Сергей Шкенев - Штрафбат Его Императорского Величества. «Попаданец» на престоле Страница 21

- Не понял…

- Ну как же, разве не по Вашему соизволению полковник Бенкендорф привёл ко мне одного из своих родственников?

- Это кого?

- Александра Дмитриевича Засядько из штрафного батальона. Самородок, ей-богу самородок с золотыми руками и ясным умом.

- Он что, тоже немец?

- Вроде нет, но Александр Христофорович странно улыбался, представляя его родственником. Может через Дарью Христофоровну фон Ливен как-то в свойстве? Она же урождённая Бенкендорф.

- Ну если так… Дашка-проказница… Рассказывай, чего там натворили?

- Э-э-э…

- Не мямли, граф!

- Государь, - обиделся механик. - Выражение восхищения не является мямлостью. Простите, мямличаньем… мямлованием?

- У Державина спроси, как будет правильно. Ну?

Кулибин зашарил по карманам. Опять что-нибудь взрывчатое? Эх и отчаянный человек Иван Петрович - я бы не стал таскать такое близко к… ну, в общем, не стал бы. Не приведи Господь, бабахнет, оторвёт же всё напрочь!

- Вот!

И что это такое? Подозрительная склянка с подозрительным содержимым подозрительно неопределённого оттенка. Неопределённого потому, что через зелёное мутное стекло ни черта не разглядишь. А притёртая пробка предусмотрительно обвязана проволокой.

- Что сие есть?

- Товий Егорович…

- Твой аптекарь, что ли?

- Он Ваш, государь! Товий Егорович много лет бился над разгадкой рецепта греческого огня…

Нормально… а нам капитан Алымов говорил, что жидкость КС была изобретена… не помню когда, но никаких немцев-аптекарей и рядом не стояло, это точно.

- Ты хочешь сказать?

- Действие похоже на описанное в некоторых источниках. Желаете провести испытание?

- Стой, только не в камине!

Механик ответил несколько удивлённым взглядом и заверением, что ни о чём таком и не помышлял, а собирался пригласить меня на Сестрорецкий завод, где с должными предосторожностями будут проводиться пробные запуски зажигательных шутих. В доказательство и эскиз прожекта предъявил.

- А это чего за хреновина торчит? - указываю пальцем в непонятное место на рисунке.

- Это, государь, шест.

- Зачем?

- Дабы обеспечить прямой полёт ракеты.

- А, понятно. А я-то подумал - оглобли для конной тяги.

- Простите, Ваше Императорское Величество…

- Не прощу! Ещё Пётр Великий предупреждал не держаться Устава аки слепой - стенки. А вы? Подсмотрели, значит, у англичан, и на этом остановились? А дальше?

- Что дальше?

- Вот это и я хотел спросить. Тебе, кстати, что милее будет - титул князя Камчатского с немедленным отбытием в новую вотчину, или нормально летающая ракета? Мичуринцы, бля…

Хм… и чего я так взбеленился? Работают же люди, не груши околачивают. Ага, экспериментируют… А потом получается как с той же кулибинской винтовкой - пока Иван Петрович сам делает, то винтовки и делаются, стоит поручить другому - имеем угрёбище такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Так что к бесу голую теорию - пока ружье не сможет изготовить какой-нибудь Васька Суходрищев из деревни Большие Пни, на соответствующих станках, разумеется, и с должным тщанием… Кадры пусть готовят, кадры!

- Извините, Ваше императорское Величество…

- Да? Не обращай внимания, задумался. Значит так - ракеты забудь. Не насовсем, временно. Пока же назначу тебя на должность Спасителя Отечества.

- Э-э-э?

- Потом объясню, после парада.

- Парада?

- Глухой? У нас будет траурный парад. Как это - не бывает таких? Я велю - значит будет.

Смотрит удивлённо и немного жалостливо. Думает, будто у меня опять в голове валеты королей гоняют? Да и пусть думает - с репутацией опасного сумасшедшего жить легче. Именно легче, а не безопаснее и дольше. Зато можно с умным видом городить любые глупости… и пинком под зад вышвыривать подхалимов, ищущих, и находящих, в них гениальный второй смысл.

- Понятно, Ваше Императорское Величество, - у Кулибина вид как у ребёнка, которому пообещали конфету, но подсунули рыбий жир. - Но ведь ракеты - это…

- Это то, что упадёт тебе на башку, и разнесёт её к чёртовой матери! Ну чего вы могли сделать за полдня, прожектёры несчастные? На хорошую пьянку времени не хватит, ежели серьёзно ей заняться. Эх, механикусы… Всё, свободен.

Иван Петрович ушёл опечаленный, а я всё пытался вспомнить причину, по которой его вызывал. Так и не вспомнил. Ладно, потом, после парада.

