Атташе (СИ) - Капба Евгений Адгурович Страница 2

Мы все вкалывали как мулы, и я вспомнил своего товарища по несчастью, покойного Вольского, земля ему пухом. "Двуногие мулы" — так он и говорил. По спине мне лупил точно такой же, как и у всех кафров, вещмешок, битком набитый припасами, на плечо давила винтовка, по бедру шлепала малая пехотная лопатка, чтоб ее, а из-под фуражки текли соленые струйки пота, задерживаясь капельками на грязном носу и щеках и орошая страдающую от жажды сухую почву вельда.

Кафрам было хоть бы хны. Шли себе и шли, уминали пятками побеги кустарника и редкие травинки. Кажется, они даже не потели.

Как белые сахибы мы могли бы ехать на фургонах. Но мы не были белыми сахибами-лаймами. А еще — могли бы гарцевать вокруг колонны на горячих жеребцах — но мы не были и бородачами-гемайнами. Мы — имперцы, и мы — пехота, а потому — месим землю вместе с этими молодыми ребятами, которые поглядывают на нас время от времени и одобрительно шушукаются.

— Это вы — пехота. А я — моряк! — скорбно затягивался папиросой Дыбенко, — Видал я ваши сапоги...

— А в тундре на лыжах рассекал — и не жаловался, — я утер пот со лба.

— Так там снег! Снег — та же вода, смекаешь? Вода — моя стихия!— его чуб спадал на лицо слипшимися прядями, но глаза глядели всё так же задорно.

— А вы по этой самой воде ходите, да-да-да... — так мы балагурили, коротая версты.

Сигнал от разведчиков поступил внезапно — заполошно засверкали зеркальца сразу с двух холмов, по левую руку от движущейся колонны. Опасность! Кафры загалдели, принялись оглядываться один на другого... И куда делась муштра и подготовка? Ни один из них так и не сообразил хотя бы сдернуть с плеча винтовку!

— Отря-а-ад! В шеренгу — стройсь! — заорал я, надрывая связки.

Дыбенко уже бежал вдоль рядов, матерясь и тормоша низкорослых коричневокожих рекрутов. Ударил барабан — обычный кафрский тамтам, ритм на котором выбивал мой давний знакомец Кэй — с подворья архиепископа Стааля.

— Р-р-рыба-колбаса-а, р-рыба-колбаса! — твердили словно заклинание себе под нос юноши-кафры, стараясь не сбиться с шага, выполняя сложный маневр перестроения из походной колонны в боевые шеренги.

— Шибче, шибче, молодцы! Какой бы враг там ни скрывался — дадим ему свинца! — бодрили вчерашних огородников и пастухов ветераны-легионеры.

— Р-рыба-колбаса, рыба-колбаса...

Сначала показался столб пыли. Я даже подумал, что абиссинцы что-то напутали, и началась песчаная буря, но Тесу я доверял — он не стал бы сигнализировать подобным образом о погодном явлении. А потому...

— Гото-о-овсь!

Всё-таки муштра и склонность подчиняться вышестоящему начальству преодолели робость кафров. Замелькали в их руках винтовки, заклацали затворы. Я вгляделся в пыльную пелену — и понял, что нам грозит через какие-то секунды.

Витые рога, раздутые ноздри, налитые кровью глаза, грохот десятков копыт — природная, всесокрушающая мощь! Львицы гнали стадо буйволов прямо на нас!

Разглядели это и кафры. Один, второй — начали оглядываться, вдруг кто-то бросил винтовку и побежал и вдруг — бах! Грохнул одинокий выстрел — Фишер подслеповато щурясь из-под очков опускал винтовку, покинувший строй солдат замертво лежал навзничь, прямо в кустах чапарраля. Вот тебе и Фишер! Солдаты качнулись назад.

— А-а-а-агонь! — выдохнул Перец, и грохнул залп, — Огонь, огонь, огонь!

Я и сам стрелял вместе со всеми, прекрасно осознавая, что от кровавого месива на рогах и копытах огромных животных нас отделяют только свинец и порох. Пять патронов в обойме — залпы грохотали один за другим, буйволы спотыкались, львицы корчились в пыли. На расстоянии ста, семидесяти, пятидесяти, двадцати шагов — они закончились.

— Будем с мясом, — кивнул Дыбенко, — Видал Фишера? Он всех нас спас.

Черт его знает — спас или не спас... Побежал бы один — побежали бы все? Не знаю. Знаю другое — Фишера придется переводить в другой отряд или отправлять в Империю.

