Александр Чернов - Одиссея Варяга Страница 20

На "Варяге" глазастый сигнальщик с "Корейца" Вандокуров прокричал в рубку:

– Вашвысокбродь! Головной япошка какой-то сигнал поднял, заваливает вправо и отрывается от остальных, не иначе, таранить собирается, черт узкоглазый!

"Ну вот только цитат из песни мне сейчас не хватало", – подумал Руднев, наклоняясь к прорезям боевой рубки. "Ведь всю малину, гад упорный, испортит!"

– Минеры!!! Носовой аппарат готов к залпу? Как сойдемся с "Акаси" на восемь кабельтовых, пускайте мину. Не пытайтесь попасть, лучше пусть пройдет у него по носу, тогда он вынужден будет вправо отклониться! Сгоните его с пересекающихся курсов. Понятно? Если надо, чтобы мы вильнули на курсе – сообщите на мостик. Как сблизимся с отставшей тройкой, то же самое из траверзных аппаратов правого борта – не надо пытаться попасть, постарайтесь отжать япошек к берегу, не давайте им выйти на курс столкновения!!! Скрипниченко, ты у нас сигнальный квартирмейстер? Значит, должен знать, где хранятся шары, что на мачте поднимают, когда стопорят ход. Так? Как мимо японцев пройдем, даст Бог, чтоб был с ними на корме. Кидай их за борт, и глобус из кают-компании туда же, только чтоб япошки видели!

– Рад стараться вашевысоко… но зачем??

– Авось в горячке примут за плавучие мины, может, хоть немного вильнут и чуть от нас поотста…

В эту секунду очередной японский шестидюймовый снаряд взорвался на правом крыле мостика, щедро окатив боевую рубку "Варяга" осколкам. И это было второе событие, определившее дальнейший ход боя. Несколько осколков через слишком широкие прорези боевой рубки попали внутрь мозгового центра корабля. Один из них, отрикошетив от крыши рубки, распорол ногу Руднева. Разодрав китель, мелкий и уже изрядно замедлившийся осколок распорол кожу и мышцы на внешней стороне бедра. Рана вышла на загляденье – сантиметров тридцать длиной. Первой мыслью очнувшегося через пару секунд от болевого шока Руднева было: "Это не честно! Почему, за что, я же прорвался!!!" Потом его накрыла вторая волна боли, через которую смутно, как через вату, доносились крики, – "Командир ранен!!! Доктора на мостик! Доктора!!! Храбростин, Банщиков, кто-нибудь, быстро в рубку!"

Постепенно боль отступала, и Руднев почувствовал, как кто-то перетягивает ногу ремнем. Черт, это же главарт с горнистом, смешная у парня фамилия, Нагле, все его не иначе как "наглецом" называют. Ага, а вот и Тихон с бинтами… Да, блин, вовремя, хотя это не подштанники стирать… Так, у "наглеца" вроде получше выходит… Ох, а кровищи-то с меня сколько натекло, песку бы, засыпать… Господи, какая чушь лезет в голову. От шока, что ли? А вот лейтенанту бы сейчас надо заниматься своим прямым делом, а не играть в медсестру! Как это иногда бывает, ярость и вызванный ей прилив адреналина начали вытеснять затопившую сознание боль.

– Серж, немедленно займитесь стрельбой! Наглец и Тихон справятся сами!!! Сейчас же! Нечего играть со мной в доктора, я вам не барышня кисейная…

Черт, вместо нормального голоса изо рта вырывается какой-то свистящий шепот. Но вроде умница Зарубаев, расслышал, вытянулся во фрунт, пижон, отдал честь и снова склонился над своим аппаратом центральной наводки. С бака доносилось уже не "командир ранен", а "командир убит". Это что, таким милым читерским образом Вадиков папа решил зажать полтинник грина? Типа как при очередном моделировании прорыва "Варяга", когда в накуренной комнате после броска костей, показавшего попадание в мостик, представители японской команды дружно стали скандировать "Командир убит, "Варяг" возвращается в порт". Но, блин, как же больно-то! Даже когда на практике на заводе имени Хруничева с полсекунды трясло 380 вольт, ощущение пожалуй, было менее хреновое. Как это можно отмоделировать? Никогда не слышал о таких глубоких, мать вашу, симуляторах реальности… Это что, выходит, все и правда всерьез, что ли? Ладно, лирика лирикой… Если не заткнуть глотки этим горлопанам на баке, то скоро весь крейсер "узнает", что командир мертв и прорыв не удался. Не допустить!

– Нагле…

Черт, как же его на самом деле зовут-то, горниста нашего? А! Николай Августович Нагле! Немец, небось…

– Николай, Тиша… Помогите-ка мне встать…

– Вам нельзя, ваше…

– Знаю, что нельзя, но когда нельзя, но очень хочется, а главное, надо – то можно! И вообще, ты же вроде не лекарь? Поднимай! Только ногу не трогай!

С трудом, медленно, с помощью вестового под правым плечом и горниста под левым Руднев медленно вышел, вернее, выпрыгал, на левое, целое пока еще крыло мостика.

