Александр Мазин - Варяжская сталь: Герой. Язычник. Княжья Русь Страница 20

И очень опасный. Потому будет так, как я сказал. Его распнут. Утром. – И сказал по-булгарски: – Я помилую твоих людей, росс. Оставлю их в живых. Возможно – тебя тоже. Я еще не решил. Уведите его!

– Зачем ты ему солгал? – по-гречески спросил Филофей, когда Духарева выводили из шатра. – Ложь – грех.

– Ты мне его отпустишь, преподобный, – ответил патрикий. – Зато варвар, надеясь на помилование, не выкинет ночью никакого фокуса. Поверь мне, преподобный, я знаю этих дикарей. Даже спутанные по рукам и ногам, они всё равно могут быть очень опасны.

Ночь была темной и теплой для конца сентября. Духарев остановился, запрокинул голову. Красивое небо. Звездное. Безлунное.

Сергей перевел взгляд с неба на землю. На земле горел костер. Вернее, много костров. Но этот – ближе прочих. От костра пахло дымом и едой. Духарев сразу вспомнил, что поесть ему не предложили.

Стражник легонько пихнул Сергея древком копья. Не будь у Духарева связаны руки, он мог бы отнять у стража копье и умереть с честью, с оружием в руках. Но даже и со связанными руками он мог бы сделать стражу очень больно. Ромей, надо полагать, это чувствовал, поэтому относился в пленнику с опаской. Но сбивать стража с ног не было смысла: остались бы еще семеро. И вдобавок полторы тысячи воинов в лагере.

– Я хочу пить! – объявил Духарев. – Пить! – последнее слово он сказал по-гречески.

Его охранники посовещались, потом подвели его к костру. У костра четверо ромеев играли в кости, еще двое спали, остальные занимались кто чем. Оружие было аккуратно сложено рядом.

Старший из стражей поднял с земли полупустой бурдюк (игроки в кости недовольно заворчали), знаком показал Духареву, чтобы тот сел, и поднес бурдюк к его губам. В бурдюке оказалось разбавленное вино.

Спать Духарева уложили у другого костра. Всё – очень вежливо. Даже попонку подстелили. Но ноги связать не забыли.

Спать Духарев не собирался. Если завтра его казнят – это его последняя ночь…

Что ж, пожил он славно. Детишек трое. Уже, считай, взрослые. У Слады тоже всё будет хорошо. Может, еще и замуж выйдет, какие ее годы… А вот что будет с Людомилой? Эх…

Как уснул, Сергей сам не заметил. Но когда проснулся, ночь еще не кончилась. Проснулся же воевода оттого, что кто-то перерезал ремни, которыми были связаны руки.

Костер погас, потому Духареву трудно было разглядеть своего освободителя. А пахло от него, как от любого кавалериста: конским потом, пылью и кожей.

Духарев лежал молча, не шевелясь. Не важно, кто. Важно, что друг. Враг сначала перерезал бы горло.

Руки освободились. Духарев аккуратно подвигал кистями, повернул голову. Справа – силуэт стража. Сидит, опираясь на копье, как ни в чем не бывало. Спит? Или – мертв?

Освободитель покончил с путами, молча сунул в ладонь рукоять короткого меча, нахлобучил на голову воеводе шлем, потом лег на землю и пополз подальше от костра. Духарев тоже пополз.

Впрочем, по-пластунски они передвигались недолго. Метров через тридцать спутник Сергея решительно поднялся. И рядом поднялись еще шестеро. Встал и Духарев.

– Ты как, батька, идти можешь? – шепотом спросил один из шестерых. Духарев узнал голос. Стемид Барсук. Его собственный большой сотник.

– Могу.

На Духарева накинули плащ. Барсук двинулся вперед. Шел решительно, уверенно, не скрываясь. Как раз так и нужно идти через спящий вражеский лагерь, разбитый по всем правилам военного искусства, даже огражденный невысоким частоколом. Впрочем, через ограду они лезть не стали. Двинулись прямо к выходу.

– Куда? – заступил им дорогу опцион охраны.

– В Преславу, – ответили ему по-гречески. – Приказ стратига.

К несчастью, опцион оказался недоверчивым.

– Документ!

– Пожалуйста!

Распахнувшийся плащ, быстрый укол. Подчиненные опциона тоже ничего не успели: ни взяться за оружие, ни даже закричать.

Зато беглецы успели пробежать почти двести метров, прежде чем поднялась тревога.

Погоню, впрочем, снарядили проворно. И двух минут не прошло, как Духарев услышал позади топот копыт. Позади и впереди. Можно было нырнуть в придорожные кусты, но Барсук упрямо бежал по дороге, и Духарев решил, что сотник знает, что делает. Так и оказалось.

