Сергей Щепетов - След кроманьонца Страница 21

Чем, как, за какое место можно зацепить Патиша? Убить, при большом желании, можно, но поймать на крючок, посадить на цепь?!

А есть, есть слабина, и он сам виноват, что о ней знает каждая собака! Это — доченька. Это наглая, бесцеремонная, неуправляемая юная стерва, ради которой он готов разнести по камню любимую Хаатику! Добрались, значит! О, боги Священной горы, о боги!!!

Три покушения за двое суток. Из них первые два — попытки похищения. Третье — попытка убийства. Впрочем, возможно, и в этом случае готовилось похищение, а целью стрелка был ее спутник. Почему его сочли таким опасным?

У Южных ворот они ее упустили. И потеряли на всю ночь: ушла в трущобы. Вышла оттуда в сопровождении парня. Его почти никто не знает, он, кажется, новенький: участвовал в одной-двух драках, свидетелей почти нет. Сразу оказался в друзьях у Большого Толла, но Толл — не бандитский авторитет…

«Что же делать? Запереть ее в доме, выставить охрану? На неделю, на месяц, на год? Не будет она сидеть ни неделю, ни день… Сложить с себя полномочия, отказаться? Как вариант — пойти на самоубийство? Нет: вот этого Атель-ру-Баир-Кен-Тена не может. Не может ни при каких обстоятельствах!»

По дороге к ее спальне он остановился перед старинным зеркалом: позавчера седины было значительно меньше. И камень где-то потерялся…

— Ты спишь?

— Ну, что ты, папочка! Я читаю эротический роман и мастурбирую. Сейчас, сейчас кончу… О-о-ох-х! Вссе-е-е! Заходи!

— Не называй меня «папочкой»!

— Больше не буду, — в который раз пообещала дочь. — Что это у тебя с головой?

— Покрасил волосы к твоему приходу, — усмехнулся Патиш и вдруг заметил на ночном столике маленький кулон с золотой цепочкой. — А-а-а, вот он где! Разве я разрешал его брать?

— Но ты и не запрещал, папа! Он же недорогой, правда?

— При чем здесь цена?! — возмутился капитан, но сразу сообразил, что ругаться сейчас не время. — Впрочем, ладно… Ты должна исчезнуть, дочь. Исчезнуть так, чтобы даже я не знал, где ты находишься!

— Исчезнуть?! — удивилась Эллана. — И надолго?

— Надолго. Или…

— Или?

— Под замок, под охрану. Надолго.

— Нет! Лучше исчезну!

— Хорошо. А это кто? — Патиш нагнулся, взял парня за волосы и приподнял его голову над подушкой. — Малыш от Южных ворот? Придется его убрать.

— Или?

Отец вздохнул:

— Все равно ты сделаешь по-своему. Можешь забрать его с собой — убьешь, когда почувствуешь, что надоела ему.

— Я!?

Это восклицание Женька понял однозначно: ее возмутило не предложение кого-то прикончить, а отцовское подозрение, что она (сама ОНА!) может надоесть любовнику — ну и семейка! Но камушек, оказывается, принадлежит Патишу — чушь какая-то… Только бы не узнал, сволочь!

— Где-то я тебя видел, парень. Или не тебя? У тебя нет младшего брата, а?

Они долго смотрели друг другу в глаза. Да, Патиш узнал его. Узнал, но… Мальчишка не может за полтора года превратиться во взрослого парня! Не может! Или может?

Женька покосился на шрам, украшающий запястье капитана, и понимающе улыбнулся:

— Убери руку — сломаю.

Патиш… отпустил его.

— Может быть, хотите еще кофе? — спросил Николай, окончательно возвращая разговор в мирное русло.

— К сожалению, свою дневную норму я сегодня уже выпил, — ответил гость. — Глоток воды, если.

— Сейчас, — кивнул Женька, вышел из комнаты и вскоре вернулся с большой эмалированной кружкой. — Держите!

— Благодарю! — Гость опустошил посудину и поставил ее на стол. — Дело в том, что я и сам долго пытался понять, кем являются мои работодатели и какие конечные цели преследуют. Или, в более широком смысле: они (и я!) служат Богу или дьяволу? Если хотите, могу изложить весь фактический материал, послуживший основой для моих размышлений, но мне почему-то кажется, что и вы не сможете сделать никаких конкретных выводов.

— Ну, хорошо, а какие НЕ конкретные выводы вы смогли сделать? Ведь до чего-то вы все-таки додумались, правда?

