Андрей Посняков - Мятежники Страница 21

А благороднейший Кельгиор явно отрывался на своих. Отыгрывался за все! За свое позорное падение, за свой страх, за то, что его унизили на глазах у его же селян. Пусть теперь они за это заплатят, заплатят кровью своих детей! Теперь он унизит их, и унизит так, чтоб запомнили на всю жизнь, чтоб потом, ежели доведется, внукам своим рассказали. Господин обязан быть жестоким, иначе он не господин. Если вдруг исчезнет страх, не будет и повиновения, а это – прямой путь к хаосу и войне.

Виталий прикрыл глаза: о, сколь безвольными, сколь страшными в своей униженной робости казались ему сейчас эти глупые крестьяне. Да-да, глупые, ибо, если б хотели, то вполне могли бы придумать для облегчения своей участи хоть что-нибудь. Могли бы, но не хотели… не хотели идти против воли богов, против заведенного порядка, доставшегося в наследство от мудрых предков и заведенного опять же самими богами… или все же теми, кто от их имени говорил?

И кто в данном случае страшнее – зарвавшийся господинчик Кельгиор или эти холопствующие селяне? Виталий помнил свою первую практику в школе, в обычной средней школе-новостройке. Он был просто поражен, когда однажды к нему на урок в целях установления дисциплины заглянула опытная учительница… О, детишки – класс, наверное, девятый или десятый, кто-то из старших – восприняли ее появление точно так же, как пресловутые бандерлоги из мультфильма про Маугли восприняли удава Каа. «Вы слышите меня, бандерлоги?» Вы слышите? А ну встать!

До того буйствующие, враз притихшие подростки послушно поднялись, глядя на свою мучительницу по тут же, как бандерлоги на Каа, послушные, тихие-тихие, вовсе даже не понимающие своего унижения, не воспринимающие, как сейчас не воспринимали своего унижения все эти крестьяне.

Встать! Сесть… Встать! Сесть… – дрессировала опытная учительница вмиг ставших послушными старшеклассников, ни один их которых не смел раскрыть и рта. Страх! Страх сковал сердце каждого подростка, как сковал он сейчас сердца крестьян. А, может быть, то был вовсе не страх, а просто привычка… «Да, мы такие» – потом говорили дети (не маленькие не разумные детишки, а вполне половозрелые особи – юноши и девушки), «с нами так и надо – в строгости». И в самом деле? Чего еще надобно, когда можно – Встать! Сесть! Встать! Сесть! Встать… Никакого права. Впрочем, нет, все-таки право имелось – право привычки и страха. И уже иных-то учителей, иное к себе отношение эти «дети» не воспринимали никак. Но то – подростки, вырастут и, может быть, поумнеют. А здесь? Взрослые мужики, отцы семейств, убеленные сединами старосты… Оказывается, их тоже можно вот так – Сесть! Встать! И они – простые крестьяне и старосты – точно так же, как и глупые в силу своего возраста подростки, точно так же не будут воспринимать своего господина, если он не будет их унижать и гнуть в бараний рог. А как же! Любая власть должна – обязана быть – жестокой! А если она не жестокая, это не власть – так в те древние времена считали все!

Впрочем, нет, не все. Были еще римляне. И греки. Эти жили иначе. Завелись там среди них какие-то права… И эти люди – имеющие права люди – стали вдруг называться не подданными, а гражданами, и оказалось, что даже самому богатому и сильному многое нельзя было позволить по отношению к беднейшим, и даже правителю – далеко не все!

Но это в Афинах, в Риме… А тут, в Косматой Галлии, или, как ее называл Цезарь – Кельтике, тут пока торжествовал один принцип «Встать! Сесть!» И никакого другого не было.

– О, мой друид, может, мы вообще уберемся отсюда? – неожиданно возникнув непонятно, откуда Лита дернула Виталия за рукав. – Тем более, уже скоро начнет светать, а Катуманд обещал нам проводника – своего сына.

– Катуманд? – обернувшись, тихо переспросил «друид». – Похоже, ему сейчас не до нас.

И действительно, по-прежнему стоя на коленях, бедолага-селянин все еще пытался вымолить у непреклонного господина свою дочь. Все еще надеялся. Зря. И зря старался – своими мольбами еще более разозлив благороднейшего Кельгиора.

– Да перестанешь ты наконец ныть, сиволапое рыло! – всерьез осерчал тот. – Сказано – радуйся!

– Но… – Катуманд все же не сдавался, верно, во многом благодаря рыдающей тут же жене. – Ведь мой сын Вирид… это же он прибежал, предупредил, позвал…

– Вирид? – задумчиво протянул толстяк. – А-а-а! Тот самый мальчишка, который… – тут глаза его округлись – вот оно наконец, нашел!!! Вот он, самый главный виновник сегодняшнего позора!

