Елена Хаецкая - Мракобес Страница 20

Я смеялась и смеялась, и мое тело становилось все легче и легче, как будто земле было весело нести на себе такой легкий груз, как мое тело. И я поняла, что могу взлететь, если захочу. Но я не хотела, потому что Агеларре шел по земле.

И вот мы уже за городом, на склоне холма. Черный Оттербах течет перед нами, черный крест над Обжорой вырисовывается на фоне неба, где еще не до конца угасла заря.

Мне и всегда было страшновато возле зловещего креста, но сегодня просто передернуло, когда я его увидела, и я поскорее отвернулась. Кроме того, я знала, что там, под крестом, схоронен новый мертвец. И лучше бы ему оставаться мертвым, подумала я, потому что он, вероятно, мог воскреснуть и отомстить мне.

Но потом я опять вспомнила – рядом с господином Агеларре можно ничего не бояться. И снова меня разобрал смех.

Он сломал ветку у старой ивы и провел по ней рукой, так что она засветилась и засияла, как будто там, внутри, горела свеча. Он взял меня рукой за бедро и заставил расставить ноги пошире, а потом вложил мне между ног эту ветку, как будто я ее оседлала. И от этой ветки истекало такое нестерпимое наслаждение, что мне захотелось плакать. А он отпустил меня и крикнул:

– Лети!..

И я взлетела.

Земля простерлась подо мной. Она была залита светом, точно стоял ясный день. Только гораздо более ярким, чем бывает даже в самый солнечный день. Вот наш город и наша улица, а вот луга, куда пастухи выгоняют пастись городское стадо; дальше поля, возделанные под рожь; видела я и рудник, и реку, и Разрушенные горы, откуда много столетий назад спустились три старателя.

Чем выше я взлетала, тем прекраснее казалось мне все, что я видела внизу.

Чудесный полет открывал мне красоту земли, на которой я живу. Он преобразил все вокруг, озарил дивным светом давно знакомые места. Какой желанной была эта красота! Сперва мне захотелось перенести ее на гобелен, показать другим, создать работу, которой восхитился бы весь мир. А потом я поняла, что совсем не этого мне страстно хочется. Я жаждала обладать этой красотой одна. Я мечтала властвовать над нею.

Я увидела Агеларре, он простирал ко мне руки, и я влетела прямо в его объятия, хохоча и рыдая, и он прижал меня к своей груди.

– Ты никогда не сможешь забыть того, что видела, – сказал он, и я знала, что он говорит правду.

И он сказал мне, что сейчас я могу сделать все, что захочу.

– Ты видела совершенство, Рехильда Миллер, – сказал он. – Лучшее из сотворенного. Весь мир лежит у твоих ног.

Таков был дар Агеларре.

И я была согласна с ним – всей душой.

Тогда он заговорил о тех, кто марает прекрасную землю. О злых, увечных душах. О жадных, о бесчестных. И после увиденного люди показались мне ничтожнее вшей.

Он дал мне право судить их. Разве не вычищаем мы свое платье от насекомых?

И я подумала о тетке Маргарите, о ее грязной убогой лачуге, о вони, которая расползалась от ее лохмотьев, о ее убогой стряпне, тяжелой руке, и ее сердце представилось мне подобным заплесневелой корке хлеба.

Агеларре жадно смотрел на меня. Казалось, он видит все мои мысли. И когда я подумала о тетке Маргарите, он крикнул:

– Убей ее, Хильда!

Я протянула руки. И мои руки стали бесконечно длинными, они прошли сквозь городские стены, сквозь стены домов, они добрались до горла тетки Маргариты и стиснули на нем пальцы. Я видела, как она корчится и бьет ногами по кровати, а потом обмякает и обвисает, и мне было весело, мне было очень весело, и Агеларре стоял рядом, и я думала о том, что теперь мы двое властвуем над этим великолепным миром.

22 июня 1522 года, св. Альбан

Обнаженная женщина лежала на лавке. На пересохших губах запеклась кровь. Губы шевелились, выталкивая все новые и новые слова.

Иеронимус фон Шпейер стоял в ногах скамьи и безразлично смотрел на эту содрогающуюся окровавленную плоть. Когда она замолчала, он сделал знак палачу, жилистому малому в кожаном фартуке, и тот окатил женщину ведром холодной воды, в который уже раз вырывая ее из небытия. Иоганн Штаппер, писарь, усердно строчил, скорчившись за маленьким столиком.

…Обвиняемая Рехильда Миллер, будучи подвергнута допросу под пытками, созналась в том, что вступила в преступные сношения с дьяволом, который обучил ее множеству мерзостей. По наущению дьявола и с Божьего попустительства означенная Рехильда Миллер творила свои черные дела, как-то: убийство своей родственницы, Маргариты Дорн, убийство нищего, известного в городе как Тенебриус, убийство своей прислуги, Анны Занг, известной также под прозвищем Вейде («Лужайка»)…

Принимая во внимание тяжесть преступлений, совершенных Рехильдой Миллер…

Она звала, звала его – своего господина. Того, кто показал ей великолепие мира и научил радости властвовать.