— Пожалуй, — легко согласился Александр Иванович. — Не так давно мне попалось на глаза несколько статей в научно-популярных журналах. Идея, в общем, довольно проста: всю культурную историю человечества можно разделить на два этапа, точнее две части, причем вторая хоть и возникла позже, но не сменила первую, не вытеснила ее. Первый культурный блок: коллективная личность, субъект — племя, индивидуальностей нет в принципе. Внутри этой общности действуют веками отлаженные законы и правила, преступать которые человеку стыдно, даже если нет насилия. Все добрые качества проявляются только по отношению к своим, к чужим же все можно. Такая культура не может терпеть никакой другой — свои всегда правы. Такое архаичное общество всегда стремится стать империей абсолютной, в идеале — всемирной. Надо это пояснять примерами?

— Пожалуй, не надо, — вздохнул Николай. — На рынок ходить иногда приходится, а соседний квартал вообще превратился в филиал… Давайте дальше.

— А дальше была революция. Не смейтесь, это действительно была революция: Бог сказал, что для него нет ни эллина, ни иудея. Может быть, конечно, что Бог ничего такого и не говорил, но был провозглашен гениальный тезис: отвечает не коллектив, а человек лично. Причем этот человек изначально виновен перед Богом. Возникает «культура вины». Ее главное отличие от предыдущей в том, что она личностная, а не клановая. То, что мы называем цивилизацией, построено именно на ней.

— Ага: и культуры эти несовместимы по жизни? Возникает конфликт, и толпы рыцарей отправляются в крестовые походы, и падают бомбы на Багдад, и самолеты сшибают башни торгового центра?

— Конечно, — кивнул гость.

Николай посмотрел на соратников: Женька откровенно скучал, а Варов слушал внимательно, хотя, кажется, параллельно думал о чем-то своем.

— Ну, хорошо, пока все понятно, хотя и очень отвлеченно. Надо полагать, уже есть, или должен возникнуть какой-то третий блок или уровень? Какой же?

— «Культура радости», — без тени улыбки ответил гость.

— Это что же такое?! — удивился Николай. — Вот я, например, раньше любил радоваться, но в последние годы мне уже столько не выпить.

— Николай Васильевич, эти термины я взял у Геннадия Аксенова, они не кажутся мне удачными, особенно последний и первый, но других я пока не встречал. Так вот, в середине двадцатого века трое крупных ученых, независимо друг от друга, почти одновременно выявили популяцию людей — носителей новой культуры, идущей на смену культурам «стыда» и «вины». Могу даже вспомнить их имена: В. И. Вернадский, П. Терьяр де Шарден и Абрахам Маслоу.

— Солидные люди, — согласился Николай. — А почему это названо «культурой радости»?

— Потому что именно она составляет эмоциональный фон жизни творчески производительных людей.

— Это что же, мутанты какие-то или вроде «люденов» у Стругацких?

— Все гораздо проще: человек интуитивно ищет свое дело, свое назначение, ради которого он появился на свет. Если он его находит, если попадает в свою ячейку, он ощущает радость, которая становится доминантным чувством. У таких людей иное восприятие жизни, иные приоритеты, которые окружающим могут казаться смешными или непонятными.

— Это когда человек забывает зайти в кассу, чтобы получить зарплату? Когда не может ответить на вопрос, сколько же он получает, потому что это ему неинтересно? Когда «понедельник начинается в субботу», да?

— Примерно так. Эта новая разновидность людей возникла, конечно, не в двадцатом веке. Наверное, ее представители встречались всегда, но в ходе истории их становилось все больше и больше, хотя, по-моему, они и сейчас составляют ничтожно малую часть человечества. Просто с возникновением Всемирной Паутины эти люди получили возможность находить и узнавать друг друга. И общаться, разумеется.

— Та-а-ак! — протянул Николай. — Проступают знакомые сюжеты: жизнерадостные сверхлюди начинают потихоньку объединяться и осуществлять свои сверхцели. Ну, например, не дают разразиться третьей мировой войне, выращивают «золотой миллиард», разваливают «империю зла». Слушайте, а нашего нынешнего президента не они нам подсунули? Как-то он странно так возник из небытия и за несколько месяцев стал всенародным любимцем. А может, они и цены на нефть держат высокими специально, чтобы…

— Николай Васильевич, — мягко перебил его гость. — Согласитесь, что, как только возникает новая общность — некая совокупность индивидуумов, которые могут сказать о себе «МЫ», у нее формируется свое особое миропонимание, свои цели и пути их достижения. В данном случае речь идет о творчески производительных людях, и я вполне допускаю, что их объединение может быть никак не оформлено. От этого оно не перестает быть реальным. Возможности же такого объединения почти безграничны, ведь в него могут входить и школьный учитель, и нефтяной магнат, и ученый, и компьютерный король, и артист — любой, кто живет настоящей творческой жизнью.