Анатолий Дроздов - Витязи в шкурах Страница 21

– Мы спасали ребенка.

– А кто теперь спасет моих детей?! – окрысился Кузьма. – Кто их защитит, вырастит, воспитает? Президент? Сомневаюсь, что он вообще хоть знает о нашем существовании! Кто мы такие? Гражданские лица, работающие по разовому контракту! Контракт к тому же является секретным, поэтому на руки выдан не был. Думаешь, родственникам заплатят хоть копейку, уже не говоря о том, чтобы искать нас? Зачем? Так проще: успех операции записывается на счет офицеров спецслужбы, деньги, что предназначались нам, экономятся, или, скорее всего, выплачиваются непричастным. Все довольны и смеются. А я ношу холщовые порты, – Кузьма задрал подол рубахи, демонстрируя, – которые держатся на шнурке под названием "гашник". Теперь я знаю, где у мужиков в двенадцатом веке был загашник. Спасибо! – Он схватил со стола свою чашу и залпом выпил. Закусывать не стал – сморщился и шумно втянул ноздрями воздух. Вольга последовал его примеру.

– Все-таки я думаю, – сказал, вертя в руках чашу, – что если ты отказался бы, и девочка погибла, ты не простил себе этого до гробовой доски. Я бы точно не простил.

– Уверен? – сердито спросил Кузьма.

– Уверен.

– Счастливый человек, – вздохнул Кузьма. – Я вот ни в чем не уверен. Утром просыпаюсь, кажется: сон! Потом трону деревянную стену… Выть хочется! В детстве читал исторические романы, мечтал: вот бы мне туда попасть! Я же умный, много знаю, сколько бы всего хорошего для предков необразованных сделал! Ага… Кому здесь нужно мое высшее филологическое образование? Ты должен быть сильным и умелым, молодым и здоровым. Тогда может, заработаешь на кусок хлеба. А соображают они лучше нашего. Тот же Людота…

– Не прибедняйся! Здесь ты хирург.

– Великий труд рану зашить или ногу оттяпать? Меня спасает их фантастический иммунитет: здесь же никого не вакцинировали и никто не пробовал антибиотиков! Даже аспирина…

– Что-то у тебя все же есть, – сказал Вольга, поднимая чашу.

– Помогает, – согласился Кузьма. – Особенно для анестезии. Дашь ему чару, а потом режешь. Терпят. Только ругаются.

– Матами?

– Нет здесь матов. Еще не завезли. "Сучий выблядок", "уд коний"…

– Какой еще уд?

– От которого произошло "удовольствие", а также "удочка". Не слышал разве?

– Случая не было.

– Ни одной женщины?

– Когда и где? Я на войне. А у тебя?

– Тоже самое. И без войны. Марфуша – ребенок, Меланья… Меня здесь все боятся. Хорт. Оборотень по-нашему.

– А если не боялись?

– Если да кабы… Во дворе росли грибы.

– Злой ты!

– Озлишься… Все как в тумане. Неясно: что и как.

– Кое-что ясно.

– А именно?

– Я все-таки историк, хоть и по недоразумению. И чем эта бодяга кончится, знаю. В лето шесть тысяч шестьсот девяносто третье от сотворения мира (по-нашему, тысяча сто восемьдесят пятый год) пришед окаянный, безбожный и треклятый Кончак на Русь…

– А далее?

– И отошед восвояси. Отобьемся!

– Сколько душ за это положим?

– Летописи об этом умалчивают. Зато князь Игорь сбежит из плена.

– Когда?

– Историки об этом до сих пор спорят. Или этим летом, или будущим. Возможно, через одно.

– Спасибо тебе сердечное! За точное предсказание.

– На здоровье! – Вольга взял со стола баклагу, наполнил чаши. – Давай выпьем, Кузьма! За то, чтобы мы с не пропали!

Кузьма молча поднял свою чашу.

– Завидую я твоей уверенности, – сказал, заедая медовую малосольным огурцом. – Что касается тысяча сто восемьдесят пятого года. Основные события я тоже знаю. Читал. Но ты уверен, что с нашим появлением история будет развиваться в том же направлении? Что ничего не изменится? В юности я любил фантастику. Самый распространенный сюжет: человек проникает в прошлое, что-то там делает – и будущее меняется.

– Это литература.

– А мы с тобой?

– Это реальность, – согласился Вольга. – Которая, однако, не означает, она в состоянии изменить ход истории. Прости, но мне кажется, что истории на нас наплевать. В двадцать первом веке пропали бесследно два мужика. И что? Их десятки тысяч каждый год пропадает, многих так и не находят. В двенадцатом веке двое прибавилось. История это заметит? Сомневаюсь. Я убил шестерых половцев и, дай Бог, еще убью – что с этого? Они тысячами гибнут здесь каждый год. Русские люди тысячами мрут от болезней, ран, голода, наконец. Это сильно тревожит историю или возмущает ход времени? Мне кажется, ты сильно преувеличиваешь роль личности, и своей, в частности.

