Александр Дюма - Сальватор. Книга II Страница 2

– Вы слышите, что говорит этот убийца?

Сальватор это слышал. И бесполезно говорить, что он должным образом оценил всю серьезность угроз Жана Торо.

– Неужели я не могу хоть раз к вам зайти без того, чтобы не найти вас в состоянии драки или ссоры? Вы плохо кончите, мадемуазель Фифина, это я вам говорю. В один прекрасный день вы нарветесь на кого-нибудь, кто будет таким быстрым, что у вас не останется времени на раскаяние.

– Во всяком случае, это будет не он, – завопила мадемуазель Фифина, скрипя зубами и поднеся кулак к носу Бартелеми.

– Почему же не он? – спросил Сальватор.

– Потому что я твердо намерена бросить его, – ответила мадемуазель Фифина.

Жан Торо взвился, словно дотронувшись до вольтовой батареи.

– Ты хочешь меня бросить? – заорал он. – Бросить меня после такой жизни, которую ты мне устроила, тысяча чертей!.. О! Нет. Ты меня не бросишь, клянусь! Или я задушу тебя в том месте, где только поймаю!

– Вы слышите его, мсье Сальватор? Слышите? Если я подам на него в суд, надеюсь, вы будете моим свидетелем.

– Замолчите, Бартелеми, – нежно произнес Сальватор. – Фифина это только говорит, но в глубине души она вас очень любит.

Затем, сурово взглянув на молодую женщину взглядом, которым смотрят на гадюку змееловы сказал:

– По крайней мере она должна бы вас любить. Разве не вы, что бы она ни говорила, отец ее ребенка?

Девица под взглядом Сальватора смущенно поникла головой, почувствовав угрозу, и произнесла нежным голосом с невинностью девственницы:

– Действительно, в глубине души я его люблю, хотя он меня и лупцует почем зря… Но как же я могу быть нежной, мсье Сальватор, по отношению к человеку, который показывает мне или кулаки или зубы?

Жан Торо был глубоко тронут этим признанием своей любовницы.

– Ты права, Фифина, – сказал он со слезами на глазах. – Ты права: я животное, дикарь, турок. Но это сильнее меня, Фифина, что поделать!.. Когда ты говоришь мне об этом бандите Фафиу, когда грозишься отнять у меня мою дочку и уйти от меня, я помню только об одном: я должен махать кулаком в пятьдесят фунтов. Тогда я поднимаю руку и говорю: «Кто хочет попробовать? Ну, подходи!..» Но я прошу тебя простить меня, моя маленькая Фифина! Ты же знаешь, что я такой, потому что я тебя обожаю!.. Да к тому же, что значат в конечном счете два-три лишних удара в жизни женщины?

Не знаем, нашла ли мадемуазель Фифина этот довод логичным, но она отреагировала так, как смогла: она царственным жестом медленно протянула руку Бартелеми Лелону, который так поспешно поднес ее к губам, что создавалось впечатление, что он хочет ее съесть.

– Так-то лучше! – произнес Сальватор. – Теперь, когда мир восстановлен, поговорим о других вещах.

– Да, – сказала мадемуазель Фифина, чья наигранная ярость уже полностью прошла, в то время когда волнение Жана Торо еще клокотало в его груди. – А пока я пойду схожу за молоком.

И мадемуазель Фифина сняла висевшую на стене молочную флягу. И, снова обращаясь к юноше, спросила нежным голосочком:

– Вы выпьете с нами кофейку, мсье Сальватор?

– Спасибо, мадемуазель, – ответил Сальватор. – Я кофе уже пил.

Мадемуазель Фифина сделала рукой жест, который должен был означать: «Какая жалость!», а потом начала спускаться по лестнице, напевая арию из какого-то водевиля.

– В душе она замечательная девочка, мсье Сальватор, – сказал Жан Торо, – и я очень сержусь на себя за то, что делаю ее такой несчастной! Но что поделать! Человек или ревнив или же не ревнив. Я-то ревнив, словно тигр, но в этом нет моей вины!

И гигант тяжело вздохнул. Во вздохе его слышался упрек в свой адрес и нежность по отношению к мадемуазель Фифине.

Сальватор глядел на него с восхищением и состраданием.

– А теперь поговорим, Бартелеми Лелон! – сказал он.

– О! Я вас внимательнейшим образом слушаю, мсье Сальватор! Я – ваш и душой и телом, – ответил плотник.

– Я знаю это, мой хороший. И если бы вы перенесли на ваших приятелей хотя бы часть той дружбы и благодушия, которые вы питаете по отношению ко мне, мне не стало бы от этого хуже, но зато другие от этого только выиграли бы.

– Ах, мсье Сальватор! Вы не сможете сказать мне больше упреков, чем я их скажу сам себе.

– Ну хорошо, вы сможете их высказать самому себе, когда я уйду. Но вы мне нужны сегодня вечером.

– Сегодня вечером, завтра, послезавтра! Когда угодно, мсье Сальватор. Я к вашим услугам!

