Алексей Живой - Империя: Удар в сердце Страница 20

– Гисандр! – окликнул его у самого выхода третий эфор, молчавший до сих пор.

Тарас остановился, как вкопанный. Этого эфора звали Тидей, и он был, пожалуй, единственным другом царя в новом составе эфората.

– Не забудь, что ты должен принести очистительные жертвы и готовиться к выступлению в поход вместе со второй армией, – проговорил Тидей, не вставая с места, – где бы ты ни провел ближайшие три дня, тебе надлежит вернуться в Спарту в срок.

Это было явно излишним напоминанием, Тарас отлично знал, что ему следует делать согласно обычаям Лакедемона перед походом. А очистительные жертвы предлагалось провести из-за того, что он согрешил в глазах общины, замахнувшись на промысел богов. Выступать на новую битву он мог, лишь очистившись от этой скверны свободомыслия. Но Гисандр понял и тайный смысл сказанного. Тидей привлек его внимание, чтобы напомнить – у царя все же есть друг среди эфоров.

– Я исполню все обычаи, – подтвердил Тарас, слегка наклонив голову в шлеме с красным гребнем, – и вовремя вернусь в расположение армии.

– Ступай, – царственным жестом отпустил его Фидий, – мы сказали все.

Если бы мог, Тарас с большим удовольствием выматерился бы по-русски, едва оказавшись на улице. Но здесь стояли охранники, а кроме того, несколько членов герусии наблюдали за ним, когда он покидал эти неуютные стены. Поэтому Тарас бодрым шагом прошествовал мимо небольшого скопления людей и направился к выходу из города. Лишь там, оказавшись на окраине, он громко выругался и послал эфоров ко всем чертям, каких только знал. Особенно досталось Фидию.

– Вот надменная сволочь, – ругался Тарас, пружинящим шагом передвигаясь в сторону отцовского имения, – ведет себя так, словно это он царь, а Леонид у него на побегушках.

Он ругался вслух почти всю дорогу, дав выход накипевшим за время долгожданной аудиенции чувствам, и успокоился лишь тогда, когда завидел поля родного имения, где велел дожидаться себя своим «спецназовцам». Все они были здесь. Отца, однако, на месте не оказалось. Как сообщил Панорм, встретивший его у порога, геронт Поликарх еще вчера немедленно отбыл по приказанию эфоров с проверкой в южные области Спарты, откуда должен был вернуться не раньше чем через пять дней.

– Он очень сокрушался, что не сможет увидеться с вами в ближайшие дни, господин Гисандр, – проговорил погрустневший Панорм, – но выбора у него не было. И велел передать вам это.

Управляющий протянул небольшую табличку для письма Тарасу и учтиво удалился в дом. «Опять эти эфоры», – подумал Тарас и нервно взломал печать. На иссеченной поверхности было вычерчено всего несколько слов: «До моего возвращения ты можешь доверять только пифию».

– А кому же еще мне теперь доверять, – вздохнул Тарас, глядя на пустой дом, – больше некому. Боюсь, отец, теперь мы долго не увидимся. Пусть хранят тебя боги.

Сделав знак своим людям следовать за ним, Тарас направился вниз по дороге. Спустившись с холма, он остановился и несколько секунд поглядывал в сторону Пелланы, размышляя, не наведаться ли еще разок перед отправкой на фронт к Елене. Но даже быстрая дорога туда и обратно могла занять все оставшееся время, а ситуация с баллистами, казалось решенная раз и навсегда, почему-то беспокоила Тараса все сильнее. И, вздохнув еще раз, он приказал, обернувшись к Брианту:

– Мы идем в царское имение. А ты отправляйся в Пеллану. Скажешь госпоже Елене, что я вновь отправляюсь воевать в Дельфы и приказал забрать своих людей. Вернешься вместе с ними в царский темен. Торопись.

Посмотрев в спину Брианту, который немедленно затрусил в сторону северных провинций, Тарас тоже перешел на легкий бег. Предстояла новая разлука с семьей, но поделать было нечего. Он был солдатом. И ему нужно было спешить.

Когда они прибыли в имение, пифий был у себя, казалось, уже ждал его, словно знал, что спартиат прибудет с минуты на минуту. Однако поведение Клеандра, спокойно разбиравшего какие-то папирусы на столе, озадачило гоплита.

– Ты решил не присылать гонца, а явился сам, – поинтересовался он веселым тоном, который обескуражил и без того расстроенного Тараса, всю дорогу размышлявшего о том, что же теперь делать со всей этой артиллерией, так опрометчиво изготовленной загодя.

– Не хотел подвергать его жизнь опасности, – мрачно пошутил Тарас, усаживаясь на скамью и поправляя ножны меча, – за плохие новости у нас обычно убивают.

