Константин Калбазов - Бульдог. В начале пути Страница 20

Поэтому Петр не считал ошибкой, сделанную ставку на бывшего начальника тайной канцелярии. Ему попросту ничего не оставалось, как довериться человеку, собаку съевшему на распутывании различных дел и заговорах в частности. Если кто и сможет помочь распутать этот клубок гремучих змей, то только он. Использовать в этом деле одну только силу, не получится, так как на силу всегда найдется иная сила. А вот осуществить все опираясь на закон, с правильно проведенным следствием, тут уж другое.

Не оборачиваясь к Ушакову, Петр откинул клапан кожаной полевой сумки, носимую через плечо, извлек из нее лист бумаги поврежденный огнем и протянул для ознакомления Ушакову. Тот с явным интересом принял странный документ и углубился в чтение.

Эту сумку у скорняка заказал денщик Василий, по желанию Петра, который сам нарисовал, что именно хочет получить. Имея сравнительно небольшие габариты, она могла раскладываться и вместив в себя большие листы, вновь сложиться вдвое, при этом бумага не мялась, предохраняемая на сгибах кожей. Имелось в ней отделение для походной чернильницы, под клапаном несколько кожаных петель, для хранения укороченных перьев, лишенных оперения, а так же перочинный нож. Очень удобно, не то что дед, все больше манжетами пользовался. Мысль о том, что он превзошел Петра Великого даже в такой малости, с одной стороны грела, с другой воспринималась как‑то спокойно, мол главное то, что удобно.

— Интересный документ, государь. Очень интересный. Как и дата поставленная под ним. Если не ошибаюсь, именно в этот день случился перелом в болезни и чудесное твое исцеление?

— Да, это так.

— Ну и что в нем необычного? Документ конечно обгорел, но в смысл его легко читается. Согласно указа деда твоего, о престолонаследии, ты можешь оставить престол даже конюху, если сочтешь его достойным.

— Я, да. Но не Долгоруковы.

— Как это? — Ушаков как гончая тут же сделал стойку.

— Рука у нас с Иваном схожая. Я по дурости и младости ему даже позволял некоторые указы подписывать вместо себя. Когда же, я был при смерти, и обвенчать меня с Катериной не вышло, семейство их пошло на этот подлог.

— А после хотели документ этот сжечь. Но отчего не сожгли?

— Торопились, опять же в смятении были. Словом, уцелела бумага.

— И ты государь хочешь, чтобы я этим занялся?

— Больше некому. Чтобы не вызвать подозрения, я вырвался на богомолье, да Ваньку при себе держал как друга разлюбезного. Теперь и он и бумага в твоих руках.

— Складно. Да ведь только я теперь лицо частное.

— Намекаешь на то, что тайную канцелярию упразднили. Не беда. Сейчас действовать будешь именным указом, как управимся со всем, подумаем над тем как дальше быть. Но мнится мне, что тайную канцелярию поспешили упразднить. Без нее государству российскому не быть. Но и в том виде, что была ранее, ей быть уже нельзя. Есть у меня кое–какие мысли по этому поводу, но о том разговор будем иметь позже.

— Не дело, издавать указы об одном и том же. Сначала упразднить, потом вернуть все на круги своя. Эдак получится, что всякий новый правитель все переиначить может, а от того порядку убыток.

— Потому и говорю, что канцелярия будет иметь иной вид, от прежнего. Просто не додумал я еще. И потом, нужно будет вместе то дело обговорить, обдумать неспешно, а тогда уж и решение принимать.

— Тогда хотя бы название иное.

— Да хоть КГБ.

— Прости, государь?

— Ну, название такое — КГБ.

— Чудное какое‑то. Это на каком языке‑то?

Ушаков имел ввиду то, что при Петре Великом было принято брать названия из разных языков. Та же «канцелярия» происходит от латинского «кацеляриус», что в переводе означает «письмоводитель». Однако Петра данный вопрос застал врасплох. Было явственное ощущение, что название более чем соответствует сути, а вот откуда оно взялось в его голове непонятно. В последнее время он частенько ловил себя на том, что в его обиходе появлялись странные словечки, истолковать которые он затруднялся, хотя и был уверен, что они к месту. Помолчав немного, он как‑то неуверенно произнес.

— Так, канцелярия государственной безопасности.

— Ишь ты. Канцелярия государственной безопасности. А ничего так, звучит. Правда тайная канцелярия одним своим названием жути наводила.

— От тебя зависеть будет. А то глядишь, как услышат это самое КГБ, так и обделываться станут.