– Тебе бы лекции в Сорбонне читать!

– Даст Бог – буду!

– Что предлагаешь?

– Прогоним половцев, будем думать, – предложил Вольга. – Пока надо набег отбить.

– Как? – в очередной раз вздохнул Кузьма. – У меня нет автомата Калашникова и ящика патронов. У меня и там автомата не было.

– А порох сделать?

– Рецепт помнишь, историк?

– Ну… Греческий огонь: шесть частей селитры, одна часть серы и еще одна – древесного угля.

– Почти правильно. Семьдесят пять процентов селитры, серу и уголь можно поровну. Уголь желательно ивовый. Смолоть все на шаровой мельнице (шары из бронзы – не дай Бог искра!). У меня отец был охотником, в советские времена было трудно с порохом, сами делали. Угля здесь навалом, сера есть, а где взять селитру? Да еще калийную, натриевая не годится – после намокания не горит. Это у нас селитра каждом магазине для дачников – удобрение. Кроме того, – развел руками Кузьма, – если сделать порох, то как его использовать? Пушки лить еще не научились, пищаль даже Людота не скует. А если бы и сковал – толку! Здешние составные луки бьют дальше и сильнее. Огнестрельное оружие в свое время вытеснило луки не потому, что эффективнее. Лучника обучить сложнее, и не каждому дано… Разве что гранаты самодельные порохом набивать? Как в петровские времена. Поджечь фитиль, размахнуться…

– Пока бросишь, из тебя ежика сделают! – мрачно заключил Вольга. – Я видел, как здесь стреляют. Из лука и арбалетов. Самострелов по-местному…

За столом надолго воцарилось молчание. Первым нарушил его Кузьма.

– Маргариту каждую ночь во сне вижу. Только ее. Смотрит и ничего не говорит – словно упрекает. Я ведь обещал, что вернусь через неделю. Двое детей на руках, сын только-только ходить начал. Сказали ли ей хоть что-нибудь толковое, или тоже засекретили? Подумает еще: сбежал! Бросил…

– Что-то сказать должны.

– Думаешь, кто-нибудь представляет, где мы? Пойдут искать? В двенадцатый век?

– Вряд ли.

– И я так думаю. В пещере был взрыв, решат, что нас по стенкам размазало. Ход заваленный разбирать не станут.

– Разберут. Вдруг под завалом – террорист!

– Нахрен он им нужен? Заложницу спасли – операция выполнена. Есть потери, но не из числа своих. Двое без вести пропавших. Кто и когда в России их искал? А я сына больше месяца на руках не держал. Забыл, как он пахнет.

– Не береди себе душу.

– Столько времени в себе ношу… Я всю жизнь о сыне мечтал. Когда родилась Вика, даже расстроился. Потом, конечно, рад был ей. На руках держал, разговаривал… Когда с первой женой развелся, не думал даже, что у меня еще дети будут. А он такой… В одиннадцать месяцев сам пошел – просто сполз с дивана и потопал. Когда я с ним разговариваю, кажется, все понимает, только не говорит пока. Как они без меня будут? Вику первая жена к себе в Германию заберет, это точно, а там ее новый муж – фашист недорезанный. Рита Вику полюбила, да и девочка к ней льнет…

– А к братику?

– От кроватки оттаскивали. Она еще совсем ребенок, а тут кукла живая. Затискала. Я думал ревновать будет, а тут наоборот. Эх!..

– Выпьем! – решительно сказал Вольга, хватая баклагу.

– Надеремся! – Кузьма нерешительно взвесил в руке полную до краев чашу.

– Сам говорил: не отрава! – хрипло засмеялся Вольга. – Проспимся, рассольчику с утреца попьем. Для чего мы здесь собрались?..

– Схожу я в нужной чулан, – сказал Кузьма, ставя на стол пустую чашу. – Ты уж не буйствуй…

Пение он услыхал, возвращаясь. Сильный, с хрипотцой баритон, казалось, проникал в каждый уголок старых хором – от первого до второго этажа.

То не ветер ветку клонит,

Не дубравушка шумит,

То мое, мое сердечко стонет,

Как осенний лист дрожит.

То мое, мое сердечко стонет,

Как осенний лист дрожит…

Кузьма не стал заходить в комнату, остановился в дверях, рядом с Марфушей. Вольга пел самозабвенно, помогая себе движениями рук и мимикой лица.

– Говорил же ему – крепкая! – покачал головой Кузьма.

Вольга, словно отвечая, грянул еще громче:

Извела меня кручина,

Подколодная змея.

Ты гори, догорай моя лучина.

Догорю с тобой и я…

– Что это он? – испуганно спросила Кузьму Марфуша.

– По суженой своей убивается. Невесте, что в той стороне осталась.

– Она красивая?

– Очень. На тебя похожа. Вы с ней – как сестры.

– Смеешься, боярин! – обиделась Марфуша. – Какая я красивая? Рыжая и тощая.