– …Который привел нас прямо под вражьи мечи! Сколько ему заплатили за предательство? Схватить! Немедленно схватить! Пытать… Нет, сперва приведите сюда, а мы поглядим в его бесстыжие очи!

– О, господин, смилуйся!

– И в бесстыжие очи породивших его людей!

В тот же миг воины приволокли парня, тощего, растрепанного, с кровавыми царапинами на груди и плечах.

– Смерть предателю, смерть! – живенько закричали остальные крестьяне.

Особенно старался сивобородый староста. Хоть так – криками – загладить вину. В чем он был виноват? Если честно, ни в чем, но… но господин-то вполне мог считать его виноватым, а раз так – надо было кричать, требовать немедленной и самой ужасной казни!

– Пытайте его раскаленными углями! – немедленно приказал благородный Кельгиор. – Пусть возьмет их в руки… если не будет ожогов, значит – не виноват. Если же будут – предатель заслуживает самой суровой казни!

– Пусть возьмет! – заорали селяне. – Пусть!

Амбакты подтащили мальчишку к костру, бросили на колени, кто-то из них с силой пнул мальчишку в живот… А к другому костру уже тащили несчастных девчонок. Кроме несчастного Катуманда и его супруги, всем вокруг было хорошо – толпа жаждала зрелища, его и собирался устроить благороднейший Кельгиор, таким образом реабилитируясь в собственных глазах и в глазах зависимых от него людишек. Хотя последнее было не так уж и важно.

– Друид?! Ты где там? Чего ждешь?

Не говоря ни слова, Беторикс подошел к Кельгиору и на глазах у всех наотмашь ударил его ладонью по щеке. Затем – еще раз, посильнее.

Потом обернулся ко всем, важно выставив вперед левую ногу и величаво воскликнул:

– А теперь слушайте меня все!

Все тут же притихли, даже благороднейший Кельгиор, ибо никто не мог взять сейчас в толк – что тут вообще происходит? Почему этот странный друид вдруг ни с того, ни с сего бьет их господина, словно последнюю бродячую собаку? И при этом никуда не бежит, даже не достает меч… Значит – имеет право? Так! И как иначе-то? Что же он – самоубийца, сам себе враг? По-иному здешние люди и помыслить не могли, и Виталий, как практикующий социолог, это хорошо знал. Чем и воспользовался.

– Не я говорю сейчас с вами, а Верцингеторикс, славный вождь!

Вот после этой фразы кое-кто уже кое-что начал смекать. И первым – побитый только что Кельгиор, выражение лица которого сразу же помягчело. Ах, вот оно в чем дело-то! Теперь ясно. Не толок ему – всем! Не безродный друид его ударил, а сам великий вождь! Который потом, позже может и извиниться за свой удар, и даже заплатить золотом. Да и вообще, тумаки от вышестоящих оскорблением не считались. Ясно! Теперь ясно, кто этот друид!

– Этот человек – друид – мои глаза и уши, – так сказал вождь, – покачиваясь, нараспев произнес Беторикс. – То что он слышит – слышу я, то что он видит – вижу я… Я вижу – благороднейший Кельгиор, славный воин…

Бедолага толстяк при этих словах приосанился.

– Благородный Нетубад – тоже славный воин… – не меняя темпа, продолжал молодой человек.

А вот тут все еще больше притихли.

– Оба благородных господина – мои верные люди, так бы сказал Верцингеторикс. И еще б он спросил: а почему тогда они друг другу – враги?! Какая лошадь их вдруг укусила? Какой ястреб пролетел? Что они не поделили? Женщину? Воинскую славу? Земли? Если земли – пусть немедленно доложат моим ушам или явятся сами.

– Земли, земли! – благороднейший Кельгиор яростно затряс двойным подбородком. – Этот прощелы… благородный господин Нетубад давно на мои земли зарится. Те, что за ручьем. Говорит – его. Но ведь это же не так! И то все знают. И я сейчас же доложу тебе, благороднейший друид – уши правителя.

Видно было, что толстяк по-настоящему обрадовался и решил не упускать столь удобного случая решить все свои проблемы и поквитаться со старым врагом.

– Я скажу… я скажу все! Слушай, о, благороднейший друид!

Беторикс резко взмахнул рукой:

– Постой, славный господин Кельгиор. Мы разве будем говорит здесь, а не в доме?

– О нет! Нет, конечно же, о бла…

– И я не понял – что делают здесь все эти люди? Путь идут по домам, праздник уже закончился. А жертвы богам принесете осенью, на празднике урожая. Не людьми, а тем, что уродится.

– Так и сделаем, о, благородный друид. И эти все… да-да, пусть идут. Эй, старосты, слышали?! Так что стоите, любезные мои? А ну, пошли все прочь!