– Николай, уж коли ты тут, протруби "Сбор" или "Внимание", хоть что, только чтобы все заткнулись и меня послушали.

После сигнала, набрав полные легкие воздуха, черт, дырка же в ноге, почему вдыхать-то больно, Руднев изо всех сил попытался говорить громко и уверенно:

– Ну, кто тут орал, что я убитый? Не дождетесь, черти! Слухи о моей героической гибели сильно преувеличены. Не отлили еще япошки тот снаряд, чтобы Руднева убил! Чем кричать чушь всякую, лучше запевай, ребята! Наверх вы, товарищи…

На этом запас дыхания и сил для разговоров иссяк. Но на баке, прокричав "ура" командиру, уже радостно и в охотку подхватили полюбившуюся мелодию, и замедлившаяся было при известии о его смерти стрельба возобновилась с удвоенным темпом. Руднев с тем же почетным эскортом проковылял в рубку и попытался, отрешившись от боли, вникнуть в обстановку. Предварительно пришлось отбить попытку добравшегося наконец до мостика врача, коллежского советника Михаила Храбростина, уложить или хотя бы усадить раненого.

– Мне надо видеть, что происходит, а из кресла обзор никакой. Перевязка минуту-другую подождет, кровь мне остановили вроде достаточно грамотно.

За полторы минуты, что Руднев пробыл вне боя, ничего принципиально не изменилось. На пяток попавших в него снарядов "Варяг" ответил одним попаданием в "Акаси" и одним в "Такачихо" (старику не повезло с местом в строю, он упорно ловил перелеты снарядов, изначально направленных в "Акаси"). От коечных экранов по правому борту остались одни воспоминания и две-три неповрежденные секции. В остальных местах с выстрелов свисали лишь цепи с подвешенными к ним колосниками. Сетки и койки вымело взрывами начисто. Поредевшие пожарные дивизионы дотушивали остатки противоосколочных экранов в том месте, где когда-то стояла средняя трехдюймовка левого борта.

"Акаси", изрядно оторвавшись от остального отряда, шел на пересечку. Расчет носового минного аппарата только что выпустили по нему мину. Теперь его командир стоял перед выбором, продолжать идти курсом на таран, который, правда, на полпути с довольно высокой вероятностью приводил его на варяжскую торпеду, или отвернуть вправо, и гарантированно избежать попадания, но расстаться с мечтами о героическом таране. Не известно, что выбрал бы сам Миядзи, скорее всего, рискнул бы, и не понятно, что бы у него из этой затеи вышло.

На принятие "Акаси" благоразумно-осторожного решения благотворно повлиял очередной снаряд с "Варяга", попав в бак. Русский фугасный снаряд разорвался, в отличие от большинства своих бронебойных коллег. Хотя он и не обладал осколочным действием, сравнимым с таковым у японских снарядов, но зато более крупные русские осколки обладали большей убойной силой. И одного из них вполне хватило, чтобы отправить Миядзи с открытого мостика, откуда он храбро, но неосмотрительно наблюдал за боем, в операционную с проникающим ранением в живот. Остальными было временно выведено из строя носовое орудие. Пока вступивший в командование крейсером старший офицер добирался до рубки, рулевой, действуя по указаниям единственного находящегося на мостике офицера-минера, по инструкции отвернул от торпеды вправо. Выпущенные в последней отчаянной попытке дотянуться до борта "Варяга" из аппаратов левого борта мины до цели не дошли. Помешала собственная циркуляция и скорость "Варяга", уже достигшая двадцати узлов.

На мостике "Варяга" Руднев, поддерживаемый горнистом, пригнулся у прорези рубки. "Надо же, ну и как я умудрился забыть прикрыть щели рубки-то? Ведь с самой первой прочитанной по теме книги, обычно "Цусима" Новикова, всем известно – русские рубки в эту войну были известными осколкоуловителями. И вот поди же ты! Обо всем подумал, а о себе, любимом, не удосужился, идиот". Уловив момент отворота "Акаси", Руднев окрепшим голосом приказал перенести огонь на "Нийтаку".

– Всеволод Федорович, может, все же на "Такачихо" или продолжить по "Акаси"? Один сейчас головным, а "Акаси" так удобно подставился, и пристрелялись мы по нему… Почему "Нийтака"-то? Она что, медом намазана? Какая вообще разница?

В азарте боя Зарубаев опять готов был заспорить с командиром. Ну что за нравы у нас на флоте в начале века, елки-палки!

– Сергей Валериянович, вы правы со своей артиллерийской точки зрения. Но именно "Нийтака" единственный из японцев, кто может составить "Варягу" конкуренцию в скорости. "Акаси" мы уже практически проскочили, пока он будет ворочаться вправо, потом влево – уже, считай, за кормой. По нему смогут развлекаться кормовые орудия. "Нанива" уже бегать не может, его мы достали. "Такачихо" вообще с рождения больше восемнадцати узлов не давал, а сейчас и семнадцати не выжмет. Так что огонь по "Нийтаке". Без вариантов. Минерам благодарность за отличный выстрел. Из траверзных аппаратов попробуйте сработать так же, только обязательно залпом, от двух торпед японцам уворачиваться будет еще веселее.