И он пришел, и его красота была такой, что ей стало больно. Он провел пальцами по ее страдающему телу, и оно перестало воспринимать боль.

Но потом появился другой – безобразный, с темными волосами и тяжелым взглядом. И светлый господин отшатнулся, тонкие черты его исказились, и женщина с ужасом заметила в них тот же страх, что терзал ее.

Несколько мгновений Иеронимус смотрел на дьявола, а потом процедил сквозь зубы:

– Пшел вон.

И Агеларре съежился и уполз куда-то в темную щель. Рехильда смотрела, как мерцает искорка – в дальнем углу, там, куда упирался желобок для стока крови. А потом искорка погасла.

И вернулась боль.

Той ночью Рехильда снова пришла к Тенебриусу, своему учителю. Пришла, кипя от гнева, переполненная горем.

Старик услышал, как она скребется под дверью, отворил. Рехильда вошла и с порога сказала:

– Вейде умерла.

– Не забивай мне голову, – рассердился Тенебриус. – Эка новость.

– Ты виноват в ее смерти, – сказала Рехильда, еле сдерживая ярость.

– Я в глаза ее не видел, твою Вейде, – напомнил женщине старик.

– Ты, – с ненавистью повторила Рехильда.

– Отчего девчонка померла? – спросил Тенебриус деловито.

– От яда.

– Сама и отравила, поди?

Рехильда сдалась – заплакала.

– Я не убивала ее.

– Ладно тебе по какой-то дуре убиваться, – миролюбивым тоном проговорил старик. – Цена ей была в базарный день два гроша. Благодаря тебе она лишних два года на этом свете проторчала. Без тебя подохла бы куда раньше. Об этом думай, а не о глупостях, которые по бабьему делу натворила.

– Я на похороны не пошла, – сказала Рехильда. – Обрядила ее, мою девочку, и отдала в руки соседей.

– Ну и дура, что не пошла. Теперь говорить начнут, что ты извела и что боялась рядом встать, чтобы из девки яд не пошел. Знаешь ведь, что в присутствии убийцы из отравленного начинает вытекать отрава. Из ушей, из носа, изо рта…

– Перестань, – взмолилась Рехильда.

– Не перестану! – озлился старик. – Молода еще учить меня. Ходишь ко мне, так слушай, когда я говорю.

– Ты мало говоришь.

– На большее у тебя все равно ума не хватит.

– Я не хочу, чтобы из-за моего невежества гибли люди.

– Чем больше ты будешь знать, тем больше людей будет умирать из-за тебя, Рехильда Миллер. Таков закон. Причиняемые человеком разрушения становятся страшнее по мере возрастания его возможностей.

– Ты должен научить меня, – повторила Рехильда с непонятной угрозой в голосе.

– Мне некогда. Я устал. Я очень устал.

Тенебриус помолчал, пошевелил грязными пальцами босых ног.

– Устал. Надоела. Блядища. Уходи.

– Это я устала ходить к тебе, как побирушка, выцарапывать из тебя жалкие крупицы! – закричала Рехильда Миллер. – Старый вонючий козел!

– Убирайся.

– Дай мне хотя бы книг, – в исступлении крикнула женщина. – Дай мне книги, и я прочту их.

– Сперва научись читать!

– Николаус учил меня, я уже знаю буквы, – запальчиво сказала Рехильда. – Я хочу приносить людям добро, только добро.

– От баб одно зло. Я бы стал учить мужчину, если бы он пришел. Но мужчина не приходит.

Рехильда выпрямилась во весь рост, скрестила руки на груди.

– Но я должна знать, – сказала она. – Знать то, что скрываешь ты. Где ты хранишь свои знания, Тенебриус?

– В голове, – рявкнул старик и снова затрясся от хохота.

Женщина отвернулась, пошарила возле печки. И неожиданно в ее руках оказалась кочерга.

– В голове? – переспросила она странно севшим голосом. – Хорошо, я открою этот тайник.

Старик поднял руку, беспомощно прикрыл лицо. Удар кочерги обрушился на копну грязных волос. Раздался хруст. Тенебриус упал.

Женщина промахнулась, кочерга лишь задела кость, и старик был еще жив. Он копошился на полу своей хижины, бил ногами, в горле у него клокотало.

Рехильда размахнулась и ударила второй раз. Попала по руке, перешибла кость. Старик откатился в сторону.

Третьим ударом она разворотила ему ребра. Обезумев от ужаса, выдернула кочергу из изуродованного тела и наконец раскроила голову.