Документ 9

" Высокомерие русского кабинета становится нетерпимым для европейцев. За падением Очакова видны цели русской политики на Босфоре, русские скоро выйдут к Нилу, чтобы занять Египет. Будем же помнить, ворота на Индию ими уже открыты. 1791.

Мы не только превратим Петербург в жалкие развалины, но сожжём и верфи Архангельска, наши эскадры настигнут русские корабли даже в укрытиях Севастополя! И пусть русские плавают потом на плотах, как первобытные дикари. 1791."

Уильям Питт-младший

Глава 10

Момент истины! Так, кажется, называется нечто подобное? Сейчас выйду на балкон, и станет ясно - царь я, или не царь. Нет, не так немного… Царь-надёжа, или сволочь и мерзавец, использующий гибель сына в личных интересах. Опять что-то не то… где они у меня, эти самые личные интересы? Может, и были когда-то, да вышли все. Кончились, ага. И остались только государственные. Мария Фёдоровна понимает - стоит рядом и успокаивающе поглаживает по руке. Эх, Маша… Чуть позже тоже будем вместе, олицетворяя собой… потом Ростопчин придумает, чего мы олицетворяем.

Сквозь закрытые балконные двери доносится гул толпы. Боюсь. Память предков заставляет бояться. Хотя знаю, что сам собрал этих людей на площадь, и что там нет стрельцов в красных кафтанах, с красными от вина рожами, с красными от безнаказанной ярости глазами. И не толпа - руда, из которой предстоит выплавить сталь и выковать клинок.

- Готова? Пошли!

Шаг вперёд. Распахиваются высокие застеклённые створки. Ещё шаг - от дверей до перил их пять, но кажутся бесконечными. Возьми себя в руки, гвардеец! Не сметь дрожать! Или просто в теле отзывается тревожная барабанная дробь? Дружный вдох, ощущаемый мягким ударом в грудь. Не ждали в таком виде? Нет треуголки и тесного немецкого платья… Или вам царь не настоящий?

Барабаны всё громче… литавры… труба на высокой ноте будто плачет… В небо взметнулись сотни белый голубей, собранных по Петербургу и соседним губерниям, и сводный хор дьяконов начал:

Вставай, страна огромная,Вставай на смертный бой!С английской силой тёмною,С проклятою ордой!

Тайные репетиции не прошли даром - от мощных голосов по спине не мурашки, кони копытом бьют. Позади что-то бормочет Аракчеев. Молится? Значит, даже его проняло, а ведь именно он был самым горячим противником следующих строчек. Доказывал на невообразимую их опасность, не убоявшись угрозы Сибирью.

Пусть ярость благороднаяВскипает как волна!Идёт война народная,Священная война!

Внизу, на площади, кто-то опустился на колени. Зачем?

Дадим отпор душителямВсех праведных идей.Насильникам, мучителям,Губителям людей.

На коленях уже все. Бенкендорфа убью - скорее всего, это его придумка. Иначе почему мастеровые в первых рядах так прямо держат спину и крестятся одновременно? Но не мог же полковник заставить людей плакать?

Не смеют крылья чёрныеНад Родиной летать.Поля её просторные,Не смеет враг топтать.

У самого сердце стучит почти у горла. Держись, гвардеец…

Гнилой английской нечистиЗагоним пулю в лоб.Отродью человечестваСколотим крепкий гроб!

Звук трубы ещё пронзительней и выше, хотя, кажется, уже и некуда. За секунду до последнего куплета по булыжникам площади ударили тяжёлые сапоги бывших штраф-баталлионцев.

Пусть ярость благороднаяВскипает как волна!Идёт война народная,Священная война!

Идут. Двадцать шесть человек в серых бушлатах. Четверо надели их добровольно - выжившие в том бою моряки с "Памяти Евстафия". Подали рапорта, хотя каждому предлагалась почётная отставка с пенсией и личным дворянством. Отказались, и вот теперь идут в строю. Развёрнутое красное знамя… там нет серпа и молота - с полотнища Богородица с немым укором смотрит на тех, кто ещё не взял в руки оружия. Нет больше штрафников - Красная Гвардия редкой цепочкой встаёт передо мной, по команде Тучкова обнажив головы.

Теперь я. Ну? Скажи им! Они ждут! И простые люди, и те самые заговорщики, что ещё недавно хотели задушить меня шарфом. Недавно… и давным-давно. Они смотрят, как на… да не знаю, как смотрят. Нет в глазах ни угрозы, ни вызова, есть только вера. Нет, не в человека, стоящего на балконе в шитом золотом становом кафтане, в то, что этот человек олицетворяет. Огромную страну, которая встанет и отомстит. За всех и всем.