— Может и станут. Но то дела будущие. Давай‑ка государь, к нынешним. Ты почто из Москвы подался‑то и здесь в глуши мне встречу назначил?

— Опасаюсь я, Андрей Иванович, что Долгорукие как поймут, что на них охота началась, так сразу действовать начнут. Мнится мне, что им проще, если кто иной на престоле окажется, пусть и неугодный, чем я останусь.

— От младости лет твоих те думки, государь.

— Так гвардия вся под ними.

— Нет у них ничего. В твоих руках такая бумага, что умысел на престол явный в ней виден. Да любой государь, воцарившись на престоле российском, и прознав об этом документе, сразу же казнил бы всех причастных. Это же умысел не против императора, а против самого престола. Такому спуску давать нельзя. Гвардейцы хоть трижды перекуплены будут, никогда не поддержат подобного. А ты думаешь отчего, имея такой тестамент, Долгоруковы да Голицыны не кинулись сразу Катерину на престол сажать? Наоборот, стали рядить с тем же Остерманом, Головкиным да владыкой Феофаном, кого на престол призывать? Да потому что, не весь разум еще растеряли и поняли, что ничего‑то у них не выйдет. Удивляюсь, отчего они уничтожали этот документ столь небрежно. Ну да, то их забота. И как ты государь, собирался действовать?

— Я Трубецкого, в Санкт–Петербург услал, на командование ингерманландским полком, дабы по прибытии иметь поддержку. Пока я полгода по богомольям буду ездить, он полк под себя полностью возьмет. А там и я в северную столицу приеду.

— Хитро. А ведь все думают, что в опале он у тебя. Да только лишнее все это. Ты уж не серчай, государь, но опять от младости лет это. Тебе следовало сразу к Миниху податься. Христофор Антонович далеко не дурак и понимает, что податься ему считай и некуда, а жизнь его отныне с Россией связана. Если верх возьмут Долгоруковы, то иноземцам не сладко тут придется. Так что, не сомневайся, жизнь за тебя положит.

— И как теперь быть?

— А так и быть. Тебе прямая дорога в Санкт–Петербург, а мне в Москву. Нужно будет хорошенько разворошить осиное гнездо. Только, допрежь, я Ваньку поспрошаю, да листы опросные составлю. Этот тестамент подложный при себе оставь и Ивана с собой уведешь. Я с моими людишками в столицу отправлюсь. Бог даст, найдем там и опору и поддержку. Те же Остерман и Головкин помогут, да и среди офицеров в гвардии знакомцы сыщутся. Сейчас же, садись государь поудобнее, будешь писать именной указ и не скупясь осыпать меня полномочиями. Да Остерману отпишешь письмецо отдельное. А еще, обращение к гвардии. Ты не переживай, государь, я все тебе надиктую, чтобы ты опять чего не напутал.

— Андрей Иванович, я ведь император российский, а ты меня все норовишь мальцом неразумным обозвать.

— Так ведь мудрость она с годами приходит, государь.

— Сам писать стану, — упрямо заявил Петр. — Коли надобность в том возникнет, посоветуюсь.

— Слушаюсь, государь.

По окончании составления бумаг, состоялся разговор с офицерами. Петр не таясь представил подложный документ, с которым позволил ознакомиться всем присутствующим от капитанов до прапорщиков. Разумеется здесь же присутствовал и владыка Феофан.

Последний воспринял известие с искренним и по настоящему праведным гневом. Присутствующим даже показалось, что еще малость и из уст, коим положено изливать только благочестивые речи, польется площадная брань. Однако, этого так и не произошло, а вот Петр едва не отправил за медикусом, потому как лицо Феофана так налилось кровью, что того и гляди, удар случится. Но обошлось.

Реакция владыки была объяснима. Сравнительно в недавнее время он был ярым сторонником самодержавной власти в России, всесторонне поддерживая в этом начинании Петра великого. Много сил и трудов было положено на то, чтобы добиться существующего сегодня положения дел. Ну и как должен был реагировать такой человек?

Глядя на реакцию владыки, Петр только обрадовался тому, что взял его с собой. Причем его при этом и уговаривать‑то особо не пришлось. И потом, ну какое богомолье без сопровождения священнослужителя. Сейчас же в его распоряжении был человек, не просто образованный и эрудированный, но способный грамотно читать проповеди и в нужной мере донести смысл происходящего до солдат.

Сам Петр не хотел обращаться к солдатам. С одной стороны, он молод и может не найти нужных слов, имея риск податься бушевавшим в нем эмоциям. С другой, куда правильнее когда об приближенные, а не сам император, которого по сути касался этот заговор.