Другой сценарий - Ande Страница 2

— Две минуты. Это крайне важно.

Спустя минуту я услышал густой бас:

— Петрович!

— Олег! Я улетаю в Москву.

На том конце на мгновение напряженно затихло:

— Что-то случилось?

— Нет, все в силе. Просто пусть твои, доставят нотариуса ко мне. И смени этого помощника, что привез мне оферту на подпись.

— Я понимаю, ты расстроен — засмеялся собеседник.

— Вовсе нет, просто хамить — это лишнее. Поэтому расстарайтесь с доставкой. А рекомендация убрать придурка – это моя такая интеллектуальная инвестиция в твой бизнес. Так что ты выходишь не то, что в ноль, а даже с прибылью.

— Слушай, Петрович, мое предложение в силе. Давай ко мне. В совете директоров тебе самое место.

— Кончай, Олег. Я загорать собрался лететь. Не до тебя.

— Я оставляю вопрос открытым, — он откровенно веселился. — В знак этого, все твои пожелания учтем и исполним. Будет время, я к тебе заеду, поговорим.

— Ну, пока тогда. Извини, что оторвал.

Он не ответил, а я, выходя из лифта, думал, что мудаку-порученцу можно посочувствовать. Нет, времена давно уже не те. И он, всего-навсего, из хозяйского Майбаха, пересядет в кредитную Ауди. И вместо путешествий через вип-залы аэропортов, будет главой какого-нибудь заштатного рынка, или возглавлять охрану какого-то ТЦ. Собачиться с бухими охранниками, и тупыми вахтершами… Как по мне, лучше б грохнули.

Мелковато, вообще-то я поступил. Но — заело. Выйдя из здания, я повернул влево, к стоящей машине. И вдруг почувствовал сильный удар по затылку. И теряя сознание, успел подумать:

— Какого хера? Сделка же не закрыта!

Глава 3

Запах травы ни с чем не спутаешь. Не открывая глаз, я понял, что лежу носом в траву. С чего это? Должен быть асфальт парковки, перед заводоуправлением! Но открыв глаза, убедился, что лежу плашмя, уткнувшись лицом в нестриженую траву. Резко перекатился влево, заодно оглядываясь, и собравшись подорваться. Если стрельба продолжится, то нужно укрытие. Однако блестящий маневр закончился не начавшись.

Я банально шлепнулся задницей на землю, и огляделся открыв рот. Вокруг была не привычная парковка перед заводом. А непонятная хрень. Справа от меня, поодаль, стаяло деревянное одноэтажное здание, напоминающее провинциальный ж/д вокзал, года эдак семидесятого. Слева, почти рядом — опрятное деревянное сооружение, опознанное, тем не менее, как сортир.

Смутно знакомое место. На ногах у меня, мгновенно узнанные армейские ботинки от армейской парадной формы. Да и брюки от парадки. Я целиком одет в парадную форму рядового советской армии! В голове что-то забрезжило пониманием. Потом включился слух, и я услышал, как кто-то что-то орет не по-русски. Обернувшись на звук, я увидел, какого-то бомжеватого деда, который орал что-то вслед убегающему мужику. Потом я узнал и деда и место. И вспомнил. И подумал, что, крыша ты моя крыша. Ты мне так нравилась, но уехала не прощаясь.

Ничем иным, кроме как поехавшей крышей, то, что я вижу, объяснить невозможно. Светит солнце. В скверике напротив, орут воробьи. Все указывает на то, что я, неведомо как, перенесся в себя молодого. Почти на сорок лет назад. И если я правильно опознаю то, что вижу — сейчас девятнадцатое мая тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года, День Пионерии. Суббота. Эстония. Город Выру.

Меня, минут десять назад, высадил из своих Жигулей командир бригады, обняв на прощание. Я уволен из армии, отслужив положенные два года. Оглянулся вокруг места, где сижу. Справа на земле коричневая модная сумка-батон. Слева в траве лежит фуражка с кокардой. Рядом с ней в траве валяется булыжник, которым мне и прилетело по башке.

Если я правильно помнил, попрощавшись с командиром, я зашел в вокзал, выяснить расписание поездов и электричек, чтобы прикинуть, как мне добираться. Потом решил отлить, и, выходя из вокзала, столкнулся с каким-то пьяненьким мужиком. Он мне что-то начал говорить по-эстонски. А потом почему-то решил толкнуть меня в грудь. Чисто на рефлексах перехватил руку, и оттолкнул его от себя в здание. Захлопнул дверь и пошел в сторону сортира. Чуть погодя мне в затылок и прилетел камень. В тот раз я, шлепнувшись в траву, вскочил, и попробовал догнать придурка. Но не преуспел. На газоне осталась фуражка и сумка. Не велика ценность, но бросать было жалко. А сейчас я и не побежал.

Потому что только что, в две тысячи двадцать первом году, я, по сути, продал свой завод. И, выходя из здания, получил по затылку. Помощник Олега, свет Сергеевича, оказался мелкой и глупой тварью! До этого ему светило только банальное понижение, с перспективой вернуть статус. Но, сорвав сделку, он и сесть может. Не говоря о том, что, по любому, жизнь его будет унылой и в долгах.

Встряхнулся, сообразив, что не о том думаю. Бомжеватый дед, тем временем, подошел ко мне и сказал, с непередаваемым, мягким эстонским выговором:

— Ну что, дембелек, живой? Давай я тебе помогу.

— Да ладно, я сам. Чего это он? — встал и принялся отряхиваться. Армейская форма, как бы к ней ни относиться, все же штука хорошая. И не помялась, и не испачкалась.

— Пьет уже неделю. И тебе выпить предложил. А ты — руки крутить. Обиделся.

— Так по-русски предлагал бы.

— Пьет неделю. Ничего не соображает.

Кивнул нежданному союзнику, подхватил сумку, надел фуражку. Поморщился, на затылке зреет шишка. Да и пошел в сортир. Эстония, все вполне опрятно, и даже зеркало. В него я и уставился. Хм. Это точно я. Николай Петрович Андреев. Сейчас мне двадцать два года. Чуть выше среднего роста. Светлые волосы, правильное лицо. На кителе, слева, комсомольский значок. Справа, в ряд, значки «Гвардия», «Первый класс» «ВСК 1 ступень». Под ними — голубой значок парашюта, с болтающейся цифрой «пять». Что сильно диссонировало с черными петлицами с пушками. Но, соответствовало записи в военном билете. И это больше всего рвало шаблон у военных патрулей, что сдуру приставали ко мне, пока я добирался к деду с бабушкой.

Вспомнил, что украшение парадки к дембелю — это один из основных видов армейского творчества. А еще дембельский альбом. У меня и с тем,