтал он у самых ворот и, чтоб не был удар маломочен.Ноги расширил и, сильно напрягшися, грянул в средину…

Николай могучим усилием все-таки втолкнул соседа в мегалит, заставив соседа взвыть от боли в «болте», который едва не расплющился о шершавый камень. Сам Николай сделал бы это аккуратно, памятуя о том, что один из коренных народов Кавказа относит эти домики к племени карликов. Но «Хеннесси» в его организме об этом не сообщили; коварный напиток направил тушку историка вперед с такой начальной скоростью, что Виктор Николаевич не успел поднять руки, и защитить макушку от камня, от противоположной стенки. Свет, которого внутри дольмена не было, по утверждению самого Кошкина, почти полторы тысячи лет, вспыхнул ярче солнца, а потом померк; как успел подумать Николаич, навсегда…

– Нет! – было первой мыслью Кошкина, – этого не было! Это все сон; сон с воскресенья на понедельник. Пора вставать, как всегда, с такой детской мыслью – чтобы в школу не опоздать! Но сначала…

Сначала надо было аккуратно и быстро сгрузить с собственного тела тяжеленное бедро Валентины. Аккуратно – чтобы не разбудить супругу, которая давно нигде не работала и проспать могла до обеда; а быстро – потому что простатит уже требовал свое – и таблеточку «Простамола», и пробежку трусцой до туалета.