Александр Золотько - Князь Трубецкой Страница 20

Всю дорогу капитан бредил, метался, кричал, звал какого-то Жана, предупреждал, чтобы тот был осторожнее, чтобы стрелял… Потом Люмьер затихал и бормотал быстро и неразборчиво, только «князь Трубецкой» могли разобрать жандармы. Чертов князь Трубецкой.

Из штаба корпуса Люмьера сразу же велели везти в госпиталь, раны кое-как обмыли, наложили повязку на голову. Хирург сказал, что ничего особо страшного нет, что капитану нужно немного отдохнуть, и, скорее всего, он придет в себя. Если раны не воспалятся, конечно, но тут ничего не поделаешь, остается только ждать и, если верите в бога, молиться.

Капитан пришел в себя к вечеру. Потребовал, чтобы его немедленно отпустили из госпиталя. Мундир его еще не постирали, поэтому пришлось ждать, пока принесут запасной.

В штабе на капитана внимания не обратили, все были слишком заняты — готовились к отъезду. Выступать нужно было с самого раннего утра, русские уходили все дальше и дальше, уверенно уклоняясь от крупных сражений, но ведя беспрерывные мелкие стычки с дозорами и авангардом французов. Русских нужно было догнать и заставить сражаться. Догнать и заставить, приказал Император, но отдать такой приказ было куда проще, чем исполнить.

А тут явился капитан Люмьер и стал рассказывать о каком-то русском князе, сошедшем с ума. Ведь только безумец в одиночку станет объявлять войну Императору французов… да какому угодно императору или королю. Да кто вообще будет обращать внимание на подобную эксцентричную выдумку, правда?

Ну сбежал этот князь из-за ротозейства капитана Люмьера, ну убил… сколько он там убил человек? — почти три десятка? — один?.. впятером… Ну и что? Сейчас он наверняка со всех ног мчится вдогонку за русским арьергардом, и то, что капитану Люмьеру кажется важным, на самом деле не более чем нелепый анекдот…

К полудню следующего дня анекдот приобрел несколько гротескные очертания. Князь Трубецкой, как оказалось, никуда не сбежал, а следовал рядом с Великой Армией. И времени попусту терять не собирался.

Сгорело два моста, были убиты семь офицеров, полтора десятка рядовых. Ночью зажгли повозки артиллерийского обоза, и зарядные ящики рвались до самого утра. Сколько именно человек погибло при этом, подсчитать было сложно — части тел были разбросаны далеко вокруг.

Были, конечно, и еще потери, русская армия активно использовала казаков и легкую кавалерию, но здесь князь Трубецкой, словно в насмешку, оставлял записки с приветом императору и капитану Люмьеру.

Особую ярость вызвало то, что князь действовал нагло и самоуверенно, пользуясь безалаберностью французов.

Четыре французских офицера решили устроить небольшой пикник на берегу реки. Выбрали холм с живописными окрестностями, расположились, денщики накрыли для господ офицеров импровизированный стол, а сами удалились за деревья, чтобы не мешать отдыху. Денщиков потом там и нашли — убитых.

А к офицерам приблизились двое: молодой человек лет двадцати двух, высокий, статный, в форме баварского лейтенанта, и мужчина лет тридцати с лишним, в гусарском мундире. Это потом уже потом стало понятно, что мундир был русский, а тогда, будучи слегка навеселе, офицеры решили, что гусар тоже баварский.

Множество национальностей, множество мундиров — пойди все запомни. Но ведь вокруг — свои! Армия идет беспрерывным потоком, вон пылью от движения колонн затянут весь горизонт, враг бежит, а эти двое приближались спокойно, молодой человек, лейтенант баварских егерей, помахал левой рукой, приветствуя завтракавших, те радостно замахали ему в ответ и пригласили присоединиться.

— Здравствуйте, — сказал баварец, подойдя поближе. — Доброго утра желать не буду — недоброе это утро…

Говорил он по-французски чисто, с небольшим акцентом, но кто станет ожидать от баварца парижского выговора? Баварцы-то и по-немецки толком говорить не умеют.

— Почему же оно недоброе? — поинтересовался француз, саперный капитан, протягивая неожиданным гостям две кружки с вином. — Мне кажется…

Что именно казалось саперному капитану, так и осталось неизвестным — баварец, оказывается, держал в правой руке пистолет. И выстрелил из него саперу в голову. У гусара было два пистолета, оба он разрядил во французских офицеров. В живых остались двое — лейтенанты. Один из них вскочил, попытался схватить саблю, которая лежала в стороне, но упал, так и не дотянувшись до оружия: баварец выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил французу в спину.

