Там, где дует сирокко - Евгений Саржин Страница 2

– Ты говорила про тех мужчин, что приходили к тебе в понедельник, – мягко, как могла, сказала она, – что подарили тебе чехол для наладонника и что-то там ещё…

– И ожерелье, – с готовностью откликнулась Джайда, – но ты знаешь, Замиль, они, хотя и щедры, но какие-то… странные. Оба. Курят много кефаи, обкурившись, несут такое…

Замиль нахмурилась, пытаясь понять, правильно ли перевела слово «несут» – Джайда, малийка по крови, выросла в Марокко и несмотря на все усилия так и не смогла толком овладеть островным наречием. Она говорила с сильным марокканским акцентом и то и дело вставляла в речь словечки из дарижа[2].

– Так значит, они много курят, – девушка потёрла подбородок. – Скажи, а берут они с собой свой наладонник? Говорят ли по нему при тебе?

– Да, я видела у одного из них наладонник, – подтвердила Джайда, взяла чашечку кофе, отхлебнула и, не удержавшись, сморщилась, – а почему ты спрашиваешь?

– Так, просто, – Замиль улыбнулась. – Никогда не знаешь, кто придёт к нам в наш прекрасный дом. И так странно, что мужчины, которые правят этим Островом, а может, и не только им, раздетые ничем не отличаются от любых других.

Джайда только моргнула, явно не понимая намёка. Да, не всегда даётся одной женщине и ум, и красота одновременно, но ей, благодарение Аллаху, повезло. Идя вниз по улице к скверику, Замиль невольно скривилась от последней мысли. Она давно знала, что не верит, не верит ни во что из того, что видит, но полностью изгнать из мыслей и слова, и образы, которые её окружали, не получалось. Это впитывалось, как загар, которым красило средиземноморское солнце, каждое лето делая её бледную кожу, столь распалявшую их лучших клиентов, покрасневшей и шелушащейся. Зарият всегда ругалась, если видела это, но… но сейчас дело в другом.

Шейхи снова будут тут. Замиль, конечно, не знала точно, что эти люди шейхи, но была почти уверена в этом. Уж разбираться в том, как выглядят мужчины, вкусившие власти, она немного научилась – сложно не замечать этот отпечаток на их лицах, это облако высокомерия, которое, кажется, обволакивает каждое их движение. И вот…

Она оставила позади переулочек, где примостился их байт-да’ара – дом греха, или отдохновения, как лицемерно говорила о нём сама Зарият. Дом, куда добропорядочные и состоятельные горожане из «новых людей» Острова могли прийти, когда их семейная жизнь становилась слишком уж размеренной и скучной. Чтобы посмотреть на жаркие танцы в древнем левантийском стиле – так, по крайней мере, значилось в программе. Ну что ж, танцы – значит танцы. Но до вечерней программы у неё ещё есть время.

Сейчас Замиль шла по узкой улочке, которую с обеих сторон подпирали высокие заборы. Нехороший район, с усмешкой подумала она, район, куда просто так не забредёт истинный махдист. Потому что за заборами здесь не добропорядочные семейные очаги, о нет, что угодно, но только не это.

Но в этом был и плюс: её платье кричаще синего цвета, где и покрой, и узоры выдавали в ней непотребную женщину, её закрывавший лицо платок, который нельзя было даже называть никабом, чтобы не оскорблять правоверных – всё это не привлекало здесь особого внимания. Где и бродить таким потерянным, как она, если не здесь – по окраине Мадины, району, при упоминании о котором набожные махдисты морщились, как будто повеяло с помойки.

Но здесь было не так и плохо – например, кто-то разбил скверик. Скорее всего, он остался от старого города, старого времени. Пройдя мимо витых металлических столбиков на входе, Замиль воровато оглянулась, а потом, проведя рукой, отсоединила никаб. Никого, и она может постоять с открытым лицом в тени лимонных деревьев, вдыхая их горьковато-пряный, словно омывающий ноздри, аромат.

Скверик был небольшой – не более пятидесяти метров в поперечнике, потёртые скамеечки с витыми ножками почти потерялись среди разросшихся кустов. Откуда-то раздавалось тихое журчание фонтанчика.

Девушка сделала к нему пару шагов, раздражённо поводя плечами, к которым противно липла казавшаяся сейчас очень тяжёлой ткань её платья. Найек[3], да жара такая, что хоть ходи голышом! Как будто для неё, ублажающей вечерами женатых мужчин, это будет большая потеря!

На деле же она только и могла, что отцепить свой намордник, и то потому, что в скверике не оказалось людей. Замиль ещё раз мысленно выругалась, и вдруг до неё долетел звук мотора и шорох шин по пыльной дороге. Кусты закрывали улицу по другую сторону скверика, но было слышно, что кто-то паркует там автомобиль. И не то чтобы это было странно – время повернуло к вечеру, к весёлым домам будут сходиться гости, но девушка вдруг почувствовала укол любопытства. Как, интересно, они выглядят в свете догорающего дня – те, кто пялится на неё, танцующую, сальными глазками, кто требует, чтобы она ложилась перед ними и… Не успев ещё подумать, стоит ли ей это делать, она резко пригнулась, так, чтобы из-за кустов её силуэт не был виден, и на корточках поползла к ограде. Колени и бедра сразу же заныли, на спине опять проступил пот, но Замиль стиснула зубы, сообразив, что подняться теперь уже будет опасно. Пусть она ещё ничего не услышала, оправдаться, что и не собиралась подслушивать, ей будет тяжело. Для многих мужчин на Острове, особенно из тех, что носят черный перстень на мизинце, женщина всегда будет виновата.

Между тем послышались голоса. Кто-то вышел из припаркованного автомобиля, людей было как минимум двое. Ругаясь сквозь зубы, Замиль примостилась за грабом в каком-то полуметре от ограды. Заметить её тут было почти невозможно, зато ей, по крайней мере, будет слышно.

За ветвями мелькнули белые пятна – мужчины, одетые в галабии. Она невольно скривилась. Чаще всего приходившие к ним люди носили одежду усреднённого островного покроя, похожую на тунисскую и, собственно, от неё происходящую. Просторные джеббы не стесняли движений, штаны же легко поддёргивались, если нужно было сесть