– Услуга, о которой я хочу вас попросить, Жан Торо, вынудит вас находиться вне Парижа… Сутки, возможно, двое… А может быть, и больше.

– Да хотя бы целую неделю, мсье Сальватор. Этого вам достаточно?

– Спасибо… А теперь скажите, много ли у вас работы на стройке?

– Сегодня и завтра много.

– В таком случае, Бартелеми, я снимаю свою просьбу: мне не хочется, чтобы вы потеряли рабочий день и лишали своего хозяина ваших услуг.

– О! В таком случае я день не потеряю, мсье Сальватор.

– Каким образом?

– А я сегодня сделаю ту работу, что предстоит мне сделать завтра.

– Но это же трудно.

– Трудно? Бог мой, никакой трудности!

– Да как же вы сможете за один день сделать то, что вам дается на два?

– Хозяин пообещал мне заплатить, как за четыре, если я сделаю эту работу за два дня. Потому, что, не хвалясь, скажу, что я свою работу делаю на совесть… Так вот, я сегодня поработаю за два дня и получу, как за один. Но зато я буду полезен человеку, за которым пойду в огонь и в воду. Вот так-то!

– Спасибо, Бартелеми, я согласен.

– Так что надо будет сделать?

– Сегодня вечером вы отправитесь в Шатильон.

– Куда именно?

– В «Божью благодарность».

– А, знаю! В котором часу?

– В девять.

– Я там буду, мсье Сальватор.

– Там дождетесь меня… Но не пейте больше одной бутылки.

– Больше одной не буду, мсье Сальватор.

– Обещаете?

– Клянусь!

И плотник поднял руку, словно произнося присягу перед судом. А может быть, и еще торжественнее.

Сальватор продолжал.

– Вы прибудете туда вместе с Туссеном Лувертюром, если он будет свободен сегодня вечером.

– Да, мсье Сальватор.

– Тогда прощайте! До вечера!

– До вечера, мсье Сальватор.

– Так вы решительно не хотите выпить с нами кофе? – спросила, неся крынку со сливками, мадемуазель Фифина.

– Нет, мадемуазель, спасибо, – ответил Сальватор.

И пока молодой человек направлялся к двери, мадемуазель Фифина подошла к плотнику и погладила ладошкой по бороде, которую так яростно трясла всего лишь десяток минут тому назад.

– А вот мой волчонок чашечку выпьет, – сказала она. – Ну же, поцелуйте свою маленькую Фифину и больше не сердитесь!

Жан Торо даже заблеял от радости и, едва не задушив Фифину в объятиях, догнал Сальватора на лестнице.

– Ах, мсье Сальватор, – сказал он, – вы были правы: я грубиян и не заслуживаю такой женщины, как она!

Сальватор, не отвечая, пожал мозолистую руку доброго плотника, кивнул и продолжил свой путь.

Спустя четверть часа он уже стучал в дверь Жюстена.

Ему открыла сестра Селестина. Она как раз в тот момент подметала класс, а сам Жюстен, стоя у окна, очинял перья учеников.

– Здравствуй, сестра, – радостно произнес Сальватор, протягивая руку худенькой девушке.

– Здравствуй, голубь наш\ – ответила с улыбкой сестра Селестина, услышавшая однажды, что именно так называла молодого человека ее мать в память о его появлении в их ковчеге, куда он всегда приходил только с оливковой ветвью, и продолжавшая называть Сальватора только так.

– Тсс!.. – произнес Сальватор, прикладывая палец к губам. – Я думаю, что принес для брата Жюстена очень хорошую новость.

– Как всегда, – сказала сестра Селестина.

– Что? – произнес Жюстен, услышав и узнав голос Сальватора.

И подбежал к дверям.

Сестра Селестина вышла.

– Ну, что? – спросил Жюстен.

– Есть новости, – ответил Сальватор.

– Новости?

– Да. Их очень много!

– О, бог мой! – произнес, вздрагивая всем телом, молодой учитель.

– Ну, уж если вы сейчас начинаете дрожать, что же с вами будет потом?

– Говорите, друг мой! Говорите же!

Сальватор положил руку на плечо друга.

– Жюстен, – продолжил он, – если бы вам сказали: «Сегодня Мина стала свободной, сегодня Мина вырвана из плена, Мина может принадлежать вам. Но готовы ли вы из страха потерять ее все бросить, покинуть семью, друзей, родину?!», что бы вы на это ответили?

– Друг мой, я не смог бы ничего ответить, потому что умер бы от радости!

– Но для этого нет времени… Продолжим. А что, если я вам скажу: «Мина свободна, это так, но при условии, что вы незамедлительно уедете с ней и у вас не будет времени ни на то, чтобы выразить свое сожаление, ни попрощаться, ни оглянуться назад»?

Бедняга Жюстен уткнулся лицом в грудь друга и грустно ответил:

– Я не смог бы уехать, друг… Вы ведь прекрасно знаете, что уехать я не могу.

– Продолжим, – сказал Сальватор. – Возможно, есть способ все это уладить.