На кострах жарили цельные окорока буйволов, жир капал на угли, шипел. Искры улетали в ночное небо. Мы дошли до ущелья Ланге Гуут и остановились. Здесь нам нужно было выбрать рубеж для обороны и закрепиться.

Солнечные горы вздымались до самых звезд, ярко светила луна. Фишер подошел ко мне, шаркая ногами.

— Господин поручик...

— Да какой, к матери, поручик?.. И тем более — "господин"... Садись, Фишер.

Мой старый соратник сел, снял очки и протер их полой гимнастерки, на которой застыли причудливым кружевом солевые разводы от пота.

— Осуждаете?— спросил он.

— Размышляю, какого черта мне с тобой теперь делать.

— Хотите — застрелюсь? — он, кажется, не шутил.

Доконала подносчика Фишера мирная жизнь.

— Не хочу. Поедешь к Вишневецкому, ладно? Я обещал ему три ящика патронов и пуд динамита. Разгрузимся — поведешь фургон.

— Поеду! — кивнул он, — Знаете, что самое страшное? Мне не стыдно. Я бы еще раз так сделал. И сделаю, если будет такая необходимость.

Я пожал плечами. Ну, а что я ему мог сказать?

Каннибалы пришли через три дня — мы как раз закончили первую линию окопов и выровняли бруствер, копали ходы сообщения для скрытного отхода за каменные осыпи в пятидесяти метрах за нами. Перегородили Кишку плотно — триста метров между двумя отвесными склонами — каждый высотой в четыре-пять человеческих ростов. Наверх взбирались только абиссинцы и Перец с Кэем, которого вахмистр взял в подносчики патронов вместо покинувшего нас Фишера.

В тамтам барабанил теперь какой-то незнакомый парнишка. Справлялся — и ладно.

Тес притащил голову каннибала рано утром:

— Я убил его, когда он мочился рядом с термитником, — сказал абиссинец, — У нас говорят — мочиться рядом с термитником плохая примета. Гляди, масса, это племя Тарантула — видишь, паутина на виске? Они рисуют такие перед походом. Дрянные люди.

Постепенно к моему костру подтянулись Дыбенко, Перец, остальные легионеры и хоофы — шефы, старшие — из кафров, их было человек двенадцать, остальные находились при своих десятках.

— Сюда движется передовой отряд, сотня воинов с ассегаями, не больше. Я спрятал тело в термитнике — они его не найдут, потому — не насторожатся. Будут здесь к обеду. Надо сделать так, чтобы никто не ушел.

— Сотня Тарантулов, — Кэй вздохнул, выражая опасения всех кафров, — Большая сила! Сотня каннибалов съедала две или три деревни, если приходила в Наталь внезапно!

— Вот и давайте сделаем так, чтобы в Наталь не пробрался не один урод! — тряхнул чубом Дыбенко. И глянул вопросительно на хоофов: — Чем Тарантулы отличаются от буйволов? А?

— Чем? — спросил один из них, неуверенно переминаясь с ноги на ногу.

— На них нужно потратить меньше патронов! Давай! По подразделениям — кругом — марш! Рыба-колбаса, рыба колбаса!

Кафры приободрились. Всё-таки инцидент со стадом копытных пошел нам всем на пользу. Наши стрелки должны были сдюжить... А вот выстоят ли ребята Стеценки и Вишневецкого — это был большой вопрос. С другой стороны — сволочь Стеценко застрелит не одного, а двадцать одного, если увидит, что бегство подчиненных угрожает его драгоценной шкуре. А к Вишневецкому ехал Фишер... Попахивало всё это скверно. Любая война пахнет скверно, с этим не поспоришь, но...

— Все по местам! Раздать патроны! Вахмистр — возьмите с собой десяток хоофа Пататы, занимайте позицию во-о-он там, и не смейте открывать огонь, пока Тарантулы не обратят тыл!

Я оглянулся на Дыбенку — он был формальным командиром всего этого бардака. Старшина благодушно смотрел на мои усилия и довольно ухмылялся, затягиваясь самокруткой. Его черед придет в бою — там, в огне, он в своей стихии. А вот планирование — это, по мнению чубатого вояки, лучше получается у меня. По крайней мере, именно это Дыбенко, слегка окосев, внушал мне после бутылки мадеры еще в предгорьях.

— Накомандовался? — спросил он, — Хватит суетиться. Пошли, промочим горло. У меня на дне еще что-то булькает.