– А что, разве ты принес мне плохие новости? – вновь усмехнулся Клеандр. – По-моему, все идет великолепно.

Тарас ушам своим не поверил, но решил не играть больше в слова – в Лакедемоне это было не принято – и, собравшись с духом, выпалил:

– Эфоры запретили царю использовать метательные машины. Это конец. Мы зря все затеяли и теперь должны сжечь все баллисты.

– Но ведь тебя не казнили? – как ни в чем не бывало, осведомился Клеандр, отрывая взгляд от папируса. – Значит, хорошие вести все же есть.

– Да, мне сохранили жизнь, – нехотя признал Тарас, переводя взгляд с папирусов на лицо пифия, который словно пропустил мимо ушей известие о полном провале блестящего предприятия, – даже назвали героем. Но я шел туда не для того, чтобы услышать это.

– Разве это плохо, Гисандр, быть прославленным героем Греции? – продолжал ерничать царский пифий, окончательно сбив его с толку. Клеандр отнюдь не выглядел расстроенным или обескураженным, услышав о том, что ему следует уничтожить все, что он успел изготовить за по следние дни напряженной работы.

– Я надеялся, что боги вразумят эфоров и они разрешат нам использовать баллисты для усиления мощи спартанской армии, – проговорил Тарас, – а они твердили лишь о том, что нужно соблюдать заветы Ликурга.

– Все спартиаты должны чтить законы и обычаи, оставленные Ликургом, – подтвердил пифий, став нарочито серьезным, – на этом и стоит наша община.

– Но Ликург не завещал нам ни флота, ни баллист, – выпалил, не сдержавшись, Тарас, вскочив со своего места, – а именно благодаря им мы победили у Фермопил.

Он вперил обезумевший взгляд в Клеандра, который спокойно смотрел на него, не вставая из-за стола.

– Что будет, если вторая армия опоздает? – почти выкрикнул Тарас ему в лицо, опершись руками о стол. – Или в конце концов флот Ксеркса разобьет афинян и появится у этих берегов? Ведь их флот огромен, персам служат лучшие моряки восточных стран – египтяне и финикийцы, – а у нас флота нет. Чем мы будем защищаться, ведь у наших городов, согласно заветам Ликурга, нет даже крепостных стен!

Выкрикнув все это, Тарас вдруг осознал, что разговаривает с представителем самого царя, а не с другим гоплитом, своим собратом по оружию. Он резко умолк и взял себя в руки. Распрямившись, он стоял теперь молча, ожидая гневной отповеди за свою истерику, недостойную сдержанных спартанцев. Но пифий не торопился его казнить.

– Царь не ошибся в тебе, – изрек он наконец и, указав на скамью, добавил спокойным голосом: – Сядь, Гисандр. Разговор будет долгим. Мне много нужно тебе рассказать, так как час настал.

Пифий отложил в сторону папирус, который урывками читал во время беседы с Тарасом, и заговорил неспешно, словно и не было никаких срочных дел и плохих известий за последние дни, угрожавших его интересам.

– Еще отправляясь сюда, Леонид предвидел, что новые эфоры начнут интриговать против него. Царь даже не надеялся на то, что они позволят принять грозное оружие, которым ты помог нашей малочисленной армии сокрушить персов у Фермопил, – произнес Клеандр, посмотрев на притихшего Тараса, – царь отлично понял, на что способно твое оружие, и поверил в него. Иначе здесь не было бы ни меня, ни тебя.

– Но, – робко пробормотал Тарас, – как же заветы Ликурга…

– Они давно устарели, – спокойно заметил на это Клеандр, – как и многие наши обычаи. Пришла пора многое изменить в жизни Лакедемона.

– Изменить? – переспросил Тарас, который не поверил свои ушам.

Он в ужасе взирал на Клеандра, который спокойно и открыто говорил ему такие «богохульные» вещи, за которые в Спарте полагалась немедленная смерть. За последние годы гражданин Лакедемона Гисандр, с детства воспитанный в лагере палками педономов, привык к тому, что здесь никто и ничто не может измениться. Законы Ликурга незыблемы. Они предопределили историю Спарты на сотни лет вперед. И при жизни здесь ему оставалось лишь плыть по течению в этой «застывшей стране», мечтая, как и все остальные, о героической смерти во имя Лакедемона. Смирившись во многом, он уже преуспел на этом пути, предначертанном всем до одного спартиатам. Но все же в глубине души, рожденной далеко от этого мира, еще теплилась надежда на другой исход. И потому, услышав из уст Клеандра слово «изменить», он вздрогнул, словно получил оплеуху.

– Но ведь, когда мы плыли сюда, я слышал от мудрого Клеандра совсем другие речи… – пробормотал Тарас, не сводя глаз с пифия.