Из темноты навстречу вылетели всадники, но рубить беглецов не стали. Передовые пронеслись мимо, остальные окружили, стеной отделив от погони.

Защелкали луки, заржали лошади, закричали люди… Преследователи слишком поздно сообразили, что столкнулись с многократно превосходящими силами – большой дружиной киевского воеводы Серегея.

Духареву подвели коня.

– Здрав будь, батька! – раздался звонкий голос Йонаха. – Эй! Славно получилось! – и похвастался, не удержался: – Это я тебя углядел! Когда тебя ромеи вином поили!

Посланный за помощью хузарин добрался до Преславы вполне благополучно. И обнаружил там не только Дементия с остатками малой дружины, но еще пять сотен духаревских дружинников во главе со Стемидом Барсуком. Барсук решил не обращаться за помощью к Икмору и Щенкелю – чтоб времени не терять. Поднял гридней и немеденно двинулся на выручку воеводе.

Но все-таки опоздал. Никифор Эротик со своими катафрактами поспел раньше.

Вступать в бой с троекратно превосходящим противником Стемид Барсук не стал. Отправил гонцов Икмору со Щенкелем, расположил воев на должном удалении, а с наступлением темноты взял десяток гридней и подобрался поближе. Им повезло: глазастый Йонах сумел углядеть Духарева.

Глава пятнадцатая

Конец ромейского войска

– Надо выручать своих, – сказал Духарев.

Его сотники согласно кивнули. Никто не стал говорить, что в бою с ромеями поляжет много больше четырех гридней, томившихся в плену. Своих надо выручать.

Для начала дружинники Духарева устроили ромеям веселенькую ночь. В лучших степных традициях: с устрашающим воем, с дождем стрел, зажигательных, «визжащих», и обычных, невидимых и беззвучных. Не устрой ромеи «правильного» лагеря, им пришлось бы еще «веселее», но и так было не скучно.

Утром не выспавшийся, злой Никифор Эротик собрал таких же невыспавшихся командиров. Он уже знал, что главный росс ухитрился бежать. И высказал по этому поводу всё, что думал. И собственным командирам, и царевичу Борису, осмелившемуся этого росса защищать.

Обидно, что наказывать за побег некого. Стражи, которые должны были охранять воеводу, уже несли ответ перед другим судией.

У патрикия было большое искушение выместить недовольство на четверых пленных, но он вовремя сообразил, что их можно использовать как приманку… А потом на военный совет явился проедр[6] Филофей и напомнил, что у них есть цель поважнее, чем сбежавший росс. Великая Преслава. Надо поторопиться. Очень возможно, что Святослав уже у ее стен.

– Или внутри, – буркнул Никифор.

– Преславу взять не так просто, – возразил царевич Борис. – Это могучая крепость. Я думаю, торопиться как раз не следует. Надо подождать, пока подойдут дружины моих вассалов.

В этом был резон. Когда царевичи с ромейским «эскортом» шли через земли южной Булгарии, большинство местных боляр выразили готовность поддержать сыновей царя Петра. Но им требовалось время, чтобы собрать дружины, а Никифор с Филофеем настаивали на том, что ждать – некогда.

В их словах тоже был резон. Надо опередить варваров. Но царевичи подозревали, что немалую роль в этой поспешности играло и то, что сейчас в союзном византийско-булгарском войске на одного булгарина приходилось десять ромеев, а когда к нему присоединятся верные Борису боляре, расклад существенно изменится. И уже тогда не патрикий Никифор будет главным военачальником, а наследник престола Борис.

– Надо подождать, – сказал царевич. – Пусть Сфендослав посидит под стенами Преславы. Мою столицу ему не взять.

Никифор фыркнул. «Мою столицу!» Щенок. Как только ромеи войдут в Преславу, Булгария снова станет провинцией империи. Таков приказ царственного тезки Никифора Эротика, василевса Никифора. А россы пускай убираются в свою Скифию. Возможно, Никифор Эротик даже расплатится с ними… из казны булгарских царей.

Пока руководство совещалось, византийское войско завтракало. И ожидало команды «в поход».

Разведчики, посланные Духаревым искать подходящее место для засады, возвращались и докладывали о результатах поиска. Результаты были – не очень. Как часто бывает, самую интересную информацию доставил последний дозор. «Информация» прибыла верхом на кауром жеребце. Звали «информацию» Тотош угорский, и сопровождали его двенадцать сотен конных угров. Вполне достаточно, чтобы вместе с духаревскими гриднями устроить ромеям веселую жизнь. Но от этой замечательной идеи пришлось отказаться.

Дело в том, что угры Тотоша были не самостоятельной боевой единицей, а всего лишь передовым отрядом, на полпоприща опередившим настоящее войско.