— Я же сказал — недоброе это утро. — Баварец помахал рукой перед своим лицом, разгоняя пороховой дым. — А вы что же, месье, ни бежать не попытаетесь, ни сражаться? Как-то это неприлично даже…

Самый младший в компании французский офицер так и остался сидеть на траве, держа кружку с вином в руке. Он был бледен, на висках и на верхней губе выступил пот…

— Страшно… — с сочувствием в голосе произнес баварец и присел на корточки возле лейтенанта. — Нехорошо устроена жизнь, господин лейтенант. Еще минуту назад вы пили вино, смеялись, ваши приятели еще были живы… Ба, а этот и до сих пор жив, бедняга…

Баварец покачал головой:

— Нехорошо получилось, не чисто… Как же это я промахнулся?..

Гусар что-то пробормотал по-русски и отвернулся.

— Мой друг, ротмистр Чуев, говорит, что нужно оставить вашего приятеля умирать, — сказал баварец. — А я полагаю, что это слишком жестоко. Выжить он не сможет, но мучиться будет долго… Вы как полагаете, лейтенант?

Рука француза дрогнула, вино выплеснулось на скатерть, красное, как кровь.

— Вы или выпейте вино, или поставьте кружку на землю, — посоветовал баварец. — И помогите мне принять решение… Ну?

Лейтенант поставил кружку.

— Хорошо. Так вот, о решении. Я планировал ограничиться запиской, но раз уж так получилось… Мой друг ротмистр Чуев не любит убивать безоружных и пленных, правда, ротмистр?

Гусар сплюнул и отошел в сторону.

— Не любит. Я, признаться, тоже не люблю, но, в отличие от ротмистра, не перекладываю неприятную работу на других. Посудите сами: вас ведь вообще здесь быть не должно. Граница — вон там, на западе. И заблудиться трудно: Неман — река немаленькая, случайно через него не перейдешь… И вас ведь сюда никто не звал. Понимаю — приказ Императора и все такое, но факт остается фактом — вы здесь гости незваные. Да еще наглые и вороватые. Значит, кто-то должен принять меры к тому, чтобы вы покинули эту землю… или остались в ней, так и быть. — Баварец вздохнул. — Тогда почему не я? Почему не князь Трубецкой? Кстати, я не представился, извините. Меня зовут Сергей Петрович Трубецкой, я князь. Еще недавно был подпоручиком Семеновского полка… Вы обо мне ведь еще не слышали?

— Н-нет…

Раненый француз застонал, его товарищ вздрогнул и втянул голову в плечи.

— Обидно, — улыбнулся Трубецкой. — Но ведь еще не осень… У нас с Императором еще много времени… Вот вы наверняка хотите жить… Ведь правда?

Француз молча кивнул.

— А ваш приятель, наверное, очень мучится… так мучится, что хочет умереть… Ведь так?

— Наверное…

— Тогда поступим следующим образом… — Русский посмотрел на лейтенанта оценивающим взглядом. — Вот что-то мне подсказывает, что саблей вы, пожалуй, тут не справитесь. И тем более ножом… Значит, придется доверить вам пистолет…

Трубецкой вытащил пистолет из-за пояса, протянул его французу рукоятью вперед.

— Помогите себе и своему приятелю, месье. — Лицо русского превратилось в маску — холодную и неподвижную. — Одно движение пальца… Сможете? И вы свободны и даже не покалечены. Просто дадите мне слово, что не будете участвовать в этой войне. Хорошо?

Француз замер, глядя в лицо мучителя, словно надеясь, что вот сейчас русский засмеется и скажет, что пошутил. Не смешно, по-военному, но пошутил. И заберет обоих французских лейтенантов — раненого и здорового — в плен. Или хотя бы только здорового, а раненого оставит здесь. Кто-то ведь хватится их, в полку ведь знают, что приятели решили немного отдохнуть на свежем воздухе… Хватятся, есть у раненого шанс дожить до лазарета.

Но русский не улыбался.

— Я могу вас застрелить, — сказал русский вместо этого. — В моей войне пленных не берут. В моей войне с вашей стороны нет офицеров и солдат, есть только грабители, убийцы и мародеры. А с такими разговор всегда был коротким — расстрел. Так ведь? Значит, либо я расстреливаю вас, либо вы приводите в исполнение мой приговор в отношении лейтенанта… как его зовут?

— Тома… Тома Лярош.

— В отношении лейтенанта Тома Ляроша, — сказал русский. — Выбирайте…

Гусар что-то сказал резким тоном. Возможно, требовал прекратить пытку, но русский что-то серьезно ответил, и гусар замолчал, снова отвернулся и стал набивать трубку, неловко держа разряженные пистолеты под мышками.